Искупление Христофора Колумба - Кард Орсон Скотт (прочитать книгу txt) 📗
– Очень мило с твоей стороны сказать мне об этом, – сказала обиженно мама.
– Но когда вы оба на работе, ты – главнее. Мать вздохнула.
– Твой отец и я работаем вместе.
– Но ты же глава проекта. Все так говорят.
– Да, это правда.
– Но если ты голова, то кто же папа – локоть или еще что-нибудь?
– Папа – это руки и ноги, глаза и сердце.
Дико захихикала.
– А ты уверена, что папа – не живот?
– Да, у папы есть животик, но он выглядит очень мило.
– Как хорошо, что папа – не задница проекта.
– Ну, хватит. Дико, – сказала Тагири. – Не будь дерзкой. Ты уже достаточно большая и такие шутки не смешны.
– Если это не смешно, то как это?
– Гадко.
– Тогда я буду гадкой всю жизнь, – сказала Дико с вызовом.
– Не сомневаюсь, – ответила мать.
– Я постараюсь остановить Кристофоро. Мать бросила на нее странный взгляд.
– Это моя задача, если она вообще осуществима.
– К тому времени ты будешь уже старенькой, – возразила Дико. – А я вырасту и сделаю это за тебя.
Мать не стала спорить.
Когда Дико исполнилось десять лет, она проводила все дни в лаборатории, осваивая старый хроновизор. По правилам ей не полагалось пользоваться им, но вся аппаратура в Илерете была задействована в проекте матери, и соблюдение правил зависело от Тагири. Это означало, что все сотрудники работали с полной отдачей, забывая о времени, и четкого разграничения между домом и работой практически не существовало. Детям и родственникам не возбранялось приходить в лабораторию, если они вели себя тихо и не мешали работать. Никто из сотрудников не делал тайны из своей работы. Никто также не пользовался устаревшими хроновизорами, разве что для того, чтобы лишний раз просмотреть старые записи, и поэтому Дико никому не мешала. Все знали, что Дико аккуратна и ничего не сломает. Поэтому никто не обращал особого внимания на то, как десятилетний ребенок без разрешения, самостоятельно просматривает старые записи.
Сначала отец настроил хроновизор, которым пользовалась Дико, так, чтобы он показывал только ранее сделанные записи. Но вскоре эти ограничения стали ее злить: ей всегда хотелось быть непосредственным свидетелем событий.
Незадолго до того, как ей исполнилось двенадцать лет, она придумала, как обойти попытку отца помешать ей полностью использовать все возможности хроновизора. Но сделала она это не слишком искусно: компьютер отца, должно быть, сообщил ему о проделке дочери. Не прошло и часа, как он пришел посмотреть, чем она занимается.
– Итак, ты хочешь сама заглянуть в прошлое, – сказал он.
– Мне не нравятся картинки, записанные другими, – призналась Дико. – Их интересовало совсем не то, что интересует меня.
– Давай решим сразу, – сказал отец, – либо тебе запрещается заниматься прошлым вообще, либо я позволяю тебе делать все, что ты хочешь.
Это было, как удар.
– Пожалуйста, не запрещай мне, – взмолилась она. – Уж лучше я буду по-прежнему смотреть старые картинки, но только не прогоняй меня.
– Я знаю, что все люди, которых ты видишь на этих картинках, давным-давно умерли, – сказал отец. – Но это не значит, что за ними можно подсматривать просто из любопытства.
– А разве не этим занимается Служба? – спросила Дико.
– Нет, – сказал отец. – Из любопытства – да, но не из личного любопытства. Ведь мы ученые.
– Я тоже буду ученым, – вставила Дико.
– Мы наблюдаем за жизнью людей, чтобы выяснить, почему они поступают так, а не иначе.
– Я тоже, – сказала Дико.
– Ты увидишь ужасные вещи, – сказал отец. – Отвратительные. Очень личные. Вещи, которые приведут тебя в замешательство.
– Я уже видела такое.
– Именно это я и имею в виду, – сказал отец. – И если ты думаешь, что то, что мы позволяли тебе видеть до сих пор, было отвратительным, личным или приводящим в замешательство, то что ты будешь делать, когда увидишь действительно нечто отвратительное, сугубо личное и выводящее из равновесия?
– Отвратительное. Личное. Выводящее из равновесия. Похоже на название адвокатской конторы, – сказала Дико.
– Если ты хочешь, чтобы тебе предоставили права научного сотрудника, ты должна и вести себя, как настоящий ученый, – сказал отец.
– Что ты имеешь в виду?
– Я хочу, чтобы ты ежедневно представляла мне отчеты о том, что ты видела и к какому времени это относилось. Раз в неделю ты будешь представлять отчет о том, что ты изучала и что узнала. Ты должна, как и все другие, вести журнал наблюдений. Если увидишь что-то такое, что выведет тебя из равновесия, обратись ко мне или к маме. Дико усмехнулась:
– Понятно. С отвратительным и личным я разбираюсь сама, а выводящее из равновесия обсуждаю с предками.
– Ты – свет очей моих, – промолвил отец. – Но боюсь, я мало покрикивал на тебя, когда ты была маленькой, а теперь это уже не поможет.
– Я представлю все отчеты, которые ты требуешь, – сказала она. – Но ты должен пообещать мне, что будешь их читать.
– Точно так же, как и любой другой отчет, – сказал Хасан. – Поэтому не представляй мне халтуру.
Дико наблюдала, составляла отчеты и скоро уже с нетерпением ожидала еженедельных обсуждений с отцом проделанной ею работы. Лишь позже она поняла, какими детскими и наивными были ее первые опыты, и сколь поверхностно она судила о вопросах, уже давным-давно решенных взрослыми наблюдателями. И она поражалась, с каким тактом и пониманием отец относился к ее работе. Он всегда внимательно слушал ее, и уже через несколько лет результаты работы Дико по-настоящему оправдали время, потраченное на нее.
Наконец, наступил момент, когда она отказалась от хроновизора и перешла на куда более чувствительный Трусайт. Кто бы мог подумать, что подтолкнул ее к этому ее старый знакомец Кристофоро Коломбо. Она его никогда не забывала, потому что о нем не забывали отец с матерью, однако в первые годы своей работы на хроновизоре она им специально не занималась. Да и какая в этом была необходимость? Дико была знакома практически со всеми подробностями его жизни по старым записям, которые родители просматривали почти непрерывно всю ее жизнь. Обратно к Коломбо ее привел один принципиальный для нее вопрос: когда, в какой момент великие исторические личности принимают решения, которые делают их великими? Ее не интересовали все те, к кому слава пришла сама собой. Ее привлекали лишь те, кто преодолевал любые препятствия и никогда не сдавался. Некоторые из них были истинными чудовищами, другие – благородными людьми, кое-кто – закоренелыми эгоистами, другие альтруистами. Некоторые из их подвигов и свершений почти сразу же превращались в прах, а другие настолько изменяли мир, что отголоски этого были ощутимы до сих пор. Для Дико все это не имело особого значения. Она искала в прошлом сам момент принятия решения. Когда она уже написала отчеты о деятельности нескольких десятков великих людей, ей пришло в голову, что, зная так много о Кристофоро, она, по сути дела, ни разу не попыталась проанализировать последовательно всю его жизнь и, может быть, обнаружить то, что побудило сына честолюбивого генуэзского ткача отправиться в море, послав ко всем чертям все старые географические карты мира.
То, что Кристофоро был великим человеком, не подлежало сомнению, независимо от мнения родителей. Итак… когда же им было принято решение? Когда он впервые ступил на путь, сделавший его одной из самых знаменитых исторических личностей?
Ей показалось, что ответ надо искать в 1459 году, когда соперничество между двумя знатными родами Генуи Фиески и Адорно приближалось к своему апогею. В том году человек по имени Доменико Коломбо был ткачом, сторонником Фиески, владельцем Оливелла Гейт и отцом маленького рыжеволосого мальчика, которому предстояло изменить мир.
Когда Пьетро Фрегозо последний раз пришел к его отцу, Кристофоро было 8 лет. Он знал имя этого человека, но знал и то, что в доме Доменико Коломбо его всегда величали дожем – титулом, который отобрали у него сторонники Адорно. Пьетро Фрегозо был преисполнен решимости развернуть нешуточную борьбу, чтобы вернуть себе власть. И поскольку отец Кристофоро был одним из самых ярых сторонников партии Фиески, не было ничего удивительного в том, что Пьетро оказал честь дому Коломбо, устраивая там тайные встречи.
