Ваше благородие - Чигиринская Ольга Александровна (е книги .TXT) 📗
А потом на них вышел советский вертолет — чуть ли не в лоб, и Рита выпустила первый “Стингер”, и он ушел зря: подорвался на инфракрасной ловушке, Тамара увидела это, забирая круто вверх, уходя из-под пулеметов, а там разворачиваясь — и так же круто вниз, очередь из пушки, совсем рядом — “Стрела” — куда, в кого? Апельсин… Ровный шар пламени очень похож на апельсин… Какая глупость… Очередь из пушки — машина дрожит и бьется, словно мужик в оргазме. Отвратительно… Когда занимаешься отвратительным делом, в башке — отвратительные мысли…
Ах, да, “Ворон” еще и более маневрен, как это положено соосному вертолету. А вы не знали?
Больше всего это похоже на карусель “веселый осьминожка”: тебя вертит во всех трех плоскостях, а ты вроде бы управляешь этим вращением. Страшно утратить контроль, невозможно отказаться от беспорядочных, хаотичных движений… Земля, небо, полоски фольги, вертолеты, трассы снарядов, огни ловушек, горящие машины, ракеты — по-медвежьи услужливая память подсказывает, что рано или поздно ты потеряешься в этом калейдоскопе и тогда…
Он возник неизвестно откуда, и мгновенной вспышкой ожило воспоминание: подростком, моя пол, Тэмми резко развернулась, чтобы обмакнуть швабру в ведро, и вдруг неизвестно откуда на нее обрушился удар — точно в лоб и переносицу! Мгновенно брызнули слезы: так больно! И за что? Униженно рыдая, она сползла по ЭТОМУ на пол: дверь. Обычная дверь в кухню, по рассеянности открыла да так и оставила. Развернулась слишком резко, в глазах на секунду помутилось, впилилась лобешником ровно в торец… И больно, и, главное, обидно…
Вот так и этот возник перед носом, даже не возник: Тамара сначала почувствовала удар, поняла, что он ПОПАЛ в вертолет, а потом уже увидела его…
Не было счастья — несчастье помогло: Тэмми на долю секунды в ужасе закрыла лицо руками, ее машина потеряла управление и кувыркнулась вниз самым непредсказуемым образом, вторая, ДОБИВАЮЩАЯ, очередь прошла мимо.
Спокойно… СПОКОЙНО!
Тамара удержалась на краю непоправимого падения, развернула машину вверх… Шла почти вертикально, и беззащитное брюхо Ми-24 казалось ей огромным…
— Огонь! Стреляй же, Ри! — она крикнула, или ей померещилось, что крикнула, ведь за кусочки мгновения, ей отпущенные на все про все, никак не получалось крикнуть, а потом еще успеть перевести ведение огня на себя и выпустить в этого урода очередь. И глупо было кричать: Рита мертва, она это знала, хотя — откуда в тот миг она могла это знать?
Подумалось: сейчас урод разлетится на куски, и эти куски полетят прямо мне на голову.
Еще подумалось: плевать.
Но — независимо от этих мыслей — она уже взяла вниз-в сторону уводя машину из-под падающего тулова “Ми-24”. Маятником качнулась ниточка алой слюны из-под шлема Риты, прочертила коричневый след на тамарином рукаве. Руки напарницы соскользнули с панели и теперь болтались согласно с движениями машины. Мир пошел паутинными трещинами: лобовое стекло. Крупный калибр.
“Веселый осьминожка”…
Боковое зрение уловило вспышку на земле: есть!
— На базу-1! Группа Бонней-2, возвращаемся на базу-1…
Голос выдернул Тамару из карусели. Ми-24, как видно, получили такой же приказ или сами рассудили, что продолжать смысла нет…
На жаргоне пилотов такой бой называется “собачья свалка”. Длится это от силы минут десять, трясешься потом не меньше часа. Если, конечно, остаешься в живых.
Она проследила черту дыр в стекле — одна пуля прошла немного выше и левее ее головы, другая — ниже и правее. Третья и четвертая вошли Рите в грудь — она и не вскрикнула, ей сразу же стало нечем кричать. Крови было море, по полу — ровным слоем, и еще тысячи мелких брызг — на стекле, на панели, на одежде, шлеме и на руках Тамары… Потом оказалось — и на лице…
— Бонней-2, отход!
Тамара узнала голос: штабс-капитан Брукман. Почему не мама Рут? Ее машина должна была идти в голове “клина” — где она?
Тело капитана Голдберг и еще трех летчиц нашли и вывезли ребята из пятой бригады. Экипажи четырех машин, упавших среди красных, так и не были найдены. Никто не сомневался, что летчицы мертвы, многие видели своими глазами, что машины сгорели — но ни праха, ни даже ид-браслетов советские так и не вернули родственникам. Не сообщили и о месте захоронения.
Больше “Вдов” в небо не поднимали. Нет, неправда. Они еще своим ходом летели домой — под прикрытием четырех А-7 и трех F-15. Этих машин вполне хватало: от полка “Вдов” осталась чуть ли не эскадрилья.
Так или иначе, но для Тамары и остальных уцелевших пилотов День Победы закончился, как и положено, в полночь. Для всех прочих участников “Одесской высадки” он продолжался еще почти сутки.
Дударев и Шарламян не могли понять, какие силы белых им противостоят. Три полка было сосредоточено против Коблево, три полка — против Березовки. Ни там, ни там оборону прорвать не удавалось. Четыре бесплодные атаки на одном участке и три — на другом закончились ничем. Авиация работала из рук вон плохо, самолеты опаздывали или наносили удар совсем не туда, куда нужно, поскольку взаимодействие выглядело так: Дударев или Шарламян звонили в Москву, просили поддержки с воздуха, рассказывали, куда и как. Примерно через час прилетали самолеты — за этот час обстановка успевала раз десять измениться. С таким же опозданием поступали данные от воздушной разведки.
Опять же, нужно было как-то обставляться насчет того, почему оборона белых еще не прорвана. Поэтому численность Корниловской дивизии росла в геометрической прогрессии с каждым новым рапортом.
В 19-10 была предпринята очередная атака на Коблево-Южное силами свежего мотострелкового полка (это уж так повелось с самого начала: как подходит свеженькая часть, так и атакуем). Было очень трудно заставить идти в атаку те части, которые уже раз ходили: все знали, что беляки стоят как врытые. Слово “корниловцы” внушало почти мистический ужас, как в свое время — слова “Рихтгофен”, “Тоттенкопф” или “Викинг”. Поэтому на острие копья помещали новоприбывшую, еще непуганую часть.
Итак, в 19-10 эта часть (427-й МСП 84— й дивизии) после артподготовки выдвинулась вперед, на новый штурм, за ней потянулись другие соединения…
Прогремели первые взрывы — несколько танков и БМП налетели на мины. Саперы, посланные расчищать проход, подверглись еще и минометному обстрелу, но какому-то жидкому: совсем не то, что прежде, когда беляки отвечали на приступы штормовым огнем. Это воодушевило мотострелков, и, едва проходы были сделаны, они пошли в атаку…
Минометный огонь тут же прекратился. Когда атакующие вошли в “зону отдыха Коблево”, они вообще не могли понять, кто их обстреливал: поселок был пуст. Белые оставили рубеж Коблево-Южное и испарились в неизвестном направлении.
Высунув голову из люка командной машины, генерал-майор Дударев оглядывался по сторонам. База отдыха и поселок Коблево лежали в руинах. Все деревянные постройки сгорели, все каменные были разметаны по кирпичику. Трое местных, почему-то до сих пор не убежавших, подтвердили: беляки ушли где-то полчаса назад в направлении Черноморского.
Пока генерал-лейтенант думал, что ему делать дальше, запищала рация: его вызывал Генштаб.
— По данным воздушной разведки, белые оставили Коблево, — любезно сообщил связист. — Как слышите, прием?
— Слышу отлично, — выжал из себя Дударев. — Большое вам спасибо.
“Второй рубеж обороны устроили у Черноморского еще днем. Это была, конечно, не “линия Зигфрида”, но мы рассчитывали с Божьей помощью задержать там красных часа на четыре.
После Коблево они очень осторожничали. Я догадывался, что наша численность будет преувеличена (правда, долго не понимал — насколько), поэтому каких-то особенных сил на этот рубеж не направлял. Теперь его удерживали добровольческий батальон и противотанковый дивизион. Морская пехота, отступив от Коблево, в Черноморском погрузилась на корабли и отправилась в Скадовск вместе с остальными судами конвоя.
