Война. Часть 1 (СИ) - Кротов Сергей Владимирович (книги бесплатно без регистрации txt) 📗
Где-то там сейчас расположился пост приёма инфракрасного излучения, срочно переброшенный из Краскино для испытания системы ик-связи в боевых условиях, состоящий из теплопеленгатора и фонарика с фильтром. При этом скрытной связь получается только в одном направлении: от фонарика к пеленгатору — создать портативный ик-приёмник пока не удалось.
— Вон видишь два красных? — рядом встаёт Бойченко, — они где-то посередине.
— Давай сам семафорь, ты привычный, — Оля садится на камень и тянется к своим тяжёлым ботинкам, лежащим на земле, — передавай: «вышли на точку, происшествий нет, начинаем поиск».
— И не торопись, одна буква в секунду, — девушка выливает воду из ботинок, — там детектор медленный, дождись подтверждения приёма кодом.
Через минуту между красными огоньками замигал ещё один — зелёный.
— Попрыгали… — выпрямляется Оля, спрятав фонарик в брезентовый подсумок на ремне.
Вечернюю тишину разрывают пулемётные очереди, многократно повторённые горным эхом, затем два глухих взрыва и снова всё замолкает.
— Ходу! — срывается с места девушка.
— Слышь, Петрович, а чего это мы по темну тащим этого бугая? Он же мёртвый, до утра что ль не мог подождать? — из темноты доносится молодой звонкий голос.
— Значит не мог, — сквозь зубы отвечает тот.
— А что ты вообще вызвался? Вон пусть корейцы бы и мудохались с ним? Я что обязан? Я вообще-то ординарец атаманов, да и ты тоже… Ну что молчишь, язык что ли проглотил? Хоть бы другого выбрал, тот помельче вроде был.
— Дурак ты, Васька, — отвечает пожилой прокуренный голос. — ты видал какие у нашего сапоги? Новые хромовые, кожа тонкая, генеральские… я на них сразу глаз положил, а у второго — яловые, сношенные.
— А чего ждём-то тогда, — не обиделся на «дурака» молодой, — сымать надо, окоченеет бугай — голенище резать придётся.
— Фу-ух, и то дело, — выдыхает с присвистом «пожилой», — посвети-ка мне, Василий.
— Чем я тебе посвечу? У меня коробок пустой.
— Не жмись, Васька, слыхал я, когда ты давеча шкондылял, какой он у тебя пустой.
— Ничего от тебя не скроешь, Петрович. — лезет в карман молодой.
— А сапоги-то, Василий, как на меня пошиты! — удовлетворённо хмыкает пожилой казак, прикладывая подошву снятого сапога к себе.
На землю с металлическим звуком шлепается что-то тяжёлое.
— Глянь-ка ножик! — вскрикнул молодой.
— Не ножик, а стилет! Ручка какая интересная, с кастетом и ножны кожаные с рисунком.
— Мой ножик! — Василий тянется к стилету, спичка гаснет.
— Да забери, — пожилой споро стягивает свои сапоги и надевает трофейные, — пособи-ка…
Быстро наощупь, сорвав портянки, напарники кое-как обувают труп.
— Поспешать надо, как бы не хватились нас.
— Здесь был бой, — шепчет Оля на ухо старшине, неожиданно появившись у того за спиной, — все трупы уже забрали, но судя по свежим следам крови, их не менее десяти должно быть. — Кровь-то ты как заметила? Не видно ж ни зги.
— Тихо, — девушка легонько стучит напарника по спине, — есть тут кто-то, слышишь стон. Прекрати сопеть, ртом дыши… остаёшься на месте, я мигом.
Моряк весь превращается в слух, вытягивает шею, поворачивает голову из стороны в сторону, но как ни стараетя, не может выделить в обычных лесных звуках ни одного постороннего.
— Давай за мной, — через десять минут томительного ожидания сзади снова раздаётся командный голос лейтенанта госбезопасности, — ближе держись.
Оля включает фонарик, тусклый красный свет которого едва достигает земли. Поднявшись метров на двадцать в гору по едва различимой тропинке, они выходят на заросшую кустарником ровную площадку, где моряк чуть не натыкается на одну из двух лежащих на земле фигур.
— Осторожно, — хватает она старшину за плечо, — товарищ Мошляк, докладывайте… с момента, когда встретили Чаганова.
— Товарищи, а водички у вас не найдётся? — хрипит лейтенант, приподнявшись на левом локте.
— Бойченко, майора напои… — девушка достаёт из заплечного мешка литровую баклажку и передаёт ее раненому.
Мошляк застучал зубами по металлу, а Оля, пощупав ему лоб и посчитав пульс переходит к Рычагову.
— Вы рассказывайте, рассказывайте я слушаю…
Минут через десятьт она снова оказывается за спиной у сторожащего тропинку старшины.
— Майору совсем плохо становится, берешь обоих, спускаешься вниз и вызываешь лодку… — девушка на секунду задумывается, — на ней пусть пришлют трёх бойцов из твоей команды, думаю хватит… жду тебя через час на этом месте, я покамест буду искать Чаганова… всё, держи фонарь.
— Господин Семёнов, ваши подчинённые совершенно не знают дисциплины, — ни один мускул на лице капитана Накамуры, куратора БРЭМа из разведывательного отдела Генштаба Сухопутных Войск Императорской армии Японии, не выдал его крайнего раздражения, — вот взгляните, что один из них только что пытался продать носильщику-корейцу. Японец аккуратно выложил перед собой на маленький раскладной походный столик нож в изящных кожаных ножнах.
— Похоже на М1918, — спокойно отвечает атаман, — армейский стилет, я видел такие в Америке.
— Я не об этом, — русский язык Накамуры хорош, говорит почти без акцента, — взгляните на надпись на ножнах.
Семёнов подносит нож поближе к свету керосиновой лампы и близоруко щурится. Брезентовые стены армейской палатки легонько колышутся под легким ветерком.
— «На память товарищу Че от товарища Доницетти. 1936 год»… — атаман непонимающе поднимает голову на капитана.
— Доницетти — это псевдоним начальника Разведупра Берзина, под которым он находился в Испании, а Че — так называли там Чаганова. Вы осознаёте то, что ваши люди занимаются мародёрством и при этом скрывают важнейшие улики. Всё что касается Чаганова вызывает повышенный интерес в Токио и не только, сегодня ночью сюда прибывает порученец германского атташе.
— Господин Накамура, — залебезил Семёнов, подобострастно заглядывая в глаза японца, — дозвольте мне самому во всём разобраться… я клянусь, не подведу.
«Где я? — с трудом размыкаю слипшиеся веки и судорожно вдыхаю густой влажный воздух, — темно как у… нет, светлее…. как ночью в тёмном помещении… на трепещущемся потолке изредка возникают всполохи красного света… комната какая-то странная… пол и стены земляные… и смрад-то такой, невыносимый… ну зрение и обоняние в порядке — уже хорошо… что с руками и, самое главное, с ногами»?
Осторожно пробую пошевелить пальцами правой ноги: с каждой следующей попыткой и вдохом движения обретают новую силу, застучало сердце…
«Сколько времени я был без сознания? Чёрт знает, надеюсь не неделю как тогда в декабре 1934-го в Ленинграде».
Доктор Дембо, ассистент профессора Ланга, рассказывал при выписке, что при поступлении в больницу у меня не было пульса и дыхания, однако симптом «кошачьего глаза» отсутствовал. Медсестра Вера, держащая тогда мою холодную руку, вдруг ойкнула: «Доктор, мне кажется у больного сердце сократилось». Подставив зеркало к лицу, он выяснил, что и дыхание присутствует, только поверхностное и очень редкое: два-три вдоха в минуту.
— Понимаете, Алексей Сергеевич, — с жаром говорил доктор, — ваш организм по непонятной причине, вследствие развивающегося у вас болевого шока, перешёл на экономный режим работы: температура упала до 33-х градусов, понизилось давление, нервная система почти перестала реагировать на внешние раздражители, поэтому ослабла боль. Приехавший вскоре по вызову профессор Ланг, предложил воздержаться от реанимационных мероприятий на время, а пока просто наблюдать. На следующий день, ночь прошла без ухудшения состояния, врачи стали, используя искусственное дыхание, добавлять число сердечных сокращений и вдохов-выдохов так, что к концу недели все мои параметры пришли в норму. К этому же сроку вернулось и сознание.
— У-у-уй… — из моей груди вырывается сдавленный стон, попытка шевельнуть правой рукой заканчивается взрывом нестерпимой боли.
