Александровскiе кадеты. Смута (СИ) - Перумов Ник (серии книг читать бесплатно .txt, .fb2) 📗
Промчались по Екатирнославской, что вела от вокзала к центру города. Можно было ждать засады на мосту через Лопань, однако несколько сбившихся там в кучу фигур в гражданском с винтовками наперевес даже не подумали останавливать набитые вооружёнными людьми грузовики под красным стягом. Никто даже не заметил, что на плечах у солдат — погоны…
Миновали Покровский монастырь, духовную семинарию, помчались по Сумской. За их спинами всё шире разворачивался бой, александровцы выпрыгивали из вагонов, широкой дугой штурмовых отрядов двигаясь параллельными улицами к центру. Кто-то из «рабочих дивизий», сообразив, что дело пахнет керосином, тотчас вспоминал, что дома остались какие-то важные дела; другие, однако, занимали позиции, как смогли и как сумели.
В штабе Южфронта число народа резко поубавилось. Разбежались и попрятались пишбарышни, прочий вольнонаёмный персонал. Куда-то исчезли военспецы, особенно среднего звена, и без того державшиеся тише воды, ниже травы.
Телефоны штаба внезапно перестали работать и Иона Якир, медленно положив на рычаг умерший слуховой раструб, повернулся к Павлу Егорову:
— Они взяли телефонную станцию.
— Значит, скоро будут здесь, — Егоров сидел возле стола, заваленного картами, разом ставшими и бесполезными, и ненужными, и курил, отрешённо глядя перед собой.
— Вставай, Пал Васильич. Уходить пора, дорогой.
— Уходи, Иона, коль хочешь. А я не побегу. От Купянска бежал, страха натерпелся… всё, больше никуда. Здесь останусь.
— Не дури! — обозлился Якир. — Беляков мы ещё расколошматим. Соберемся с силами и расколошматим! Пошли, кому говорят⁈
— Куда идти-то? И зачем? — бесцветным голосом сказал Егоров. — Их взяла, Иона… бегут солдатики, не стали насмерть драться за революцию нашу…
— Тьфу, пропасть!
Якир больше не тратил время. Схватил Егорова за рукав, рывком поднял на ноги.
— Застрелиться всегда успеешь. Я тебе свой заветный наган одолжу. С одним патроном. А сейчас пошли!.. Штаб только запалим, и—
— Не надо палить, — вдруг резко бросил Егоров. — Дом красивый, его весь Харьков знает.
— Так бумаги⁈…
— Какие бумаги? Шифры я уже уничтожил. Сразу, как из Купянска вернулся, и как нарком убыли. Тогда и ясно стало мне, чем дело кончится. Вот и уничтожил. А архив… да кому он нужен? Фамилии командиров беляки и так знают.
— Слишком многое они знают… — Они сбежали по роскошной лестнице на первый этаж. — Прав ты. Черт с ними, с бумажками этими. Пусть у чека об этом голова болит.
— Эти-то небось первыми удрали…
Якир хмыкнул.
— Не любишь ты их, Пал Васильич…
— Не люблю, Иона. Я, как-никак, кадровый офицер. Но в Красную-то армию пошёл по убеждению, а не потому, что семья в заложниках! Я с беляками драться был готов, и контру давить, но на фронте, а не в расстрельных подвалах!..
— О, гляди-ка, ожил, — усмехнулся Якир. — А то совсем было на тот свет засобирался. Давай, Пал Васильич, говорю ж тебе — беляков мы ещё расколошматим!.. А пока что надо спасти то, что ещё можно. Жадовский полк надо из города вывести, так без толку только погибнет. И волынцев завернуть, Харьков они не отобьют. Беляки-то, эвон как воевать стали! «Операции на окружение», кто о таком слыхал-то?..
— Такое разве что Суворову удавалось, ну, и Кутузову при Рущуке, — заметил Егоров.
— Именно. Ну, раздумал стреляться, Пал Васильич? Вот и ладненько.
— А что товарищу наркому говорить станем, почему не обороняли Харьков «до последней капли крови и до последнего патрона», ты придумал?
— Товарищ Троцкий, в отличие от прочего ЦК, — усмехнулся Якир, — положение понимает. На людях он шуметь будет, лозунги выкрикивать. Иначе-то нельзя. А так-то — все ж понимают, Пал Васильич, что беляки и впрямь иначе воевать стали.
— На самом-то деле уже то, как они Южармию в Лозовке окружили, должно было насторожить…
— Именно. А Сиверс ушами хлопал, да и Шульц эта его тоже. Так и с Харьковом будет. Окружат, дороги перережут. И тогда поистине только геройски помирать. А я помирать без толку не хочу, Пал Васильич. Я ещё мировую революцию увидеть должен.
— Ну, смотри, Иона, — бледно улыбнулся Егоров. — А я вот не знаю. Как бы товарищ нарком нас с тобой к стенке не приказал поставить, «за сдачу пролетарского Харькова».
— Не поставит, — уверенно бросил Якир. — Договоримся и с наркомом…
Егоров пожал плечами, но больше ничего не сказал.
На улице их ждали кони. Отряд в полсотни всадников двинулся не на север, но на восток, избегая сдавливающей город петли добровольческих войск.
Бывший модный столичный репортёр, бывший зав.отделом печати питерской ЧК, а ныне комиссар полка особого назначения Яков Натанович Апфельберг после отъезда в Петербург начдива Жадова и перевода его заместителя комполка Шульц в штаб Южного фронта вдруг очутился в роли полкового командира.
Нет, он не растерялся. Напротив, в полку улучшилось довольствие, потому что Яша обладал поистине фантастической способностью находить нужных людей и договариваться с ними. Ну, и держать данное слово, что в той среде было особенно важно.
В общем, жил полк и не тужил. Обосновались в отличных казармах Харьковского пехотного училища, кое должно было послужить образцом для возведения иных и средств на него не пожалели. Правда, ни одного выпуска училище не сделало, а поступившие туда в полном составе оказались в Красной Армии.
И имелось у Яши и ещё одно качество, очень помогавшее в его прежней профессии (а начинал он простым криминальным репортером) — острое чутьё на «события», умение оказаться там, где нужно, и не оказаться— где не надо.
Пока развивалось наступление красных на Миллерово, Яша сперва радовался вместе со всеми, отмечая воткнутыми в карту маленькими алыми флажками взятые города и селения; однако упрямо державшийся Зосимов, надо которым упрямо торчал синий флажок заставил его впервые нахмуриться, а начавшееся вдруг наступление белых, мгновенно обрушившее фронт красных — отдать приказ полку «собирать манатки».
— Вот не нравится мне это, милая, — изливал он вечером душу той самой «пригожей казачке» Даше Коршуновой, лежа с ней в обнимку на широченной постели. — Потому и приказал. А то накроет, да так, что не успеешь «hilf, hilf!!»[1] воскликнуть.
— Умный ты у меня какой, Яшенька! — восхищалась Даша. Яша скромно улыбался.
Так или иначе, но полк был готов. И, когда пришли вести о падении Купянска, о том, что «рабочие дивизии» получают оружие, а «эксплуататорские классы» срочно выгнаны рыть траншеи, Яша только присвистнул и грустно сказал Даше:
— Вот уж воистину, «ой, гевалт-гевалт, спасайте ваши бебихи!», милая.
— Что ж делать теперь, дорогой мой?
Даша нельзя сказать, чтобы сильно испугалась, хотя ей, природной казачке, «спутавшейся с комиссаром», дома пришлось бы несладко, да и белые могли не помиловать.
— С одним полком мы город не удержим, — рассудительно сказал Яша. — И рабочие дивизии тоже. Судя по тому, как беляки целые наши дивизии окружили, Харьков они тоже в лоб брать не станут, придумают что похитрее. А потому самое главное, Дашенька, любовь моя, вовремя отсюда убраться. Жадов с Шульц меня по головке не погладят, если полк погублю.
— Вот и верно! — одобрила Даша. — А то и вовсе — ну, как белые верх возьмут? Что тогда, дролечка мой?
— Не возьмут, — быстро ответил Яша, но как-то не слишком уверенно.
— Ты вот, Яшенька, мне люб, а дело-то красное какое-то уж оно сильно странное, — вздохнула Даша. — Мануфактуры никакой не укупишь, за ботики столько просят, что страх Божий!
— И пиво подают — не пиво, а помои, — согласился Яша. — Эх, далеко нам ещё до мировой революции!
— А может, Яшенька, и не нужна она? — Даша прижалась плотнее, задышала Яше в самое ухо. — Может, как при царе-батюшке-то оно лучше было?
И вот раньше большевик товарищ Апфельберг, пламенный трибун и оратор, зажигавший своими речами запасные полки ничуть не хуже товарища Троцкого — раньше на подобные речи он ответил бы гневной отповедью, в лучшем случае отмахнулся бы, мол, у бабы волос длинен, а ум короток; а теперь Яков промолчал, во многом и потому, что горячая казачка Даша явно собиралась предаться куда более приятным занятиям, чем дискуссии о мировой революции и текущем моменте.
