Попаданец наоборот. С Гражданской войны на Великую Отечественную (СИ) - Семибратов Владимир Викторович
– Есть, – Истомин встал по стойке смирно и отдал честь. – Разрешите идти
– Идите.
Вторая часть фильтрационного лагеря, куда тут же перевели Истомина как прошедшего проверку, мало чем отличалась от той, в которой он находился последнее время. Всё те же бараки и колючая проволока, но статус у проверенных был уже другой. Нет, не арестанты они теперь, а бойцы – бойцы Красной армии, и не иначе. Вот почему находиться здесь было намного приятнее как с психологической, так и с бытовой точки зрения. Лучше кормили, выдали новую, хотя и малость бу, форму. Ну почти запасной полк.
«Ладно, всё хорошо, что хорошо кончается, – подумал Истомин, глядя сквозь забор на своих ещё не отфильтрованных однополчан. – Уж если они под меня так глубоко копали, что аж до опознания со стороны Рублёва дело дошло, то, будем надеяться, что и все остальные так же нормально проверку пройдут, потому как вышли мы из окружения не поодиночке, а всем скопом, за две сотни человек наберётся. Так что счастливо вам, ребята, как и мне, проверку пройти, а пока у меня своя дорога, а у вас своя».
Прошла ещё неделя и проверка наконец закончилась. «Вот и отлично, – думал Истомин, собирая вещмешок. – Хватит в тылу болтаться, и так почти месяц здесь просидели, на фронт пора. Немец-то под Москвой уже. Сводки одна другой страшнее. Ну ничего, нас тут целый батальон, немного, конечно, в масштабах фронта – капля по сути, но и она, как известно, камень точит. Так что вперёд, на передовую». И, набросив на плечи лямки вещмешка, он направился к выходу из барака.
Перед отправкой был митинг, который Истомин запомнил на всю жизнь, потому что именно там, у ворот фильтрационного лагеря, он, штабс-ротмистр Истомин, русский офицер и дворянин под именем Василия Андреевича Лаптева получил свою первую советскую награду – орден Красной Звезды. Сначала всё шло как обычно выступили вновь назначенный командир и комиссар. Лагерная администрация своё слово сказала. Так и так, проверку вы, товарищи, прошли и теперь снова нормальные советские граждане, ну и тому подобное и так далее. Если разобраться, в какой-то мере даже скучно. «Скорей бы конец, – думал Истомин, слушая очередного оратора, – а то вечер уже, а нам ещё до станции с десяток километров топать, а если мы тут замитингуемся, то наверняка под дождём, что само по себе не есть гуд. Ага, вроде всё, похоже, закончили».
– Ефрейтор Лаптев, выйти из строя! – как гром среди ясного неба неожиданно прозвучала команда.
«Я-то им ещё зачем» – мелькнул у Истомина вопрос.
Но вопрос вопросом, а команды военный человек, и не просто военный, а кадровый офицер, коим и являлся штабс-ротмистр Истомин, выполняет, как известно, во многом на рефлексах. Вот и теперь ноги сами доставили его к трибуне. Что дальше А дальше…
– Товарищи, – торжественным тоном произнёс комиссар. – Вы все прошли проверку и, как я уже сказал ранее, родина вам верит, но и не только верит, а вознаграждает каждого по заслугам. Перед вами, товарищи, стоит человек, – короткий взгляд в сторону Истомина, – совершивший подвиг. Ефрейтор Лаптев, неоднократно рискуя жизнью, доставил через линию фронта особо важные государственные ценности, за что и был удостоен высокой правительственной награды – ордена Красной Звезды.
И с этими словами комиссар прикрепил на грудь Истомина серебристую звёздочку с красными эмалевыми лучами.
– Слушай, Вася, а там правда целых полпуда золота было – в который раз приставали к Истомину соседи по теплушке.
– Нет, не полпуда, а всего лишь восемь килограммов драгметалла в слитках, – улыбался Истомин, – мелочь, в общем-то, в довоенных ценах примерно на…
Резкий скрип тормозов и грохот бомбовых разрывов, слившись в один звук, прервали разговор на самом интересном месте. Ещё взрыв. Вагон резко тряхнуло и стало кренить набок. Сидевший у выхода сержант Яблоков резким движением сдвинул дверь и, крикнув «За мной!», – выпрыгнул наружу. Остальных уговаривать не пришлось, и они последовали за сержантом.
«Всё, конец эшелону, – подытожил Истомин, оглядев то, что осталось от состава. Паровоз прямым попаданием на куски, три вагона сошли с рельсов, путь повреждён. – Ну ничего, до фронта рукой подать, к обеду дойдём. Ой, а с рукой что и почему так тихо» Он вдруг внезапно почувствовал, что по левому рукаву тонкой струйкой стекает кровь, а уши перестали воспринимать окружающие звуки. «Должно быть, осколком зацепило, – мелькнула мысль, – а уши…» Но тут перед глазами всё поплыло, Истомин потерял сознание.
«Где это я Почему нары в теплушке такие мягкие и зачем одеяло выдали А, ну да, нас же по дороге бомбили, и меня, похоже». Истомин, окончательно придя в себя, обшарил взглядом пространство. Комната со светло-синими стенами и белым потолком, он на кровати. Палата госпиталя. В памяти мгновенно возникли события прошедшего дня. Теплушка, авиа налёт, разбитый прямым попаданием бомбы паровоз, струйка крови, текущая по левой руке, отсутствие звуков. Дальше чёрный провал. «Стоп, уши, – Истомин прислушался, – а, нет, всё слышу, стало быть, слух нормальный. Рука Рука, похоже, тоже – пальцы работают. Предплечье забинтовано, но не в гипсе, а значит, только слегка зацепило. Легко отделался. Прошлое ранение на той ещё, Германской, то есть Империалистической войне, было куда тяжелее. Чуть осколок в печень не угодил, а тут ну максимум пара недель. Интересно, а кто рядом – Истомин, приподняв голову с подушки, огляделся по сторонам. Палата на три койки. – Ох ты, да здесь свои, с нашей теплушки, а рядом сержант Яблоков лежит, причём почему-то на животе. Не иначе как в спину ранен».
Очевидно, почувствовав на себе чужой взгляд, Яблоков открыл глаза.
– А, Вася пришёл в себя, ну, добрый вечер, – поприветствовал он Истомина.
– И тебе того же, командир, – Истомин улыбнулся. – Тебя что, в спину
– В спину, в спину, – вздохнул Яблоков, – и, похоже, я своё отвоевал. Осколком позвоночник зацепило, ног почти не чувствую.
– Да, серьёзно, – Истомин на некоторое время замолчал, пытаясь подобрать слова.
Не повезло командиру, считай, инвалид, или..
– Так не чувствуешь, или почти не чувствуешь
– Ну, слегка ощущения есть, а что – насторожился Яблоков.
– А то, товарищ сержант, – назидательным тоном произнёс Истомин, – что если хоть что-то ощущаешь, значит, ходить будешь обязательно. Не сразу, конечно, после долгой тренировки, но на ноги встанешь точно, даю гарантию. Пример есть.
И Истомин рассказал Яблокову придуманную на ходу историю о человеке, с которым случилась аналогичная ситуация, но только на Империалистической. Да, конечно, это в какой-то мере была ложь во спасение, но с другой стороны – дать человеку надежду – тоже немаловажно. А кроме того, метод ментальной тренировки в этой придуманной истории был реальным. Его Истомин почерпнул ещё во время учёбы в кадетском корпусе у одного из преподавателей, который в молодости путешествовал по Тибету и был знаком со многими приёмами восточной медицины.
– Ну, спасибо, Вася, – оживился Яблоков, – а то я уж думал, что всё, до конца жизни без ног ползать буду, а мне ведь всего двадцать два. Ты сам-то как
– А, нормально, уши слышат, рука, считай, целая. Сколько, кстати, я «отдыхал»
– Да ну часа так… – Яблоков на мгновение задумался, – четыре, не больше. Врач, кстати, сказал, что ещё контузия у тебя.
– Это точно, – согласился Истомин, – голова как не моя, будто на качелях перекатался. А сосед наш так же, как и я по контузии Без сознания
– Хуже, – голос Яблокова дрогнул. – После наркоза осколок из груди вынули и обе ноги ниже колен, так что…
Но тут дверь открылась, в палату вошёл врач в сопровождении медсестры. «Так, вечерний обход, – понял Истомин, – ладно, поговорим позже, впереди ещё много времени».
Лечение, как и предполагал Истомин, продлилось две недели и было ничем не примечательным, кроме одного он поймал диверсанта. Да, да, самого настоящего диверсанта, пытавшегося отравить систему водоснабжения госпиталя. А дело вышло так. За день до выписки Истомина как выздоравливающего отрядили на охрану территории. В общем, обычная практика по причине отсутствия штатной охраны, для комплектации которой просто не было свободных людей. Все здоровые и способные держать оружие – на фронте. Кто в армии, кто в ополчение ушёл, так что… А без часовых никак нельзя. Москва – город прифронтовой, не тыл глубокий, вот и выкручивалось госпитальное начальство, как могло, выздоравливающих на охрану ставя.
