Иллюзия реальности (СИ) - Григоров Сергей Львович (е книги .txt) 📗
Все бы ничего, но изменения в мышлении императора противоречили результатам, полученным другими участниками геронтеллекта. Словно бы Олмир при каждом посещении своего Дуата истончал человеческое начало.
— Леверье уверен, что действует полностью самостоятельно, что за ним никого нет, — констатировал Олмир.
Император мог бы добавить «как я и говорил, что вы понапрасну потеряете время на пикировку с графом», и Шоанар был благодарен ему, что не было такого продолжения фразы. Кивнув в знак согласия, он поспешил подтвердить:
— Вы совершенно правы, Ваше Императорское Величие. У меня сложилось такое же впечатление. Тем не менее, разговор с графом Леверье был нужен. Мы убедились, что он явный враг.
Олмир промолчал, и советник тщетно пытался понять, согласен император с его последними словами, или нет. Поскольку молчание затягивалось, произнес нейтральное:
— Что-то много недоброжелателей вокруг нашей экспедиции. Леверье оседлал стихийно возникший процесс. Многие ремитцы, очень многие, не желают ее. Мне не совсем понятны причины такого поведения.
— Потребность присесть перед дальней дорогой.
— Простите, не понял.
— Когда смотришь на кошку — кошка смотрит на тебя. Изменяя мир, изменяешься сам. Встретил Перворожденных — готовься к крупным неожиданностям. Люди это чувствуют, но не могут выразить свои опасения словами.
— Я подумаю над тем, чтоб у наших граждан было больше оптимизма.
— Не надо.
— Но почему?
— Не надо… их разочаровывать. Опасения их не беспочвенны.
Шоанар замер в почтительном внимании. Как-никак, но перед ним сидело Живое Божество, сам Олмир Удерживатель, вроде бы склоняющийся — о, счастливое мгновение! — поделиться с собеседником своими сокровенными мыслями.
Олмир протянул вперед руку. Покачал кистью из стороны в сторону, насторожено глядя на расслабленные пальцы.
— Магическая наука не стоит на месте, — сказал он. — Но открытия ее почти всегда лежат за пределами человеческого разумения. Мы с Месенном… м… на днях — Олмиру трудно было привязать стрелы времени, в которых он обитал в различных магических мирах, с обычным человеческим календарем — испытывали защитные экраны из абсолютных сил Марка. И открыли Ветер. Не ясно, что это такое. У меня он почему-то ассоциируется с материализацией… мне трудно выразить это словами… некоей силы. Или желания…
Шоанар молчал, боясь спугнуть удачу. После недолгого молчания Олмир продолжил:
— Да, с дуновениями какой-то всеобщей, мировой воли. Течения ее очень сложны, порождают массу бифуркационных узлов. Но со всей очевидностью населенные планеты являются ее усилителями. А еще очевидно, что эти потоки давят на объекты, приписываемые нами Перворожденным. Будто бы выталкивают их из нашего мира…
— Что бы это значило? — осторожно спросил Шоанар, чтобы не возникало слишком долгой паузы в откровениях Удерживателя.
— Да кто ж знает?! Впрочем, возникла у меня одна сумасшедшая гипотеза, связанная с давним парадоксом, называемым Молчанием Космоса. Для людей эта тема весьма болезненна.
Шоанар замер, удивленный донельзя.
— Я имею в виду тот факт, что мы до сих пор не встретили ни одной цивилизации, возраст которой составлял бы миллионолетия. Снуссы не в счет. Как и, видимо, Р-фактор — уж больно ограниченны их личностные интеллектуальные способности. Сейчас, после строительства Ирия мы можем предположить, что все сверхцивилизации из нашей, общей Метагалактики уходят в свой, рукотворный мир. Но этот ответ неполный. Все разумные продолжают познавать, и добываемая ими информация о Мироздании не может никуда пропасть или закуклиться. Наиболее естественно предположить, что наши старшие братья по разуму, огородившись физически, в духовной сфере со временем объединяются со всеми себе подобными. Создают некий Астрал, из которого при определенном навыке можно получить абсолютно любую информацию. Иными словами, порождают Вселенский разум… который, может, всегда и существовал… А мы, люди, пошли слишком затратным, экстенсивным путем познания мира. Вместо быстрейшего присоединения к Астралу бороздим пространства, строим все более дорогие огромные экспериментальные устройства, создаем все более сложные научные теории. Короче, попусту суетимся. Зазря тратим силы.
— Очень смело, — счел нужным прокомментировать Шоанар.
— Согласен, — улыбнулся император. — Пока давайте ограничимся очевидным: я научился ощущать потоки мировой воли и чувствую, что отправка нашей экспедиции к Шару приветствуется Ветром. Успокаивает его. Иными словами, гармонизирует мир.
— Не верю я ни в какую гармонию, — пробормотал Шоанар.
Поехали!
Легко оттолкнувшись от шершавых поручней наблюдательной площадки, Ник Улин полетел в бездну. Дал максимальное увеличение оптике скафандра. То ли обман зрения, то ли разрешающая способность датчиков действительно была очень высока, но перед его взором застыли манящие немерцающие звезды, заструились разноцветные газовые облака вокруг сгустков далеких светил. Сердце замерло в восхищении.
Рядом мощной торпедой промчался Яфет. Притормозил локтевыми движками, отстал, затем медленно приблизился, уравняв скорость.
— Красота-то какая!
Ну не может хола молча любоваться громадой мира! Подавив досадливую гримасу — наверняка Яфет видит его лицо — Ник Улин молча кивнул.
— Здесь звездная плотность на десять процентов выше, чем у Блезира, — сообщил Яфет учительским тоном. Подумав, добавил: — И почти в полтора раза выше, чем в окрестностях Земли. Потому что ближе к главной плоскости Галактики. Я прав?
Наученный горьким опытом, что любой вопрос холы требует ответа, Ник Улин поспешно сказал:
— Ну конечно.
Яфет застыл рядом, но молчал недолго.
— У меня не выходит из головы тот наш первый разговор, — сказал он. — Где вы рассказывали о личностном статусе и ценностных ориентирах. Вы говорили, что эти ориентиры нельзя или очень трудно описать словами. Но как тогда про них рассказывать, чтобы привить? Не понимаю…
— Посредством эмпатии.
— Как это?
— Путем сопереживания одинаковых эмоций. Это происходит — в социологии давно придуман специальный термин — в так называемой первичной общественной группе. То есть в том кругу общения, в котором возможно зарождение и существование единомыслия: мать и ребенок, ближайшие родственники, наиболее близкие знакомые и так далее. Поскольку эмоциональные переживания особенно сильны в ранней юности, именно тогда заводятся «настоящие» друзья, от которых нет тайн.
— А в более зрелом возрасте?
— В любом. Хорошего друга можно обрести даже в глубокой старости. Главное — оказаться в новой первичной общественной группе. В компании, созданной на основе симпатии, мысленного распространения себя на другого, близкого и понятного тебе человека. В любом коллективе, вынужденном преодолевать непреодолимые трудности величайшим напряжением физических и душевных сил, на основе взаимопомощи и взаимовыручки.
— Вы хотите сказать, что мы на «Элеоноре» тоже сможем создать эту первичную группу?
— Ну, если эти группы и появятся, то их будет много. В каждой — не более восьми-десяти членов.
— Так мало? А, понятно. Предельное количество одновременных собеседников…
Яфет надолго замолчал, обдумывая услышанное.
Кто-то приближался к ним. Ник Улин вывел на мультиэкран лица двух людей, ближайших к нему в данный момент. Вторым после Яфета оказался Алексей Сковородников, их товарищ по команде-22.
— Куда, куда вы удалились, друзья мои грядущих дней? — пропел Сковородников. Потом ворчливо добавил: — Не слишком ли далеко вы забрались? Может, решили домчаться до канадской границы?
— Докуда? — удивился Яфет.
— Ну, это я так, к слову пришлось. Вон, наша «Элеонорка» как далеко.
Ник Улин развернулся, чтобы вместить звездолет в прямое поле зрения, и порадовался точности и экономности своего управления реактивными движками. Не пропали навыки астронавта, оттачиваемые много лет назад. Яфет, чрезмерно резкий в движениях, забултыхался в разные стороны и застыл только после того, как значительно облегчил запас топлива в скафандре.
