Неожиданность (СИ) - Попов Борис (хорошие книги бесплатные полностью txt) 📗
— Воин из меня никакой. Наставника сроду не было.
— А как же все обошлось?
— Вчера ушкуйники подошли, хотели тебя развеять. Попутно отогнали двух наглецов. В дороге поймали посланные нас убить. Я двоих приложил из самострела.
— Попал?
— Это можно и без обучения, лишь бы подошли поближе. А вот дальше десяти шагов уже надо тренироваться.
Матвей заинтересовался.
— Покажешь мне, как время будет? А то в лавках вижу, а пользоваться — не пришлось. Наши говорят, что этим только разбойники орудуют.
— Есть свои плюсы и свои минусы.
— Расскажи про минусы.
— Заряжается долго, стоит дорого, стрела из лука летит дальше.
В свою пору я заинтересовался этим вопросом, читая книгу про очередного ловкого попаданца, и просмотрел в интернете несколько подборок по этому поводу. Многое узнал: арбалет упомянут еще в Библии (сам в ней такого не видел), узнал длину болта и количество шагов, на которые он улетает, и много всего интересного в сегодняшней моей жизни. У ушкуйника угас интерес в глазах.
— Зачем же он, этот самострел, нужен?
— Расскажу про плюсы. Первый: пробивает любую кольчугу, особенно, если ближе тридцати шагов.
Исчезнувший было интерес вспыхнул с новой силой.
— Неужели любую?
Прямо хотелось бросить: нехороший буду, зуб даю! Но шуточки в тюремном стиле привьются еще не скоро.
— Те, двое убитых, оба в хороших кольчугах были. Фрол их потом продал.
— А почему не ты?
— Он купец, а я певец.
Хотелось добавить для полноты рифмы: а им… В общем, настигла их нехорошая кончина. М-да, видимо, выход вчерашнего алкоголя. Вспомнилось, как в брежневскую пору, читал где-то в прессе (И — боже вас сохрани — не читайте перед обедом советских газет, — как написал в «Собачьем сердце» великий Михаил Афанасьевич Булгаков) о том, как бороться с попытками на массовой гулянке налить вам водки. Нужно встать, привлечь к себе внимание и, уняв, общий гвалт, громко объявить: абстинент! Видимо, имелось в виду, что термин общепринят, и абсолютно известен окружающим. А варианты, когда народ будет у тебя выяснять, что это за никому не ведомая лабуда и зачем ты это ляпнул, а потом весь вечер уламывать выпить рюмочку, не рассматриваются.
А наш народ, удивляющий весь мир своими особенностями (уж не немцы какие-нибудь!), всегда поражал и меня, ярко выраженного русака, у которого четыре поколения русских предков абсолютно известны, тем, что наливает спиртное человеку, жестко отказывающемуся, неважно по каким причинам и настаивают, чтобы он это пил. До этого обсудив, что имярек склонен к запоям, не раз лечился, сейчас не пьет и как рады мать, жена и дети — сегодня его же и убеждают: ну что тебе будет с рюмки-то! А он, вместо того, чтобы встать и убежать от этих страшных врагов, сидит, вяло отказывается и, чаще всего, пьет. И понеслось! А уйти было неудобно…
В собственной блевотине лежать — удобно! Лишиться жены, детей, работы — наплевать! Терпеть это долго будет только мать. Умрет, правда, пораньше с горя — ну против этой рюмочки, все это — фигня и мелочь!
— Еще, — продолжил я, — ловко стрелять из-за укрытия.
— Мне это ни к чему, — заупрямился молодой смельчак.
— Конечно, в уютной харчевне — незачем. А вот, положим, ты на ушкуе, а по берегу скачут степняки, все очень хорошие стрелки из лука.
— Мы не хуже!
— Конечно. Обычно вас сколько? Самое меньшее.
Он задумался.
— Ну, положим, сто сорок.
— А тех гораздо больше. Столько, что на берегу драться не будешь.
— Да я…
— Ты можешь и один кинуться. А у всех жены, дети, кое у кого очень любимые невесты. А у тебя — ни папы, ни мамы, ни деток.
— Родители живы!
— А невеста поплачет с полгодика и замуж выйдет.
— Она не такая!
— Значит, прорыдает год или два.
— Ну, один-то я на такую толпу и не полезу.
— А что будешь делать?
— Бросим весла, ляжем на дно.
— А враги уже нашли лодки, набились в них и поплыли вас резать.
— А мы встанем, схватим луки, прицелимся…
— И будете утыканы стрелами, как ежик иголками.
— А щит…
— Будет мешать стрелять из лука.
Матвей еще подумал и понурился. Что ж ты молодец не весел, буйну голову повесил?
— А хорошо было бы сделать вот что: лежать за бортами ушкуя. Внезапно высунуться из-за досок, и, молниеносно прицелившись, стрельнуть в чужих.
— Поиграть в ежа?
— Лучник за это время прицелиться не успевает. А тебе, с заряженным самострелом, много времени на это не надо. И что хочу отметить: в других землях обычно на десять ратников один с арбалетом. И вот прикинь, как на разных кораблях, в разных их местах, резко поднимаются люди, в разное время, четырнадцать человек, с неведомым для степняков оружием, очень быстро стреляют и исчезают за бортом.
Матвей уже был охвачен идеей.
— Это ведь и лодки им можно пробить!
— А они деревянные?
— Откуда у степняков что добротное, кроме луков. Сабли, и те у русских стараются купить. Или, кто побогаче, берут из дамасской стали. В неведомом Дамаске делают. Слыхал про такой?
— Я там жил как-то.
На самом деле только читал о нем. Ушкуйник разинул рот от удивления.
— Это что, страна такая?
— Крупный город.
— А где?
— Далеко на юге. Жарко там очень и сухо.
— А что за народ?
— Арабы.
— Нехристи?
— Мусульмане. Но и христиан немало.
— Католики?
— Они там православие раньше нас приняли.
— Как это?
— А так. Они прежде принадлежали Византии, Константинополю.
— Не знаю.
— Знаешь. Только называешь по-другому. У нас его зовут Царьградом.
— Да вся наша вера пошла оттуда! А у католиков Рим какой-то.
Я не стал вступать в теологические беседы, и мы продолжили.
— А тебя как туда занесло?
— Угнали в рабство.
— Кто?
— Я их языка не знаю. Потом арабам продали.
— Ты там долго прожил?
— Год.
— А как толковал с ними?
— Там был раб, украли еще пареньком из Киева. А сейчас он уже живет в Дамаске лет десять, язык выучил хорошо, переводил мне.
— А что ты там делал?
— Считал, я в этом силен.
— Кого считал?
— Числа. Меня монах в Ипатьевском монастыре учил.
— Ты из церковников?
— Да нет, просто ходил к ним. Пилил, колол дрова — в общем, делал все, что мог. А монахи объясняли, как читать, писать и считать, срисовывать с картинок (по юности любил рисовать. Самое странное, что только левой рукой. Все остальное уверенно делал правой.).
— Считать я тоже умею.
— Давай сравним.
— Давай.
Велели Олегу нести гусиные перья, чернила и бересту. Начали битву средних веков против двадцатого, в котором я учился. Начал Матвей.
— Двенадцать плюс семнадцать.
Ответ сказали практически одновременно и одинаково. Продолжил я.
— Пять плюс пять девять раз.
Смельчак схватился за перо. Этак мы считать будем до вечера… Акимович наблюдал и за нашими подсчетами, и за залом — вдруг кто позовет. Я тут же сказал ответ.
— Ты знал, — возмутился Матюха.
Негодование горело на его честном лице.
— Спроси сам.
— А вот, семь плюс пять и так пять раз?
Глаза горят, сам весел. Как же, поймал обманщика и посрамил. Триумф налицо! Ушкуйника на драной козе не объедешь. Одно слово — молодец! Всякие ипатьевцы верх не возьмут. Но веселился он очень недолго — секунды три. Удар был сокрушителен: шестьдесят. Не поверил. Схватил перо, обмакнул в чернила и бойко начал пачкать бересту. Приятно видеть этакое рвение в молодом человеке, как написал бы великий драматург Александр Николаевич Островский. Однако пара минут у парня на это ушла. Теперь он выглядел несколько обескураженным, а половой удивленным, — видимо, тоже считал.
— Может быть, это случайность?
Я, вспомнив, анекдот с бородой, ответил.
— Второй раз — это будет совпадение, а третий — привычка.
Поняли не сразу. А когда дошло, Олег ржал так, что многие жеребцы позавидовали бы. И все лошади бы присели, как от голоса Ричарда Львиное Сердце. Конец веселью пытался положить обозленный Матвей. Он велел половому стоять подальше. Но не тут-то было. Того стали звать к разным столикам, видимо желая узнать мою простенькую шутку, а заодно заказывая вино и закуску. Эта возня длилась еще минут пятнадцать. Потом, мне все это надоело, я начал зевать, и бросив детские игры, мы продолжили беседу.
