Том II: Отряд - Джентл Мэри (хороший книги онлайн бесплатно TXT) 📗

Воган сейчас успокоился. Не знаю, действуют ли еше снотворные, или это уже естественный сон.

Я сижу в комнате для посетителей, среди печальных рождественских украшений, и печатаю на переносном ноутбуке, подбадривая себя тем ужасным черным кофе, который выдает автомат. Время от времени заходит сиделка и посматривает на меня этак… Мне скоро надо уезжать, еще предстоит пробиваться сквозь кошмарные рождественские пробки, но я не хочу уходить, пока врачи окончательно не успокоятся по поводу Вильяма.

Похоже, у них обоих других родственников уже не осталось.

Когда это случилось, читал Вильям. Как раз дошел до той части «Фраксинус», где описывается Карфаген. Читает он прекрасно. (У меня ни малейшего представления, как он относится к содержанию, не считает ли все это полной чепухой.) Воган слушал, как мне кажется, хотя понять трудно. Глядя на его худое лицо, я подумала, что в молодости он был очень хорош собой. Очень заносчив. Нет, не заносчив — такое выражение лица, какое приходится видеть в старых довоенных фильмах, — раздражающая уверенность в себе, теперь такой не увидишь. Английское аристократическое воспитание, должно быть. И Вогану Дэвису кажется, что ему все еще пятнадцать. Какой богатый мальчишка в этом возрасте не считает себя Господним Даром?

Все произошло внезапно, будто обрушилось. Прямо у меня на глазах на него словно навалились тяжелой ношей эти шестьдесят лет. Он сказал: «Вильям?», словно Вильям не сидел у его кровати все эти дни. «Вильям, можно попросить тебя дать мне зеркало?»

Я бы не стала, но тут меня не спрашивали. Вильям подал ему маленькое зеркальце для бритья. Я встала, чтобы позвать сестру, — мне казалось, что у Вогана начнется истерика. А у вас бы не началась? Считать себя пятнадцатилетним и увидеть лицо восьмидесятилетнего старца?

Он просто посмотрел в зеркало и кивнул. Один раз. Как будто убедился в чем-то, что и так знал.

Положил зеркальце на постель и попросил: «Как насчет газеты?» Я остолбенела, но Вильям встал и подал ему газету, оставленную другим пациентом. Воган очень пристально осмотрел ее — по-видимому, его озадачило, что это оказалась малоформатная газетка, а не большой лист — просмотрел заголовки и название. Он сказал две фразы: «Значит, война кончилась?» и «Надо полагать, победили мы, не то бы читать пришлось по-немецки».

Следующие несколько фраз до меня не дошли. Вильям о чем-то спрашивал, а Воган отвечал тем странным тоном, который словно говорит: «К чему эти глупости?», и, помнится, я еще подумала, что Воган недолюбливает своего брата. Надо же, и за шестьдесят лет ничего не изменилось!

Следующее, что я помню — Воган презрительно говорит: «Разумеется, я не был ранен при бомбежке. С чего вы взяли?» Он поднял голову и снова осмотрел себя в зеркальце. «У меня ведь нет шрамов. А твои откуда?»

Будь это мой брат, я дала бы ему затрещину.

Вильям пропустил это мимо ушей. Он пересказал заключение невропатологов и рассказал брату, что он провел в клинике долгие годы — я бы не стала так это выкладывать, но он знает своего брата, хоть и не видел его шестьдесят лет. Воган просто посмотрел на него и сказал: «Право? Как интересно». И, словно я сию секунду вынырнула из-под земли: «А это что за молодая особа?»

— Эта молодая леди, — ответил Вильям, — ассистентка человека, который переписывает твою книгу о Средневековье.

Я ждала, что он взорвется, тем более, что Вильям нарочно сформулировал это довольно бестактно. Не удивительно, что эта парочка не могла ужиться под одной крышей. Я приготовилась к шумной ссоре, но обошлось.

Воган Дэвис снова поднял газету и отвел ее на расстояние вытянутой руки. Я не сразу поняла, что он хочет разобрать дату, но не может прочитать мелкий шрифт. Я сказала ему, какое сегодня число.

Воган Дэвис возразил: «Нет, сейчас июль, а год — сороковой».

Вильям наклонился и отобрал у него газету. Он сказал: «Чушь. Ты никогда не был тупицей. Посмотри вокруг. Ты получил травму, по-видимому, в июле сорокового, но с тех пор прошло шестьдесят лет».

— Да, — сказал Воган, — по-видимому. Только травма тут ни при чем. Юная дама, предупредите своего сотрудника. Если он не оставит предмета своего исследования, он может кончить так же, как я, а такого я не пожелал бы и злейшему врагу — если кто из них еще жив.

Тут его лицо выразило некоторое самодовольство. Вильяму пришлось шепотом объяснить мне, что Воган, должно быть, только сейчас осознал, что скорей всего, пережил всех своих научных оппонентов.

Потом Вильям спросил:

— Если травма не при чем, что же с тобой случилось? Чем, по твоему мнению, может кончить доктор Рэтклиф?

Как вы помните, все документы, касающиеся пребывания Вогана Дэвиса в клинике, сохранились. Он действительно брат Вильяма. Фамильное сходство бросается в глаза. То есть нам известно, что с ним случилось. Мне хотелось знать, где, по его мнению, он побывал? В Калифорнии? В Австралии? На Луне? Честно говоря, скажи Воган, что только что вылез из машины времени — или даже вернулся в нашу «вторую историю» после того, как побывал в «первой», — я бы не слишком удивилась!

Но путешествие во времени невозможно. Прошлое — не страна, в которую можно съездить. И «первая история», по вашим словам, «больше не существует». .

Если я правильно поняла, правда куда менее увлекательна и более печальна.

— Я был нигде, — сказал Воган, — и был ничем.

Он больше не выглядел энергичным, и выражение проницательного ученого куда-то исчезло. Просто истощенный старик на больничной койке. Он нетерпеливо пояснил:

— Я не существовал в реальности.

Так он это сказал, что у меня мурашки побежали по спине. Вильям Дэвис испытующе взглянул на него. Потом Воган повернулся ко мне и сказал:

— Вы, кажется, в какой-то мере понимаете, что я имею в виду. Возможно ли, чтобы доктор Рэтклиф в такой степени воспроизвел мою работу?

Я только и сумела, что перепросить:

— Не существовали в реальности?

Я почему-то подумала, будто он хочет сказать, что его не было в живых. Когда я это объяснила, он сердито глянул на меня:

— Ничего подобного, — сказал он, — с лета тысяча девятьсот сорокового года до настоящего времени, которое, по вашим словам, является концом двухтысячного, я оставался всего лишь потенциальной возможностью.

Я не могу точно воспроизвести все, что он говорил, но эти слова запомнила — просто потенциальной возможностью. Дальше он говорил примерно следующее:

— То, что не было реальным, может стать таким в любое мгновенье. Вселенная создает настоящее из неверного будущего и выстраивает прошлое, надежное, как гранит. И все же, юная дама, это еще не все. Существующее в реальности может перестать существовать, может стать простой вероятностью, потенциалом. Я не получил травму. Я выпал из состояния реальности.

Меня только и хватило, что ткнуть пальцем в его постель.

— А потом снова вернулись в реальность?

Он хмыкнул.

— Не забывайте о хороших манерах, юная дама. Тыкать пальцем неприлично.

Я прямо языка лишилась, но его ехидства хватило ненадолго. Он так побледнел, что Вильям нажал звонок, вызывающий сиделку. Я отступила от постели и спрятала руки за спину, чтобы не раздражать больного.

Он посерел, как старая простыня, но все же продолжал говорить:

— Можете ли вы вообразить, каково это: не только воспринимать все бесконечные возможные реальности, которые способны оформиться в нашу вероятностную вселенную, но и сознавать, что ты сам, мыслящий разум, — нереален? Всего лишь вероятность, не действительность. Понимать, что ты — не безумен, но пойман в ловушку, из которой нет выхода? Шестьдесят лет, вы сказали? Для меня это было одно бесконечное мгновенье вечного проклятия.

Пирс, самое страшное, что я МОГУ это представить. Я понимаю, вам нужно бы, чтобы с Воганом Дэвисом переговорили ваши физики-теоретики, потому что у меня научной подготовки не хватает, но представить, что заставило его так побледнеть, я могу.

— Но теперь вы настоящий, — сказала я, — вы снова реальны.