Срезающий время (СИ) - Борисов Алексей Николаевич (читать лучшие читаемые книги txt) 📗
(разговор, который я не мог услышать)
— Как ты, Иван Иванович? Не сильно упырь этот тебя задел?
— Бывало и хуже. Ну, ничего, я ему тоже отметину оставил. Однорукий он теперя. Не скоро заживёт.
— Кто ж знал, что Смит не один придёт. И чего он его спугнул?
— Поздно причитать.
— Где ж нам теперь искать его, а? Брату-то что сказать? — продолжал канючить Тимофей.
— Где-где, на кудыкиной горе. Затаится он сейчас. Осторожно! По живому дерёшь!
Тимофей в это время менял повязку на голове поручика.
— Хитёр иноземец, — сетовал солдат, — не принёс дневник.
— Принесёт, куда ж он денется. Ему пашпорт нужен, а получить его можно лишь у одного человечка.
Посмотревшись в зеркало, Полушкин усмехнулся про себя: "… А подельника его я вспомнил, расстрига Арещенков. Думал, в Варшаву подался, ан нет, снова здесь. Ну, ничего, в следующую встречу я тебе второе клеймо поставлю".
Оставленный за спиной город, от которого мы всё более удалялись, ещё шумел людскими потоками. На станции шум, давка, грохот экипажей и зычные выкрики: "посторонись", "куда прёшь?", "ща как…". Извечная проблема: если задержался с утра, на следующей станции достанутся "объедки" — вот и торопятся. Всё же, насколько тесен, мал и сжат Дорогобуж по сравнению со своим близнецом через две сотни лет. Кучка сгрудившихся домов, ещё различаемых вдали, крест на маковке церкви да колокольня. И так везде, хуже или лучше. Вот и величественная своими храмами Вязьма осталась за спиной, а вместе с ней цивилизация. Нам вперёд — в тишину просторов полей, в ласковый шёпот дубрав, в марево поднимающегося над дорогой разогретого воздуха.
На шестые сутки пути, когда полуденный зной уже начинал терять свою состоятельность, мы оказались на перепутье. Перебраться через речку, сэкономить время и не лишиться при этом средства передвижения, можно было двумя способами. Казалась бы обычная для наших дорог ситуация: там, где не опасаясь разлива в половодье, можно было укрепить русло реки и навести небольшой мостик, этого никогда не происходит. Вот что этому мешает? Как потом выясняется, только людской фактор. Простое на первый взгляд решение имеет кучу противоречий, в первую очередь финансового характера, тем более что в данном случае существовала странная альтернатива. Заключалась она в следующем: дорога поворачивала вдоль реки на шесть вёрст к постоялому двору, где осуществлялась паромная переправа; и буквально где-то рядом, в трёхстах шагах вниз или вверх по течению присутствовал брод. Странность же заключалась в том, что брод этот нигде не обозначался, более того, искусно маскировался местными жителями и лишь за небольшую мзду осуществлялся провод. Выигрыш для гужевого транспорта почти в двенадцать вёрст — это четверть дня пути, а для всяких "залётных" — добро пожаловать в гостиницу и не забудьте поддержать местный перевозочный бизнес. Я бы покатил на постоялый двор, так как в дороге надо выбирать наезженный маршрут (как в современной России, предпочтительнее передвигаться по платным дорогам без замаскированных камер и знаков "40"), но в Полушкине что-то восстало. Буквально за полчаса, пока лошадки мирно пощипывали травку, поручик провёл рекогносцировку, обнаружил мало использованную дорожку, с помощью вооружённого шестом Тимофея нашёл место переправы и уговорил меня идти напрямик. Но и здесь не обошлось без навязчивого сервиса. Едва мы подкатили к воде, как на противоположном берегу объявился отряд из трёх всадников одетых в партикулярное платье, но любой букмекер поставил бы десять к одному, что мундир ещё несколько дней назад покрывал их плечи. И дело вовсе не в форменных походных рейтузах, присутствующих на наездниках. Стиль одежды "милитари" был популярен давно. И не в свисающих с сёдел кавалерийских карабинах. Оружие многие могли носить. Достаточно просто представить наличие кивера на головах и всё станет на свои места: если сидит ладно, — то перед вами военный.
— Далеко ли собрались, месье? — крикнул нам один из них.
— На тот берег! — прокричал я в ответ.
— Не выйдет.
— Что же нам помешает?
— Прямо передо мной, в двух аршинах от бережка находится омут. Поэтому, если вы собрались напрямик, то погубите лошадей, карету и себя.
— Вот как? — посмотрев на Полушкина.
— Да, у берега Тимофей не проверял, — как бы извиняясь, прошептал Иван Иванович.
Троица всадников наверняка ждала вопросов от нас: "Как же быть? А как лучше? А где можно?"; но они от нас не последовали и после некоторой паузы в нашем общении прозвучало:
— Держите путь наискосок, к берёзе. Дерево должно быть чётко промеж лошадей.
Так мы познакомились с гусарами: двумя юнкерами и корнетом из еврейских дворян. Да, да я не ошибся. Ефим Павлович Лунич был из них. А уж кто придумал этот обходной путь, сомнений у меня не вызывало. Во всяком случае, обиды мы не таили: всякий зарабатывает, как умеет.
В итоге, по дороге к деревне мы следовали уже вместе и как-то между произвольным рассказом о себе, Ефим Павлович объяснил свой агрессивный настрой. Соседский помещик специально высылал к броду мальчишек, дабы те за копейку указывали место переправы, тем самым лишая паромщиков заработка и как следствие прибыли самого Лунича. Так что прибыл корнет в именье своей жены уволенный в отпуск как бы на излечение вместе с однополчанами, да наводит потихоньку порядок: то засеку на берегу соорудит, то ложную колею сотворит, дабы телеги шли на глубину. В общем, сильно напоминал мне одного ресторатора, хапнувшего ресторан в пешеходной зоне и пытавшегося обеспечить проезд автомобилям. Тот тоже боролся, мелко пакостничая.
Более мы нигде не задерживались. План маршрута хоть и подвергался каждодневным изменениям, они, к счастью, не были существенны. В пути мы проводили утро и весь день, а ближе к шести вечера вставали на ночлег. Чаще всего, просились на постой, случались и меблированные комнаты при трактирах, а иногда и на свежем воздухе. Замечу, это были самые спокойные и приятные вечера. Полушкин потом признался, что чувствовал себя неуютно, боясь предложить мне ночевать под открытым небом, а после, когда увидел у меня компактную палатку с раскладным столиком и стульчиками, признал во мне нормального человека.
Торжественный покой, воцарявшийся над этим лугом в полуденные часы, когда одинокие дубы, рассеянные тут и там в солнечном сиянии, отбрасывали тень на луговую зелень; низкорослый кустарник, за которым совсем рядом слышалось журчанье падающей воды; уютный лес на другом берегу и птицы. Множество птиц: иволга, синица, лесной конёк, овсянка, поползень, щегол. Их сотни, и каждая выражает себя щебетанием, клёкотом и стрекотанием. И эта призрачная граница между тишиной и покоем и взрывом живой природы буквально в шаге. Шажок, другой и ты погружаешься в какофонию звуков. Назад — и снова тишина. Загадка: ветер и вода творят и не такое. И пока местные мальчишки купали лошадей в речке Упе, а две молоденькие крестьянки развешивали прополосканное бельё, у нас с Полушкиным случился разговор о завтрашних планах.
— Иван Иванович, — разливая в рюмочки напиток, начал я беседу, — поутру в Тулу въезжаем. Вы хоть представляете к кому с вашим штуцером обращаться?
— Есть один адресок, — поручик закусил выпитое, и не до конца прожевав, продолжил, — вернее только фамилия. Мастера Гольтяковы, с полсотни лет берут подряды на курковые механизмы и делают ружья с пистолями на заказ. Одно время весьма ненадёжные пружины изготавливали. Иван Матвеевич, как-то однажды рекламацию на их изделия составлял. Так к нам в полк потом один из этих мастеровых приезжал и Бранд ему в зубы двинул, за дело, кстати.
— Оружейника, — переспросил я, — в зубы?
— Да если бы не он, сами бы офицеры на куски порубали. Из пяти десятков ружей лишь два стрелять могло.
— Если сталь с раковинами, то да… до беды недалеко, а если закалка неверная, то это уже вредительство.
