Неожиданность (СИ) - Попов Борис (хорошие книги бесплатные полностью txt) 📗
— Наплевать! Одна рядом с вами поеду!
— А на чем поедешь?
— У меня Зарница!
— Зарницу мне князь Мстислав подарил за спасение своей жизни. Когда это лошадка к тебе успела перейти? Не перешла? Вот и езжай на палочке верхом. И не забудь взять с собой еды, денег в дорогу.
— А вот мой Ваня…
— А твоего Ваню, я вместе с тобой в Новгороде и оставлю. Вероятнее всего, он ни на что по боевой части и не годен: не волхв, не мастер боя.
Дальше пошли чисто женские приемы: слезы и нелепые обвинения. Наина зарыдала во весь голос.
— Ты, ты такой жадный! — между всхлипываниями осуждала она меня, — а ведь богатый, дальше ехать некуда.
Я зевнул. Можно обсудить и эту тему.
— А в чем же это мое сказочное богатство выражается?
— У тебя лесопилки!
— Поздней осенью и зимой народ строиться перестанет, никому мои доски до поздней весны не понадобятся.
— Ты кареты делаешь!
— Зимой все на санях ездят, коляски никому на дух не нужны.
— Ты поешь и лечишь!
— Ушел я мир спасать, и пропал. И некому у нас в семье этим зарабатывать.
— А вот кирпич Ванечка делает…, — уже как-то понуро высказалась моя обличительница.
— Он-то делает, а я ни рубля с этого дела не имею. Скоро уйду, и беременной Забаве денег будет взять негде. Ее братья, без моих карет, ломаный грош зарабатывают. А я повара держу, сторожа со дня на день караулить начнут, и всем им платить нужно будет. Поэтому я ей изрядную сумму денег и оставлю, а не чужих девочек нарядами, шубами и сафьяновыми сапожками одаривать буду.
— А запаса денег у тебя нету?
— Есть, но он не очень велик. А сколько денег уйдет на поход, неизвестно. Опыта у нас нет, вдобавок, ехать надо черт знает куда.
— Я доезжала до Олешья! Там до моря всего несколько верст.
— И в Константинополе, конечно, тоже побывала?
Наина отрицательно покачала головой.
— И всю Персию и Византию обегала?
— Нет!
— Поэтому лучше говорить не запас, а деньги на поездку. А кто у нас командир, атаман?
— Ты, конечно.
— А как любой командир отнесется к спорам с подчиненным? Положим, он ставит задачу — убить врага. Дает совершенно четкую и ясную команду: сидеть вон в том овраге, караулить противника, и как увидишь, стреляй в него из лука. А подчиненный вдруг начинает выламываться: да там сыро, я лучше на солнышке посижу, покушаю тут… Что сделает атаман?
— Или пришибет, или выгонит! — вмешался Иван.
— Правильно. А Наина с портками тут борется. Что мне делать? Гладить ее по красивой головушке? Делать то, что она хочет? Проще выгнать, и не тратить силы, время и деньги. А освободившаяся Зарница вьючной лошадью станет — тюки с грузом повезет, или запасной поскачет.
— Володь, да она поняла уж все, — решил обелить любимую Ванек.
Наина презрительно фыркнула.
— Она понимать и не хочет, ишь, как лошадь фырчит! — возмутился я. — Сейчас только портки ей навяжем, тут же ее на низенькие сапожки, в которых в любой луже утонешь, потащит. И опять споры, пререкания. Я тут с ней до Смоленска дойти не успею, уже поседею. В общем, давайте решать: или вы оба слушаетесь меня беспрекословно, или со мной пойдут Богуслав и Матвей, которых не надо ни одевать, ни обувать, ни вооружать. Опять же, если вас не брать, нас будет трое на шести лошадках. Сможем пересаживаться на свежую лошадь каждые два часа. А без всадника, ахалтекинец отдыхает, практически и не устает, даже если вовсю скачет. Да и Зорька с Вихрем, похоже, не хуже — тоже княжеские лошади.
— Но я же видела нас в походе! — возмутилась прорицательница.
— А опытный волхв Добрыня именно вас и не видел. Он не ошибается никогда. И ты сама не раз говорила, что поход спрятан от тебя за черной пеленой. Думайте именно сейчас — идете вы на моих условиях, или и дальше тут возле кирпичного сарая скачете. Посоветоваться мне с вами и можно, и нужно, но уж если я принял решение — его надо исполнять сразу и безоговорочно.
— Это жестоко! — зароптала молодежь.
— А никто вас и не убеждал, что я мягкий и добрый, — я такой, какой есть. Время не тяните. Как сейчас решим, так и будет — изменить что-то потом уже будет нельзя.
— А если мы передумаем?
— Потом меня это касаться не будет, решайте именно сейчас.
Они отошли, пошушукались минуты три. Надумали. Подошли.
— Мы идем, атаман.
Ну и ладненько.
На базаре сходу взяли нам с Ваней каждому по теплому кафтану и по войлочной епанче со здоровенным капюшоном. Матвей мне епанчу не показывал, только говорил о ней. Поразительное сходство с армейской плащ-палаткой из далекого будущего! Купили олифы и штук пять свечей — надо же защититься от воды сверху донизу.
Присмотрели Наине суконный охабень. Она было зароптала:
— Вы еще охабень-похабень мне хапните!
Но Ванька ее безжалостно пресек.
— На собольи шубы сама иди зарабатывай!
Видно паренек и тут за меня встает горой. Добавили женский, не менее теплый, чем у нас кафтанец и пошли к сапожникам. Тут пришлось заказывать трое разных по размеру сапог, высотой до верхней трети бедра. Мастера рассказывали нам о куче всяческих водоотталкивающих средств — тут тебе и парафин, и смесь льняного масла с дегтем и сырым яйцом, и еще что-то уж совсем нам с ребятами неведомое, пока их не оборвал старенький сапожник, взявшийся тачать обувку для кудесницы:
— Цыть, пострелята! Лучше воска все равно ничего нету.
Пострелята, мужики лет по сорок-пятьдесят от роду, уважительно смолкли. Не зря мы свечи рванули!
Зашли в шапочный ряд, подобрали три недорогие, но теплые шапки. У оружейников экипировали Ивана — арбалет и болты к нему, метательные ножи, дешевенькую саблю. Шашка была больше для красоты и порядка — черный волхв так близко к себе не подпустит, но мало ли что еще в дороге приключится! А вид грозного клинка всякую разбойную сволочь отпугнет.
Глава 22
Вернулись домой, увешанные покупками, как три новогодние елки игрушками. Богуслав уже закончил занятия по развитию интеллекта у волкодава, и ждал меня, сидя на лавочке. Марфа лежала у его правой ноги.
— Вот сейчас собака уже понимает и мыслит, как семилетний ребенок. Через недельку до двенадцатилетнего подростка и дойдет.
Я покосился на умницу с сомнением.
— Может и так сойдет?
Марфа неожиданно вскочила и грозно на меня залаяла.
— Борется за свои права, — заметил волхв, — не хочет больше в дурах ходить. Надо бы и тебе способностей прибавить.
— Ума долить, как собаке?
— Это я у человека слаб сделать. Тут как с рюмкой водки. Она раскрывает кое-что в характере — смелость, вплоть до отчаянности, веселье через край, доброту необыкновенную, злобу зверскую. Так и я. Есть у тебя скрытая какая-нибудь способность, слишком слабая, чтобы можно было ею пользоваться, я могу добавить. А людской ум в ведении высших сил — мне недоступен. Вот ты мне можешь ума долить.
— Это как?
— Вот, положим, обидел я тебя своими глупыми шуточками. Ты мне — хоп! — и решил ума добавить.
Я заинтересовался.
— И как же?
— Обычным методом — пинком в задницу! — и, немножко обождав, захохотал, заухал филином.
Я вздохнул. И это умнейший человек этой эпохи! У нас и в пятом классе средней школы уже так не шутили. Марфа опять повела себя как-то странно — начала кружиться, приседая на задних лапах, и как-то подозрительно подкашливать.
— Что это с ней, — забеспокоился я, — заболела чем-то?
— Просто первый раз в жизни смеется.
— Она и раньше, бывало, тоже прыгала, правда, как-то иначе.
— Веселилась, видя твою радость, не более того. Собаки очень остро чувствуют эмоции хозяев.
— А сейчас она, может, на твой хохот реагирует?
— Это я на ее смех веселюсь. Я уже после нее смеяться начал — подождал реакцию собаки с мышлением, как у человека. Раньше Марфе наши шутки, особенно рассказанные, а не показанные в лицах, были недоступны.
Калитка открылась и во двор вошел протоиерей Николай с мешком. Не иначе, как с прихожан еще пожертвований на церковь насобирал. Вновь неожиданно повела себя Марфа. Вместо того, чтобы рваться терзать нарушителя, или хотя бы гавкнуть в его сторону, она внимательно изучала пришедшего, периодически поглядывая на меня.
