Т. 06 Кот, проходящий сквозь стены - Хайнлайн Роберт Энсон (читать бесплатно книги без сокращений TXT) 📗

— Хищение золотоносной руды остановить невозможно, — объяснял он мне. — Даже твоя старенькая бабушка не устоит, если жила настолько богатая, что достаточно сунуть в карман кусок породы. Но размер воровства можно уменьшить, если хорошо платить за услуги.

К 1911 году в фирму стали поступать большие деньги, но я не знала, куда они деваются, и не спрашивала об этом Брайни. Приход отражался в книгах. Кое-что брал себе Нельсон, кое-что — побольше — Брайан. Некоторую часть получали на руки мы с Бетти Лу в виде денег на хозяйство. Но это было далеко не все. Банковский счет фирмы служил только для выдачи жалованья Аните и оплаты текущих расходов и никогда не превышал необходимых для этого сумм.

Только много лет спустя я все узнала.

28 июня 1914 года в сербском городе Сараево был убит наследник Австро-Венгерского трона — эрцгерцог Франц-Фердинанд, вполне бесполезная августейшая особа. И по сей день не понимаю, почему это событие послужило Германии поводом для вторжения в Бельгию месяц спустя. Я внимательно читала все газеты того времени, а потом прочла все исторические труды, какие только могла достать, и все-таки не понимаю. Это какое-то безумие. Мне еще понятна извращенная логика кайзера, вынудившая его напасть на своего двоюродного брата в Санкт-Петербурге — слишком много самоубийственных соглашений он с ним заключил.

Но зачем было вторгаться в Бельгию?

Ну да, знаю — чтобы захватить Францию. Но зачем было захватывать Францию? Зачем было начинать войну на два фронта? И зачем нужно было ввязываться в войну с Бельгией, вынуждая тем самым вступить в войну единственное государство в Европе, имеющее достаточно сильный флот для того, чтобы перекрыть германскому флоту все пути и не выпустить его в море?

Об этом говорили мой отец и мой муж четвертого августа четырнадцатого года. Отец пришел к нам обедать, но повод был невеселый — день вторжения в Бельгию, и на улицах продавали экстренные выпуски.

— Что вы об этом думаете, beau-pere [112]? — спросил Брайан.

Отец ответил не сразу.

— Если Германия одолеет Францию за две недели, Великобритания не станет воевать.

— Ну так что же?

— Германия не сможет так быстро победить Францию. Поэтому Англия вступит в войну, и война затянется надолго. Закончи за меня.

— Вы хотите сказать, что и без нас не обойдется.

— Будь пессимистом — и ты будешь реже ошибаться. Брайан, я почти ничего не понимаю в твоем бизнесе. Но сейчас все начнут перестраиваться на военный лад. Ты связан с чем-нибудь, что имеет отношение к войне?

— Все металлы — это стратегическое сырье, — помолчав, сказал Брайан. — Но если вы хотите вложить куда-нибудь деньги, beau-pere, то я вам скажу: для производства боеприпасов совершенно необходима ртуть. И ее мало. Добывают ее в Испании, в месте под названием Альмаден.

— А где еще?

— В Калифорнии, немного в Техасе. Хотите поехать в Калифорнию?

— Нет. Я там уже был. Не в моем вкусе. Возьмусь-ка я за старое и напишу Леонарду Вуду. Он, старый черт, перевелся из медиков в строевые офицеры — пусть расскажет, как это делается.

— Я тоже больше не хочу служить в саперах, — задумался Брайан. — Не по мне это.

— Хочешь ты или нет, но будешь опять махать лопатой, если тебя призовут здесь.

— Как так?

— Третий Миссурийский преобразуют в саперный полк. Подожди немного — и тебе дадут в руки лопату.

Я с самым беззаботным видом, на который была способна, продолжала вязать. Повеяло апрелем 1898 года.

Война в Европе шла своим чередом, изобилуя ужасами — сообщалось о зверствах в Бельгии и о кораблях, потопленных немецкими подводными лодками. Америка распадалась на два лагеря, и после потопления «Лузитании» в мае 1915 года это разделение стало явным. Мать писала из Сент-Луиса, что там очень сильны прогерманские настроения. Ее родители, дедушка и бабушка Пфейфе, были убеждены, что все достойные люди должны поддержать свою «старую родину» — и это несмотря на то, что родители гроссфатера в 1848 году уехали в Америку, спасаясь от прусского империализма, вместе с сыном, который как раз достиг призывного возраста и оказался бы в армии, если бы они не эмигрировали. (Отец родился в 1830 году.)

Но теперь оказалось, что Deutschland liber Alles [113] и что Францией заправляют евреи, и если бы американские пассажиры сидели дома и не лезли в зону военных действий, то не очутились бы на борту «Лузитании» — в конце концов, император предупреждал всех. Сами виноваты.

Брат Эдвард писал, что в Чикаго настроения примерно такие же. Сам он не был убежденным сторонником Германии, но горячо надеялся, что мы не вступим в войну, до которой нам нет никакого дела.

Дома я слышала совсем другое. Когда президент Вильсон произнес свою знаменитую (печально знаменитую) речь о потоплении «Лузитании», сказав, что мы «слишком горды, чтобы воевать», отец пришел к Брайану и долго сидел, бурля, как вулкан, пока все дети не разошлись кто спать, кто еще куда-нибудь. Я притворилась, что не слышу тех слов, которыми он тогда разразился. В основном они относились к трусливой тактике гуннов, но крепко досталось «малодушному пресвитерианскому священнику» из Белого дома.

— «Слишком горды, чтобы воевать»! Это еще что за новости? Для того чтобы воевать, как раз и нужна гордость. Это трус убегает в сторонку с поджатым хвостом. Брайан, нам надо вернуть Тедди Рузвельта!

Муж согласился с ним.

И весной 1916 года уехал в Платтбург, штат Нью-Йорк, где генерал Леонард Вуд прошлым летом организовал подготовительный лагерь для будущих офицеров — в 1915 году Брайан не сумел туда попасть и все распланировал заранее, чтобы не упустить шанса в 1916-м. В его отсутствие, по моему плану, родилась Этель. Так что когда Брайан в августе вернулся домой, я была в полном порядке и могла встретить его как следует — С.Р.Н. и ждала, К.О. М. Р. Миссис Гиллигулли постаралась на совесть — на все пять долларов, а то и больше.

Кажется, мне это удалось, потому что мое биологическое давление уже зашкалило за красную черту.

Это был самый продолжительный сухой период в моей замужней жизни — еще и потому, что дома за мной строго присматривали. По просьбе Брайана отец на время его отсутствия поселился у нас. Ни один страж гарема не относился к своим обязанностям более ревностно, чем он. Брайан «присматривал» за мной сквозь пальцы, охраняя меня от соседей, а не от моей похотливой натуры.

Отец же охранял меня даже от себя самого. Да, я сунулась было. Еще будучи vigro intacta [114], я знала, что питаю к отцу явно кровосмесительные чувства. Более того, я знала, что и он так же относится ко мне.

И вот через десять дней после отъезда Брайана, когда меня одолели животные страсти, я нарочно забыла сказать отцу «спокойной ночи» и явилась к нему в комнату, когда он уже лег. На мне была ночная рубашка с глубоким вырезом и достаточно прозрачный пеньюар, я только что приняла ванну и от меня хорошо пахло (средство называлось «Апрельский дождь», откровенный эвфимизм). Я сказала, что пришла пожелать спокойной ночи, он ответил. Тогда я наклонилась поцеловать его, показывая груди и вея на него греховным ароматом. Он отпрянул.

— Уйди отсюда, дочь. И больше не показывайся мне полуголой.

— А какой — совсем голой? Mon cher papa, je t’adore [115].

— Закрой-ка дверь с той стороны.

— О папа, не обижай меня. Мне надо, чтобы меня пожалели, чтобы меня приласкали.

— Я знаю, что тебе надо, но от меня ты этого не получишь. Убирайся.

— А если не уберусь? Я слишком большая, чтобы меня отшлепать.

— Вот это верно, — вздохнул он. — Дочка, ты соблазнительная, лишенная всякой морали сучка — мы оба это знаем и всегда знали. Раз я не могу тебя отшлепать, я тебя предупреждаю: выйди отсюда немедленно. Иначе я сейчас же позвоню твоему мужу и скажу, чтобы возвращался домой, потому что я не в силах выполнить свои обязательства перед ним и его семьей. Поняла?