Пятнадцать ножевых 2 (СИ) - Вязовский Алексей (читаем книги TXT, FB2) 📗
— Попробуйте антиникотиновый пластырь. На Западе сейчас — популярный способ. Размер пластыря можно уменьшать, постепенно сокращая дозу никотина до нуля.
— Да? Любопытно. Поспрашиваю на эту тему. А ты бойкий парень! Слышал и Циневу помог с камнем.
— Как он?
— Уже прооперировали. Все хорошо прошло.
— Так что там насчет дела?
— Была встреча у Брежнева, — следователь пытливо на меня посмотрел, вздохнул. — Андропов очень жестко говорил с Щелоковым, все были на взводе. Генеральный велел разобраться во всем Руденко. Непредвзято.
— А Руденко у нас…
— Надо бы знать такие вещи. Генеральный прокурор СССР. Роман Андреевич скинул дело мне и мы уже тут уже много чего успели сделать.
— Слышал, поймали преступников.
— И даже получили признательные показания! — Калиниченко поднял палец вверх. — Но частичные. Линейные выгораживают свое начальство, им явно обещали УДО по линии ГУИНа, поддержку семьям.
— И как глубоко вы собираетесь копать? — поинтересовался я.
— Не будь дураком. Так глубоко, как прикажут. Руденко балансирует между Комитетом и МВД, но…
— …весы уже качнулись, — закончил я за следователя
Мы уже сделали два круга, пошли на третий.
— Скажем так. Жернова истории прокрутились, — покивал Калиниченко — Только непонятно в какую сторону.
— И моя задача, чтобы они меня не перемололи…
Я всмотрелся в то, как резко затягивается "важняк". Неужели он сам боится? Поэтому так откровенен…
— Да и меня тоже, — вздохнул следователь. — А курить надо все-таки бросать.
Последняя неделя января выдалась на редкость удачной. Во-первых, со мной полностью расплатилась Бэлла. Перед самой эмиграцией, дозвонилась до съемной квартиры, договорилась через Давида о встрече. Рубли в пачке были новенькими, хрустящими — ни одного порванного или разрисованного. Лицо женщины было конечно, кислым, но я проигнорировал все эти мимические сигналы, бриллиант Бэлла продаст во много раз дороже, чем заплатила за него в Союзе. Еще и вспомнит меня с благодарностью.
Во-вторых, удалось договориться об отпуске с Лебензоном. На его лице также легко читались все эмоции (“можешь вообще не возвращаться”), но формальности были соблюдены. Мне даже без задержек выдали в кассе отпускные и, к моему удивлению, премию. Последнюю дали за выезд к необычному пациенту. Точнее выезд сначала был самым обычным — гипертонический криз у женщины.
Сделали кардиограмму, дабы исключить всякие нехорошие инфаркты с инсультами, померяли давление. Томилина привычно дала ценные указания, я уколол магнезию в мышцу. Пока она заполняла карту вызова, я разговаривал с мужем — представительным мужчиной в импортном костюме. Хороший цэковский дом, видик, персидские ковры на стенах…
— Я по дипломатической части работаю, — рассказывал Антон Григорьевич. — Все в разъездах. А Машенька с Вадиком сидит, надрывается. Вот и прихватило ее. Спасибо, что приехали так быстро!
— А почему надрывается?
Несмотря на окружающий шик, в доме и правда, чувствовалась какая… затхлая, болезненная атмосфера.
— Сынок у нас с самого рождения болеет, — тяжело вздохнул муж. — И никто не может понять чем. И в ЦКБ уже были на консультациях, всех профессоров обошли… Была бы возможность заграницу вывезти Вадика, но кто ж разрешит… Да и валюта нужна. В Европе все лечение за дойчмарки и франки.
— Пойдемте его посмотрим, — решился я.
Мать попыталась подорваться, идти с нами в детскую, но Томилина приказным тоном велела ей лежать и не вставать. Пошли втроем.
— Вот, опять рвота, — Антон Григорьевич засуетился, начал вытирать лежащего в кроватке сына.
. — Уже и анализы все сдали, от врачей не вылезаем… И никто не говорит, чем Вадик болен.
— Я могу только дать раствор активированного угля и вызвать детскую бригаду. Нам запрещено самим госпитализировать, — развела руками Томилина, осматривая бледного пацана лет двух с кругами под глазами. Без очков было видно, что мальчик не добирает веса и у него какие-то проблемы с нервной системой — уж слишком странно он дергался в кроватке.
— На рак проверялись? — поинтересовался я. — Лейкоциты в норме?
— И на рак, и на диабет. У Ваденьки очень низкая глюкоза в крови. Никто не знает почему. Кормим мы его хорошо, калорийно…
Что-то забрезжило в голове, но я никак не мог понять, что именно. Изучил живот мальчика, рот. Посмотрел уши и даже заглянул в шортики. Яички опустились, тут все было в норме. Что-то гормональное? Или инфекция? Но на бактерии и вирусы парня уже сто раз проверили.
— Какие заболевания в семье?
— Да ничего особенного, — отец вытащила из шкафа кипу документов. Тут были выписки из истории болезней, копии анализов, какие-то записи.
— С сердцем как? — Томилина достала фонендоскоп, принялась слушать грудь пацана
— Ничего не нашли.
Лена вопросительно на меня посмотрела.
Я сделал ей знак отойти от кроватки, начал принюхиваться. Вот! Как только духи Томилиной развеялись, я почувствовал кислый запах браги.
— Проверьте на лейциноз.
— На что?
На меня в недоумении воззрился не только отец мальчика, но и Лена.
— Заболевание такое, наследственное. Нарушение обмена веществ, связанное с ферментной системой. Поэтому и ест плохо, вес не набирает. Грубо говоря, глюкоза не усваивается, отсюда все эти летаргии и внезапные засыпания. Рвота.
— А лечить как? — Антон Григорьевич заволновался.
— Никак, — я развел руками. — Если это лейциноз, то… Тут я осекся. Что говорить? Парень умрет? Лейциноз и в будущем трудно поддается лечению, а уж сейчас…
— Короче врачи скажут, что делать, — я начал быстро собирать чемоданчик. А уже в подъезде ко мне прицепилась Томилина:
— Точно не лечится же? Может на Западе…
— Все наследственное вообще трудно поддается терапии.
— Что же делать родителям?
— Лена, я тебе что? Врачебный консилиум?
— Ну скажи! Ты же все знаешь.
— Послушай меня внимательно! — я взял Томилину за руку, посмотрел строго ей в глаза — Ты продолжаешь эмоционально вписываться за пациентов. Это плохо кончится. Каждый умирающий ребенок будет убивать кусочек твоей души, пока ничего не останется. Ты выгоришь полностью и угодишь в психушку! С нервным срывом или еще с чем-нибудь. Запомни несколько правил.
— Давай свои правила, — Лена опустила глаза, вытащила руку из моей ладони.
— Первое. Мы тут часть большого медицинского конвейера. Важная, но все-таки часть. Не пытайся стать целым заводом — просто делай свою работу. Ребенком займутся генетики, специализированные педиатры. Тот же лейциноз бывает разных видов. Может, и подберут лечение. Я читал, что идут опыты с аминокислотами. Вроде бы есть подвижки.
— Какое второе правило? — лицо Томилиной немного просветлело.
— Построй внутри себя непрошибаемую стену. Стальную. Смерть детей, стариков, пьяные беременные — ничто не должно тебя трогать. Помнишь, как Тютчев писал?
…Лишь жить в себе самом умей —
Есть целый мир в душе твоей
Таинственно-волшебных дум;
Их оглушит наружный шум…
— Не давай ничему оглушать свой волшебный внутренний мир! Защищай его.
Лена заулыбалась, даже слегка покраснела.
— Есть и третье правило?
— Конечно, как не быть. Секс.
— Прости что?
— Негативные эмоции все-равно попадают внутрь. Какую бы стену ты не выстроила. Их надо научится сжигать. Кто-то на подстанции пьет горькую, но это тупиковый путь. Кто-то фанат спорта — это уже лучше. Самое классное — поверь мне, — я прижал Лену к стене пустого подъезда, расстегнул пуговицы на пальто. — Это яркий секс. Например, в необычных местах или позах…
Вслед за пуговками на пальто, ход дошел до халата. Затем я запустил руку в и так слегка приоткрытую в декольте блузку. Лена смотрела на меня не отрываясь, ее зрачки расширились. Вдруг наверху хлопнула дверь. Томилина вздрогнула, убрала мою руку.
— Панов, ты маньяк, я тебя боюсь!
