Невыразимый эфир (СИ) - Альбан Ориак (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации TXT) 📗
— Что же, такая точка зрения тоже имеет право на существование, — ответил паромщик, зевая.
— Зачем надо непременно доминировать над животными или растениями?
— Потому что они дикие, в отличие от нас, цивилизованных. Победа порядка над моралью. Все просто.
— Мы — цивилизованные? Настолько разумные, что нарочно пилим сук, на котором сидим. Замечательно. И куда девалась наша осмотрительность?
— А куда девалось твое чувство юмора? Разве ты не видишь всей иронии ситуации? Охотники, сейчас мы превратились в дичь, и я уверен, что зона помирает со смеху, глядя на наши кружения и злоключения. Это бешеный вальс безумцев, низвержение героев. Но в одном ты права, и меня даже удивляет такая проницательность.
— В чем же?
— Мы невероятно самонадеянны, ослеплены нашей так называемой цивилизованностью и нашими лживыми ценностями. Мы захлебываемся в модернизме и технологиях и думаем, что вышли на главную дорогу. Естественно, планета избавляется от мусора, и теперь мы на ней — нежеланные гости. Зона каждый день напоминает нам эту убийственную истину: человек есть раковая клетка, яд, отравляющий мир — его собственный мир.
— Я бы не стала заходить так далеко в своих выводах, — сказала она. — Ваш пессимизм просто убивает.
— Ну, извини. Я перетолковал твои же слова, хотя, возможно, и не стоило этого делать. На самом деле, все, что я видел (и читал) в городе, навсегда привило мне отвращение к людям. Среди них нет ни одного настоящего. Скоро последний человек исчезнет с лица Земли — возможно, уничтожив при этом остатки своих сородичей, или просто умрет от старости, одинокий, как неприкаянная душа. И когда от человечества не останется и следа, а зона будет простираться от одного края мира до другого, никто не вспомнит о нас. И это великолепно. Беспредельная вечная пустота, словно нас никогда не существовало. Все зарастет деревьями и цветами. Землю населят животные. Они быстро размножатся, поскольку будут жить в гармонии друг с другом, всецело подчиняясь законам природы — законам пищевой цепи, но уже без звена-человека. Вот какая красота настанет, когда мир наконец избавится от нас, таких до невозможности гордых и умных. Как думаешь, плакать нам или радоваться этому закономерному исходу?
Девушка не ответила. Она уже спала, положив голову на цыганскую подушку, обтянутую пурпурной фланелью с золочеными бубенцами по краям. Паромщик достал лоскутное одеяло и укрыл им девушку. Она свернулась калачиком, почти что приняв позу зародыша, и это придавало ее хрупкому облику еще больше беззащитности. Сквозь разбитые ставни повозку освещали последние лучи уходящего солнца. Сам паромщик боялся заснуть: еще свежи были в памяти чудовищные картины, и он не хотел, чтобы они явились ему в кошмарном сне. Какая безумная ярость могла стать причиной этого ужаса? И почему ей придется умереть? Он изо всех сил боролся со сном, но в конце концов усталость взяла верх.
Сны преследовали его всю ночь. Ему казалось, что он бежит по бесконечному коридору, но не может сдвинуться с места, а за ним несутся какие-то прозрачные тени, готовые его поглотить. Когда он стонал слишком громко, девушка, разбуженная его криками, клала на его горящий лоб свою тонкую руку, и этот жест, полный любви, успокаивал паромщика. Она смотрела, как он спит, молчаливая и взволнованная, словно мадонна — икона византийского письма, идеал сияющей женственности. Но как и паромщик, она знала, что нельзя, не надо. Они проводили вместе уже вторую ночь в зоне. За нею пришел новый день, окутанный туманной дымкой. Снова запели небывалые птицы, и пространство заполнилось благоухающим эфиром.
И опять эти голоса у меня в голове, они хотят выведать обо мне все — причины моей ярости и истоки моих страхов. Нет никакого сомнения, что я больше не один среди этой тишины и пустоты. Я уже ничего не понимаю. Еще вчера я был человеком, твердо стоящим на ногах, опорой, на которой зиждется город, а теперь я соскальзываю, я растворяюсь, как кусок мыла в теплой воде. Странный образ для офицера моего ранга… Я сам себе обвинитель, но я не могу выдержать груза своей вины, как ничто не в силах спасти меня от меня же, от темной стороны моей натуры. Мой враг — это я сам, и теперь я ясно вижу бессмысленность моих прежних притязаний. Я всего лишь человек — не более, мешок мяса и костей, такой же, как все, но я захотел вырваться из толпы, достичь большего, и вместо одного болота оказался в другом. Хотя уже слишком поздно, какая-то часть моего мозга еще силится понять. Я больше не один в своем теле — великолепном сосуде с поврежденной крышкой. Неужели это и есть то, что врачи называют безумием? Не думал, что это так страшно… Но, может, здесь всего лишь перевозбуждение, проявление моего особого дара или перст Божий? Если бы эти голоса замолчали хоть на минуту, чтобы я мог спокойно поразмыслить над тем, что со мной происходит! Тише! Замолчите! — говорю я вам. С ними невозможно думать. И эта язва на моей руке — уж не она ли всему виной? Врач подарил мне поцелуй Иуды. Это несомненно! Зуд уменьшился, но чернота вокруг раны только распространилась. Все эти средства не в состоянии облегчить мои страдания. Я боюсь заснуть. Мне кажется, что когда я проснусь, это буду уже не я, а кто-то другой. И опять эти голоса в моей голове… Я хочу умереть прежде, чем окончательно сойду с ума, но мне не достает смелости. Я трус. Я монстр. Я здесь чужой — значит, я еще человек. Найти и вернуть дочь ее отцу — теперь мне на это глубоко плевать. Пусть они все отправляются в ад, туда, где я уже нахожусь. Пусть они почувствуют то же отчаяние, что сейчас переживаю я, и пусть мы все сдохнем среди этих джунглей, и солнце выжжет наши лица, чтобы нас окончательно забыли. У меня хоть есть утешение, что я обманулся. А они, эти двое, поступили еще глупее, чем я, ведь они добровольно, по собственному выбору отправились сюда. Заткнитесь, проклятые голоса! Я не могу больше слышать ваш цыплячий писк. Еще немного — и я вырву собственный мозг и сожру его. Хотя, это идея — проследить ход моих мыслей, еще раз разжевать их и переварить, вновь пройти по своим следам. Так я смогу понять, смогу вернуться к тому ключевому моменту, с которого начался этот раздрай в моем сознании. Вот она, дорога к выздоровлению. Как я об этом раньше не подумал? Но сначала мне надо поспать, мои глаза слипаются, настолько веки отяжелели от усталости. У меня нет больше сил. Мне надо поспать немного — а там посмотрим. Возможно, мы сможем договориться — я и эти голоса. Тогда горячка отступит. Час, или два — не больше.
Милиционер упал на колени и замер в напряженной позе, пригнув голову к ногам и обхватив исхудавшими руками затылок, прикрывая его, как капюшоном, и зажимая ладонями уши. Он хрипло дышал и все приказывал и приказывал замолчать воображаемым голосам. Наконец, он умолк и замер в неподвижности, а спустя несколько минут он уже глубоко спал. Во сне он свалился набок и скорчился, как новорожденный. Последние лучи солнца еще согревали его сердце, застывшее прежде, чем яд окончательно проник во все клетки его измотанного тела. Ночью вернулись волки и улеглись рядом со своим собратом, а бледная луна наблюдала за ними, как молчаливая мать. Постепенно милиционер все больше растворялся в дебрях прошлого — он был уже не здесь.
Глава 7
Паромщика и девушку разбудил трубный рев. Когда они высунулись из фургона на туманный воздух, их ошеломленным взорам предстало диковинное животное: тучный монстр пяти аршин в высоту. Четыре колоссальные ноги поддерживали объемистое пузо, покрытое грубой кожей, похожей по виду на старую резину. Чудовище издавало скрипучие звуки, как если бы у него был заложен нос. Из треугольной пасти выступали два белых рога, огромные уши примыкали к короткой шее, а гибкий хобот свисал почти до земли. Паромщик вылез из фургона, девушка же сочла за благо пока держаться на расстоянии. Стоя на четвереньках на полу повозки и выглядывая в узкую дверь, она напряженно ждала, что будет дальше.
