"Новый Михаил-Империя Единства". Компиляцияя. Книги 1-17 (СИ) - Марков-Бабкин Владимир (бесплатные версии книг .TXT, .FB2) 📗
Я улыбнулся и потрепал его по голове. Мальчик смущенно шмыгнул носом и прижался ко мне. Обняв его, я лишь вздохнул. Мое появление в этом времени одновременно лишило его и матери, и фактически отца. Вот что с того, что я телесно как бы и есть его отец, но смогу ли? Ведь этот груз будет вечно давить на меня и преследовать каждодневно. И пусть пока я не просыпаюсь в холодном поту, но почему-то уверен, что все это еще впереди.
– За что они убили маму?
Вздрагиваю словно от удара кнутом. Господи, за что мне это? За что все это этому мальчику, у которого отобрали маму, отобрали детство, отобрали дни такого простого и такого искреннего детского счастья? Что я ему должен говорить? Что я не виноват? Мол, не от меня зависело, и я тут ни при чем? Или повторить ту мантру, которую я не устаю повторять себе самому, об испытании, о предназначении, об исторической миссии и великих перспективах? Но какое дело до всего этого шестилетнему мальчику, на глазах которого опьяненный морфием и вседозволенностью унтер Кирпичников застрелил его маму?
– Прости, сынок, я не успел ее спасти…
Георгий мотнул головой и повторил свой страшный вопрос:
– За что, пап? Что она сделала им плохого?
Действительно, за что? За то, что кинулась защищать сына от потерявших человеческий облик зверей? За то, что она была женой нового императора? Просто за то, что она была такая чистенькая и богатенькая? И хотелось бы дать простой ответ на этот вопрос, мол, это просто нелепая случайность, но я-то знал, что ничего случайного в этом не было, и подвал Ипатьевского дома в том свидетель. И случайность не в том, что погибла графиня Брасова, а в том, что Георгий уцелел. Хотя, быть может, они еще не дошли до такого уровня зверства?
Впрочем, кого я обманываю? Если карта ляжет так, то в один страшный день я вполне могу оказаться с Георгием рядом, где-нибудь в подвале дома, похожего на Ипатьевский, и будут нам в лица смотреть рябые стволы в руках тех, кто уверен в том, что им ведом путь к всеобщему счастью.
И, быть может, через год или два, в тот самый последний миг нашей жизни, я буду вспоминать именно этот момент, когда на Златом крыльце сидел, прижавшись ко мне, мальчик, считавший меня своим отцом и веривший в мудрость своего родителя. Буду вспоминать и пытаться понять, где и когда я ошибся, где не принял решение, где смалодушничал, струсил, не сделал тот самый шаг, который не допустил бы катастрофы?
– Знаешь, сынок, я себя все время спрашиваю, мог ли я ее спасти? Мог ли я что-то сделать? Отречься от престола? Броситься под пули мятежников? Еще что-то? И я не знаю ответ, потому что ничего сделать я не успел, все случилось внезапно, и случилось слишком быстро… Я убил его потом, но…
Мальчик плакал, уткнувшись лицом мне в грудь.
– Не плачь. Цари не имеют права плакать, – сказал я, быстро смахивая предательскую слезу, покатившуюся по моей собственной щеке. – Ты же царских кровей, ты должен быть сильным…
Георгий мотнул головой.
– Бабушка говорит, что я не смогу наследовать престол, потому что мама была тебе не ровня!
Я со свистом выпустил воздух сквозь зубы. Ах, ты ж карга старая! Ну, мама́, ну поговорю я с вами!
Сам же сумбурно заговорил:
– Мы с твоей мамой любили друг друга, и для меня все остальное не имело значения, ни возможное престолонаследие, ни гнев твоего дяди Николая, который был императором и главой дома. Мне не нужно было ничего, кроме вас с мамой. И я никогда бы не принял корону, если бы у меня была возможность выбора. Однажды твой отец уже от короны отказался и…
Я оборвал фразу, но мальчик не обратил внимания на мою оговорку.
– Но ведь мама им ничего плохого не сделала!
Свободной рукой я потер переносицу.
– Георгий, я тебе скажу страшные вещи, и, возможно, такое не следует говорить шестилетнему мальчику, но ты сын, внук, правнук, праправнук императоров. Твой отец – семнадцатый царь из династии Романовых и примерно сорок пятый правитель государства, которое ныне именуется Российской империей. Ты продолжатель тысячелетнего дела и потому должен быть сильным и многое понимать. Ошибается тот, кто думает, что быть императором это каждый день испытывать радости и почести. Быть императором это тяжелый труд, это долг, который часто приносит боль и горе, это помазание Божье, которое немногим лучше Голгофы. Твой прадед, Александр Освободитель, отменил в России крепостное право.
Мальчик притих и, подняв голову, внимательно смотрел мне в лицо.
– Террористы, называвшие себя народовольцами, покушались на него пять раз. В шестой раз покушение оказалось роковым, и твой прадед умер от ран. Покушение произошло в тот самый день, когда Александр Освободитель хотел даровать своим подданным Конституцию. Твой дед, Александр Миротворец, за все годы своего правления не допустил ни единой войны. Пережил несколько покушений, но при взрыве императорского поезда удерживал крышу вагона, пока все не выбрались. Надорвался от тяжести и умер впоследствии. Твой дядя Никки, также пережил несколько покушений. На меня самого уже несколько раз покушались, хотя я правлю всего две недели. Твою маму убили, как жену императора. Твой кузен Алексей едва не погиб при захвате в Царском Селе. Ты, как сын императора, едва не погиб, когда убили твою маму. Запомни, если дать им такую возможность, они убьют нас всех. И пап, и мам, и даже маленьких детей.
– Я их ненавижу! – прошептал мальчик. – Когда я вырасту, я убью их всех, за то, что они хотят убить нас. За маму… – Голос его сорвался. Я внимательно смотрел на мальчишку.
– Сынок, в любом случае, ты должен запомнить, что нельзя свою ненависть к убийцам относить ко всему народу, ко всем подданным, ибо все эти борцы за народ – это не сам народ. Те, кто стреляет в нас, кто бросает в нас бомбы, кто покушается на жизнь государя, на жизнь его близких, на жизнь его верноподданных, хоть они и заявляют о том, что делают это во имя народа, но чаще всего никогда не были ни в деревне, ни на заводе или фабрике, где как раз живет и работает почти весь народ России. Те, кто собирает митинги на площадях, кто взывает с трибун, кто призывает к революции и свержению власти, кто заявляет о том, что знает, как надо народу жить дальше, все они ненавидят и презирают этот самый народ, о благе которого они якобы пекутся. Они хотят осчастливить народ, не спрашивая у народа, хочет ли он придуманных кем-то правил счастья. И если мы дадим им возможность захватить власть, то они прольют моря крови, убивая всех, кто не захочет жить так, как ему приказывают все эти борцы.
Понимал ли шестилетний мальчик все то, что я сказал? Поймет ли все то, что я собираюсь сказать? Вряд ли. Я не педагог, и опыта общения с шестилетними мальчиками у меня не было. Но я считал своей обязанностью объяснить ему хоть какие-то азы жизни. И мне было важно, чтобы не развилась его психологическая травма, трансформировавшись в ненависть ко всему народу, который якобы виновен в гибели его мамы. Виновные должны быть названы, но тут, как говорится, нужно отделить мух от котлет. Да так, чтобы он меня понял.
– Нет простых решений, малыш. Государь не может быть слишком добрым и не должен быть слишком суровым. Он должен быть справедливым, мудрым и знать, куда он ведет свой народ, свою державу. Когда Господь призывает на царство нового императора, он вручает его заботам жизнь и судьбу миллионов подданных, их детей, внуков, их далеких потомков. Государь подобен садовнику, заботам которого вверен большой сад. Каждый день садовник обходит свой сад, следя за тем, чтобы все было в порядке, чтобы не мешали росту сорняки и паразиты, чтобы буря не ломала ветви, чтобы черви не съели плоды, а злые соседи не вторглись и не губили деревья, и не отобрали себе кусок твоего сада. Садовник мало спит, мало отдыхает и много трудится. Многое из того, что он сажает, принесет плоды через много лет, и садовник их уже не застанет. Но он помнит, что он получил свой сад от своего отца, а тот от деда своего и так далее, век за веком. И далее должно быть именно так.
