Само....ик....Самогон! (СИ) - Шалдин Валерий (лучшие книги без регистрации .TXT) 📗
Нет, такие кратковременные путешествия в другую реальность, это не совсем то, что я хотел. Вот если бы мне дали хотя бы день провести в иной реальности: осмотреться, тщательно выбрать экзотические материалы, с аборигенами пообщаться, перетереть с ними за жизнь. А то пришёл в иной мир, похватал, что под руку попалось, и убрался восвояси. Да и местный народ как следует напугал, наверное, своей косой. Но, не бросать же дедов инструмент, где попало.
— Разрешите, Ваше высокопревосходительство, — в кабинет академика Минца протиснулся его личный секретарь Герц.
Герц внёс в кабинет поднос с двумя чашечками ароматного кофе и с тарелками, на которых были горкой наложены свежайшие круасаны из дорогой столичной кондитерской.
Кофе и круасаны предназначались не так шефу, как главному редактору столичной вечёрки, можно сказать рупору императорской власти. Главный редактор этого почтенного издания заявился, хоть его не ждали, к академику лично по случаю награждения оного высшей государственной наградой за выдающийся вклад в медицину империи, да и всего остального мира. Теперь главный редактор, пригубив замечательный напиток, хотел от хозяина кабинета, чтобы тот написал несколько строк о себе, так как в данном издании намечается целый разворот посвящённый столь выдающемуся человеку, как академик Минц, который удостоился столь великой награды из рук самого императора.
Герц незаметно удалился, следуя кивку хозяина. На лице секретаря застыло выражение исполнительного и недалёкого лизоблюда. Такую роль отыгрывал Герц, хотя Минц знал, что этот человек является целым ротмистром корпуса жандармов и специально приставлен к академику. Эту секретную информацию выдал Минцу сам канцлер империи, который был по гроб жизни обязан выдающемуся хирургу. Да, вот теперь с такими сливками общества знался академик. Теперь у него были все мыслимые и немыслимые государственные награды, он являлся почётным членом ряда зарубежных академий, и даже имел чин действительного тайного советника. Выше был только канцлер и сам государь-император. Но сам Минц больше всего ценил должность главного хирурга государства.
Разговаривая с главредом о прошлом, Минц не мог не посмотреть на высокий шкаф, на полке которого за стеклом, стоял большой медный чайник. Эта вещь совершенно не гармонировала с великолепием кабинета, но все посетители старались с почтением отнестись к некоторому чудачеству великого человека.
— Это то, что я думаю, — спросил главред, тоже посмотрев на медный предмет. Возле чайника была табличка, на которой золотом было написано для любопытствующих, что это "Артефакт Великой Войны".
— Да, — кивнул академик. — Эта вещь прошла со мной всю войну и была свидетелем смерти тысяч людей.
Помолчали. Хоть со времени окончания войны прошло уже двадцать лет, но у многих людей, особенно у фронтовиков, она оставила незаживающий рубец в душе.
Главред всё-таки выпросил у Минца обещание написать пару страничек со своими воспоминаниями. На том и распрощались.
Вызвав Герца, академик распорядился больше никого к нему сегодня не пускать, а сам погрузился в воспоминания о войне. Взяв в руку авторучку Минц, своим не очень разборчивым, нервным почерком стал набрасывать тезисы письма в редакцию. Герц потом расшифрует написанное рукой шефа и придаст тексту удобочитаемый вид. Минц писал, что с началом войны он работал в комиссии по мобилизации. Был ответственный за определение состояния здоровья призывников, так как в то время он был приват-доцентом медицинского факультета государственного университета. Через три месяца он был назначен ведущим хирургом в полевой подвижный госпиталь ╧11–22, перемещающийся на конной тяге.
В этом госпитале он прослужил почти целый год войны, практически на самых передних рубежах фронта. Этот госпиталь предназначался для работы в полевых условиях и мог обслужить 250 раненых. В нём служило около 90 человек народу, в том числе шесть врачей. Перемещали госпиталь в пространстве 26 лошадей. Но, оказалось, что на этом участке фронта шесть врачей это чертовски мало, а раненых приходилось обслуживать в три, а то и четыре раза больше, чем планировалось. Медперсонал валился с ног от усталости и сокращался по причине убыли из-за обстрелов противником. В этот период Минц стал опытным полевым хирургом и мог оперировать в любой части тела. Особенно преуспел в лечении ранений груди. В этот период через их госпиталь ранеными прошло народу на пару дивизий. Только у Минца образовалось пару кладбищ практики. После его операций выживало только 50 % оперируемых, но у других хирургов выживало, дай бог, только 25 %. Это происходило из-за дефицита всего: перевязочных материалов, обезболивающих средств, лекарств и инструментов. Зачастую приходилось работать не стерилизованным инструментом. О какой выживаемости тут шла речь? Постоянные обстрелы выбивали персонал и лошадей. Да, хлебнул лиха в этот год будущий академик Минц.
Нет, это нельзя писать. Такая писанина бросает тень на деятельность властей. Придётся Герцу хорошо пригладить писанину академика. Но кое-что, касательно войны, он не доверит даже бумаге. Пусть эта тайна так и уйдёт вместе с Минцем.
Академик поставил решительно точку в своей писанине. Хватит с них. Пусть Герц дальше поработает.
Но воспоминания нахлынули волной. А вспомнить за эту войну было что. Особенно чётко Минц вспоминал мистические события, связанные с той войной. После войны каждый выживший солдат мог рассказать о странных, страшных и фантастических событиях приключившихся или с ним самим или рассказанный сослуживцем. Некоторые писатели даже издавали целые книги таких мистических рассказов по воспоминаниям ветеранов. Но Минц решительно не хотел рассказывать то, что приключилось с ним на фронте в тот страшный период самых кровавых боёв. Да и кто, собственно, поверит. Скорее посочувствуют Минцу, дескать, старик уже из ума выживает, раз сочиняет такие небылицы.
Минц, как вчера произошедший, помнил тот случай, когда к ним в госпиталь, расположенный на этот раз в неглубоком овражке, привезли очередную партию раненых в последних боях. Многие раненые скончались, даже не попав на осмотр к врачу. Вокруг палаток, где происходил осмотр, сортировка и делались срочные операции, санитары уже рядами уложили десятки трупов. Минц, за несколько дней особо кровавых боёв совершенно отупел от усталости, работал как автомат, чуть ли не засыпая во время очередной операции, а раненые всё поступали и поступали. Вот в один такой момент к ним в палатку, где Минц пытался спасти очередного истерзанного солдата, и ввалилась внезапно сама Смерть собственной персоной. Видно сегодня у неё был особенно удачный и урожайный день, судя по количеству трупов вокруг. И это только те солдаты, которых всё-таки сумели как-то дотащить до госпиталя, а сколько было мёртвых в окопах. Минц в тот день устал так, что даже появление Смерти, уже не впечатлило его. Ну, вот и всё, с каким-то облегчением подумал он. Хорошо, что этот адский конвейер закончится и для него. Но Смерть повела себя несколько странно. Она зачем-то забрала себе последние склянки с лекарствами. Потом зловеще взрыкнула и огляделась. Её не заинтересовал еле живой солдат, лежащий на столе, не заинтересовал Минц и молодая медсестра, а Смерть заинтересовалась вот этим медным чайником. Заглянув в чайник и узрев там кипячёную воду, Смерть порычала немного, а потом влила в него немного светящейся субстанции. После этого она плавно удалилась, при этом, чуть не спалив палатку своими миазмами. Затем Смерть деловито прошлась рядом с трупами солдат и растворилась на солнце. Только её и видели. После такого явления, Минц, будучи закоренелым агностиком, пересмотрел своё отношение к официальной религии. Из последних сил Минц вернулся к раненому, но понял, что этот молодой солдат скоро отправится в лучший мир, помочь ему было уже не в силах хирурга. Кровавыми губами солдатик попросил пить. Пить ему с его ранениями было категорически нельзя, но…..этому солдату уже всё можно. Минц решил выполнить последнюю просьбу умирающего. Но, кипячёная вода была только в медном чайнике, куда Смерть что-то налила. А, всё равно хуже не будет, решил Минц, и налил в кружку немного воды из этого чайника. Солдат еле смог выпить эту воду. Минцу пришлось одной рукой чуть поднимать голову умирающего, а второй вливать ему в рот воду из кружки. Теперь всё, подумал Минц, сделал всё, что мог. Он присел на колченогую табуретку, чтобы перевести дух. Его помощница медсестра так и продолжала стоять на коленях и, закрыв глаза, девушка шептала молитвы, а здоровый санитар от испуга куда-то усвистал. Так Минц сидел несколько минут, дожидаясь кончины солдата; потом он позовёт бездельников санитаров и прикажет им оприходовать новый труп. Но, к удивлению Минца, происходило что-то непонятное. Солдат стал оживать на глазах, а его раны стали затягиваться. Выглядело всё так, что солдат уже пролежал в хорошем госпитале где-то с месяц. Минц жадно глядел на этот феномен. Он сразу всё понял и просчитал последствия. Смерть одарила его волшебным эликсиром, который поднимет даже полумёртвого. Об этом подарке надо молчать и беречь эликсир. Минц нашёл пятилитровую стальную канистру из-под спирта и перелил в него всю жидкость из чайника, оставив себе только одну фляжку.
