Поручик (СИ) - Капба Евгений Адгурович (полная версия книги .TXT, .FB2) 📗
И они не заставили себя ждать.
Сначала появился колесно-гусеничный броневик, разведка лоялистов. Сложно было не заметить нашей линии обороны!
Бойцы заорали и принялись палить по синемундирникам, высовываясь из окопов.
– А-а-атставить!!! – гаркнул я.
Стрельба прекратилась, вездеход, виляя, скрылся за поворотом дороги. Кажется, зацепили одного…
И тут же Мамсуров – посыльный прибежал и, отдышавшись, проговорил:
– Там транспорты к пристани подходят, просят чтобы их встретил старший офицер… То есть вы, господин поручик!
Твою мать… Тут лоялисты вот-вот атакуют, еще Стеценко смылся куда-то, сволочь, шомполами запорю!
– Вишневецкий! Остаешься за главного! – пора приучать подпоручика к ответственности.
Вот разозлюсь, и поменяю его и Стеценку местами!
За мной приехала одолженная у местных "полуторка", и усатый водитель из снабженцев довез меня до самого причала.
"Завиша" уже разгружался… Ко мне подбежал бородатый унтер-офицер, козырнул и отрапортовал:
– Сводный отряд прибыл для дальнейшего прохождения службы…
– Погодите козырять и гаркать… Представьтесь, пожалуйста.
– Двадцать седьмого Пятиреченского стрелкового полка унтер-офицер Демьяница, господин поручик!
Я протянул ему руку для рукопожатия, он удивленно глянул на меня, но на приветствие ответил. Рука у него была твердая и крепкая, как цевье винтовки.
– И сколько человек в сводном отряде? Что там вообще за бойцы, кто старший офицер?
– По всему выходит – старший офицер – вы, господин поручик!
Я тяжко вздохнул.
– Как так-то, а?…
– Выбили наших господ офицеров почти подчистую, мы ведь под Топелиусом высаживались… Насобирали живых-здоровых четыре сотни, перегрузили на корабль и вперед – укреплять плацдарм "Бубырь". - унтер-офицер наклонился вперед и шепотом спросил у меня: – А что такое "бубырь"?
– Город этот… И рыбка такая. Добывают в промышленных масштабах. Вооружение у вас какое?
– Штатное. Винтовки, карабины… Четыре станковых пулемета, гранаты противотанковые…
Я вздохнул еще раз и скомандовал:
– Стройте своих ребят в три колонны – и марш во-о-он к тем высотам, лоялисты вот-вот атаку начнут… Найдите подпоручика Стеценко, или подпоручика Вишневецкого – они там командуют. А мне еще "Кашалота" принимать…
– Есть!
По сходням на пристань выгружались солдаты – целое море родного "хаки", только нашивки разные: пятиреченцы, горцы, старогородцы, даже какие-то части столичного гарнизона…
Бойцы выгрузили снаряжение, построились в маршевые колонны и под руководством унтеров и вахмистров выдвинулись в сторону наших позиций… Эх, не накрыли бы их лоялистские аэропланы…
Я тут же постучал себя по голове, поскольку никакого иного дерева в пределах досягаемости не наблюдалось.
"Кашалот" почему-то не причаливал. Корабль стоял под парами, из трубы валили клубы дыма… Наконец, он стал приближаться к берегу.
– Э-э-э, куда-а? – я ошалело смотрел на транспорт, который шел прямо к пологому берегу, верстах в двух от города. – Что за…
И тут бабахнуло! На передовой началась рубка. А я – здесь!
Черт с ней, с высадкой, мне нужно туда…
Я подбежал к машине, ступил на подножку и, стукнув по теплому металлу кабины, скомандовал:
– Поехали!
Внутрь залез я уже на ходу, больно ударившись головой о потолок кабины.
Водитель сдвинул фуражку на лоб, вывернул руль и, обдавая грязными брызгами стены домов, помчался по улице прочь из города.
Откуда-то сзади раздался пароходный гудок "Кашалота". Мелькнуло сомнение – развернуть машину, принять высадку, и с подкреплением явиться на позиции, но мы уже гнали по полю. Что-то завыло, а потом жахнуло с правого борта. Меня осыпало осколками стекла, машину повело в сторону, я глянул на водителя: половина лица у него была залита кровью, он сползал набок…
Перехватив руль одной рукой я выровнял машину, второй рукой пытаясь расшевелить шофера. Вдруг он повалился на руль и раздался долгий-долгий сигнал клаксона, а потом мотор фыркнул и заглох.
Черт, ну как же так-то? Стало как-то невыносимо жаль этого дядьку, я даже его фамилии не знал… Тут рвануло уже слева, я матюгнулся, открыл дверцу и выкатился наружу.
До позиций оставалось с полверсты, и я наддал, пригибаясь, по плоскому склону возвышенностей, туда, где шел бой.
Городок этот, Бубырь, стоял на одном из мысов, которые образовывали собой бухту и удобную гавань для кораблей. А единственная дорога как раз и петляла между возвышенностями, на которых мы заняли оборону…
В окопах царил сущий ад. Лоялисты взялись за нас всерьез, у них где-то в низинах стояли бомбометы, и они забрасывали нас фугасными каждые пять-семь минут.
Сквозь грохот разрывов я пытался вызнать обстановку у Вишневецкого, который торчал на дне окопа и прижимал к голове фуражку руками.
– … две атаки отбили, так они долбить нас стали! Если бы не пятиреченцы и остальные – нам бы худо пришлось. По два бойца на десять метров линии окопов – это разве оборона? – снова жахнуло и на головы нам посыпалась земля.
Я выглянул из-за бруствера и тут же спрятался – сплошная линия разрывов приближалась к окопам. Господа лоялисты со страшной силой учатся воевать!
– Огневой вал, господин поручик! – проорал мне в ухо Вишневецкий.
Я кивнул, вдохнул воздух, пропахший порохом, землей и кровью и потянулся за шашкой.
– При-и-мкнуть штыки!!!
Я встал в полный рост: когда накатывается огневой вал, за ним обычно следует пехотная атака, так что осколочных не используют, ведь солдаты идут на границе разрывов. Главное, спрятаться вовремя.
Я видел, как мои бойцы и солдаты, прибывшие на "Завише" готовятся к бою, и солнце играло на остриях штыков…
Грохнуло совсем рядом, взметнув целые глыбы земли, меня осыпало с ног до головы, попав в сапоги, за шиворот… Оглохнув и ослепнув на секунду, я отплевывался на дне окопа, очищая глаза и уши.
– Свобо-о-ода-а-а-а-а!!! – заорали над головой и я полоснул снизу вверх шашкой, обрывая этот идеалистически-безумный боевой клич лоялистов.
В окоп рухнул синемундирник, обливаясь кровью, а я уже дернул револьвер из кобуры и стрелял, стрелял в появлявшихся на бруствере врагов.
В окопах шел бой, лоялистов было не так много, но мы не могли вести огонь и к ним постоянно подходили новые и новые бойцы.
Я, Вишневецкий, Мамсуров и еще несколько солдат сумели очистить метров семь окопов от противника, и теперь пробивались к рации и пулемету – туда, где слышалась хриплая матерщина вахмистра Перца и звуки самого ожесточенного боя.
Мне пришлось два раза набивать барабан револьвера заново, Мамсуров был ранен, и мы потеряли двух бойцов, но успели вовремя – синие мундиры наседали на пулеметную команду вовсю. Они залегли перед линией окопов, стреляли из винтовок, мешая бравому вахмистру сменить ленту в так не вовремя заглохнувшем пулемете.
Мы убили их всех, стреляя почти в упор: лоялисты не ожидали, что кто-то появится из окопов, истекающих кровью…
Вахмистр залязгал пулеметом, костеря по чем свет стоит подносчика лент Фишера.
А потом кусочки смерти калибром 0, 303 дюйма понеслись из ствола пулемета навстречу бегущим в полный рост цепям синих мундиров, который тут же залегали, начинали отползать и отстреливаться.
Минутная передышка позволила нам с Вишневецким собрать вокруг себя человек двадцать, и мы ринулись вдоль по линии окопов, расстреливая, коля и рубя всех, на ком был синий мундир.
Я нашел Стеценко у рации. Рядом с рацией валялись три мертвых лоялиста, к стенке окопа была прислонена винтовка с окровавленным штыком.
– Поручик? Это тебя. "Коробочка" вызывает.
– Какая "Коробочка"?
– Да че-орт его знает, сам разбирайся!
Трубка рации шипела и трещала, сквозь помехи пробился бодрый, почти дикторский голос, прерываемый каким-то грохотом и лязганьем.
