Попаданец XIX века. Дилогия (СИ) - Леккор Михаил (читаем книги онлайн TXT, FB2) 📗
Десерт он тоже заказал, хотя уже не съел. Никак! Сухие пирожные, нечто вроде небольших белковых тортов, стояли перед ним на столе, как солдаты, смирные и готовые к бою с предложенным же половым чаем.
Но увы, сдался собственный желудок, пятая колонна! После наливки на пустой ЖКТ, после и жирной пищи обеда он не только не хотел десерта, с трудом сдерживая проглоченную пищу, но даже чай вызывал только рвотный рефлекс.
В итоге чай — настоящий чай в меру сладкий, в меру крепкий, без тошнотворных нефтегазовых добавок, которые в XXIвеке называют привкусом бергамота — пришлось оставить на столе, хотя и оплатить.
А вот тортики он мстительно приказал завернуть и передать ему в дорогу. И, кстати, расплатился, пока не забыл. Уйти, разумеется, ему не позволили, но как-то стыдновато Кажется, много, четыре рубля тридцать две копейки ассигнациями. Плевать, будем надеяться, что денег хватит.
Зато какая пища, до сих пор отрыгается. Вкусная, калорийная, натуральная. Спасибо, XIXвек! В будущем бы столько и не съел — не влезло. Искусственные добавки, как засунут — что в желудок, что в землю на кладбище — так и будут лежать две — три сотни лет.
А тут уже к вечеру все в животе у молодца сгорит, опять есть захочется. Вот тогда десерт и будет ко двору. А то Авдотья ведь ничем не угостит, кроме как страшно невкусным травяным настоем и практически таким же черным хлебом. М-да, хоть и уговариваешь себя по старчески, что зато все натурально и много не влезет, а все равно, лучше чай и тортики. Лучше вкусно да быстро, чем невкусно и долго!
Вышел из трактира не торопясь, прогулялся не спеша до квартиры Авдотьи. здорово! Недолгий осенний день уже прошел, на свет вышел длинный ленинградский или, как теперь говорят, санкт-петербургский вечер.
В отличие от будущего мегаполиса российская столица XIX века была куда меньше и, надо сказать, темнее и грязнее. Но все равно, Андрею Георгиевичу здесь как-то было по-домашнему хорошо и комфортно. Ведь, казалось бы, чуждое время, чуждая эпоха, все кругом чужие и потому странные. Даже деньги, дрова и слова, во как он сказанул, все какие-то не свои. И он тут один среди аборигенов.
А вот ему, наоборот, приятно. И ведь как, от компьютеров тошнило, телевизор он практически не смотрел, радиоприемники и прочие цифровые утвари и не знал. Не зря Господь ему сказал, что он из XIXвека и просто как-то перепутал.
Шел не спеша, иной раз в темноте по узкой досочке пролазил в опасности упасть в большую грязную лужу, заходил в попутные лавки, азартно там спорил по поводу стоимости товаров. В результате сам того не желая, купил чая на четвертак, сахару на гривенник, сладости он хотя и любил, но не очень. А еще темно-синие панталоны, зеленый сюртук и две батистовые рубахи задешево.
Приказчики ему, по случаю молодости и зеленой наивности, сначала пытались всучить, что похуже и по дороже, считая его, в общем-то правильно, дворянским недорослем, глупым и неопытным. Но внутри-то у него находился попаданец, прожженный спекулянт XXI века, который сам мог научить продавцов (и учил иной раз в будущем) как и кому втюхивать рухлядь, а кому и лучше не надо.
Похоже было, что какая-то специфическая связьXIXвека здесь все же существовала. Он не знал какая, но она была. Чем дальше он входил в лавки, тем меньше приказчики пытались его обуть. Или он приходил все тверже и уверенней?
К квартире Авдотьи он пришел буквально к ночи. Или, по крайней мере, поздним вечером. Во всяком случае, уже у своего дома его задержал будочник и Андрей Георгиевич был вынужден объяснятся. Дворянский его слог будочника успокоил. В XIX веке все прослойки вольно или не вольно разговаривали на своем языке. Хотя бы дворяне и простонародье сильно различались.
Это было не только в речи, но и в платье. Недоросль, пусть и в дешевом наряде, но походил лишь в дворяне.
И будочник, поворчав, отпустил его, не став свистеть и требовать помощи громким криком. И даже поблагодарил, когда Андрей Георгиевич дал ему немного меди «за беспокойство».
Что делать, каждой эпохе была свой распорядок суток. Это мещане XXI веке, разбалованные прогрессом и техникой, ложились после полуночи и вставали поздним утром. В средневековье же жизнь людей четко определялись в первую очередь солнцем. Со светилом вставали, со светилом ложились. XIXвек в этом отношении не был исключением, простые люди вставали в 4-5 часов в зависимости от сезона, а ложились по разному, но никак не позже в 9.
Вот поэтому, когда попаданец, немного запоздав у прилавков лавок и на улицах центра, пришел к 11 часам, как он думал вечера, то оказалось — поздней ночью. Ему пришлось будить сначала дворника, чтобы попасть в подъезд, потом Авдотью — в квартиру.
Дворнику пришлось заткнуть рот серебряным гривенником, а Авдотье — обещанием роскошного позднего легкого ужина.
Да и то старуха оказалась очень недовольной. По крайней мере, до тех пор, пока он вытащил ей на руки кучу свертков с бакалейным и съестным товаров, наверное, на сорок копеек серебром.
Встала уже видевшая седьмой сон Полина, которой сегодня сильно попало от Авдотьи. И за невесть откуда взятый двугривенный серебром, который она была обязана отдать своей покровительце, а не бросать на какие-то товары. И за дурные товары типа яркий шелковый бант, дешевые сережки, кольцо и так далее.
Видимо, гнев хозяйки был очень страшным для девушки, поскольку Полина до сих пор была с красным лицом с явными следами от слез, а сама она была не только обиженна, но и опасливо посматривала на старушку
За поздним чаепитием Авдотья по инерции попыталась узнать о событиях на квартире в ее отсутствии. Ведь молодой человек, безусловно, порадует хозяйку. Или, хотя бы, не станет ее гневить.
Глядя на алые ланиты молодого парня она, конечно, никак не думала о его сопротивлении, несмотря, что он все же дворянин. И хозяйка была, несомненно, права, если бы не особенности его личности.
И эти его особенности только пожали плечами и холодно сообщили, что в его комнате не только холодно, но и грязно. И он был вынужден попросить Полину убрать ее, а чтобы ей не было обидно — она же не крепостная, чтобы вот так просто работать, — дал ей несколько копеек за эту уборку и несколько копеек за следующие.
— А что же я? — попыталась сопротивиться Авдотья. Она уже поняла, что надавить на постояльца она не сможет. Но корысть была сильнее осторожности и она продолжала дальнейшее наступление.
— Полина стала убираться, мне надо было надобно быть в казенном учреждении по важной необходимости. А вот вас на квартире почему-то не оказалось. И не трогайте девушку, — голос Андрея Георгиевича стал неприятно тяжелым. Явно было, что еще чуть-чуть и он будет ругаться. И может даже будут рукоприкладства.
— Так кормилец, — даже всплакнула она от жадности — рядом прямо в ее квартире ходили свободные деньги — и все мимо нее! — у нее денег на еду не хватает, а эта прощелыга тратит их на невесть что!
— Так что же Полина, а ну-ка покажись, встань, — велел он девушке. Та торжествующе стрельнула глазами — вот, мол, как! Встала и без понукания крутанулась вокруг оси, чтобы ее было видно со всех ракурсов.
М-да, девушка была в самом соку, что еще мог сказать Андрей Георгиевич? Не красавица, но в молодости прелестница, любой мужчина бы ею увлекся. И Полина это понимала на основе девичьего эрго. Потом еще придет опыт, придет осознанное женское чувство превосходства над мужчинами. К счастью, для XIXвека существовал природный ограничитель — с годами женщина накапливает стервозный опыт, но физическая красота у нее станет стремительно сокращается. Кому будет опасна морщинистая старушка?
Кстати, а ведь, как не торопилась Полина,а все свои покупки нацепила. И они ей очень идут. То ли она так красива пока и ей все украшения подойдут, то ли у девочки пробилось ощущение эстетства.
— Авдотья Спиридоновна, — голосом опытного эксперта сказал Андрей Георгиевич, — а вы зря ругали свою воспитанницу. По-моему, купленные ею украшения ей очень даже в лицу, — и уже к девушке, — только не надо так вычурно показывать. Ты все же скромная молодая прелестница, а не певичка из театра.
