Царь нигилистов (СИ) - Волховский Олег (книга жизни .txt, .fb2) 📗
— И что же вы ему выписали?
— Лауданум.
— А! Ну, от лауданума хуже не будет.
— Заедете ко мне в Петербурге, Иван Васильевич? Я хочу вам кое-что показать.
У вокзала в северной столице врачи взяли пролетку и заехали на квартиру Балинского.
Хозяин приказал слуге подавать чай и принес для коллеги толстенный том из своей библиотеки. «Systemamycologicum» — гласило название.
— Откройте, где закладка, — сказал психиатр.
Енохин открыл. Ну, да! Описание грибов рода «Penicillium».
— Откуда он знает о них интересно? — проговорил он.
Балинский пожал плечами.
— Не думаю, что Великим князьям так подробно преподавали ботанику.
— Но о лекарственных свойствах здесь ничего нет.
— Мне кажется, я это тоже где-то видел, — сказал Балинский. — Чуть не у Парацельса. Не об этих грибах, а о плесени вообще.
Принесли чай с вишневым вареньем. Енохин отпил из чашечки.
— Ну, что? Катовице поищем, Иван Михайлович? — предложил он.
Атлас открыли после чая. Города Катовице в Польше не было.
— Ну, я же говорил, — вздохнул Енохин.
— Погодите, погодите, — сказал Балинский.
И стал изучать соседние страницы.
— Вот! — наконец сказал он. — Все есть. Правда, не Катовице, а Каттовиц. Только это не Польша. Верхняя Силезия. Пруссия!
— Милый немецкий городок, — хмыкнул Енохин. — «А больше и смотреть нечего»!
— Не городок, Иван Васильевич. Небольшая железнодорожная станция.
— И что вы об этом думаете?
— Думаю, что Пирогову надо написать.
— Он в Петербурге?
— Нет, он сейчас в Киеве.
Три года назад знаменитый хирург вернулся в Петербург после Крымской войны и был принят новым императором Александром Николаевичем. Балинский точно не знал, что такого Пирогов наговорил Его Величеству, однако после аудиенции хирург оказался очень далеко от столицы, в Одессе, хотя и с пожизненной пенсией.
Догадаться было можно. Ни сдержанностью, ни деликатностью, ни способностями придворного Николай Иванович никогда не отличался. А положение в русской армии и в ее медицинской части в Севастополе было прямо скажем не самым блестящим.
В начале года Пирогову был пожалован чин тайного советника и Киевский учебный округ в управление, однако в Петербург его это не вернуло.
— Вы помните, что мы не должны никому говорить о болезни Великого князя? — заметил Енохин.
— Да, конечно. Я его не назову.
За письмо Балинский сел, когда Енохин ушел.
Ну, и что писать Пирогову? Что один из сумасшедших утверждает, что грибами можно менингит лечить?
«Ваше превосходительство! — начал он. — Могу ли я с вами проконсультироваться? До того, как я начал читать курс лекций по психиатрии в Медико-хирургической академии, сферой моих интересов были детские болезни, в том числе менингит. Недавно я услышал о том, что из плесени вида „Penicillium“ можно выделить лекарство от менингита и других заразных болезней. К сожалению, я связан словом и не могу назвать имя человека, от которого я это узнал.
Николай Иванович, не слышали ли Вы о таком лекарстве?
Если нет, можно ли проверить это предположение? Например, не подходит ли плесень этого вида для обеззараживания ран?
Я бы попробовал сделать это сам, но сейчас всецело занят устройством психиатрической клиники во 2-м Военно-сухопутном госпитале.
Ваш покорный слуга,
Иван Михайлович посыпал бумагу песком, положил письмо на стол и задумался.
Содержание ему не нравилось.
Что за абсурд проверять бред сумасшедшего?
Вынул из кармана два листочка с рисунками Великого князя и его пояснительными надписями. У слов «провод», «принцип», «динамик» и «магнит» на конце не было буквы «ер».
И он взял еще один лист бумаги.
Глава 7
«Всемилостивейшая Государыня! — написал Балинский. — Сегодня утром, во время нашего разговора Великий князь Александр Александрович сделал два рисунка электрических приборов. Один он назвал „динамик“, а второй „принцип работы радио“.
К сожалению, я не в состоянии оценить, насколько разумны эти рисунки. Поэтому я покорнейше прошу Ваше Величество разрешить мне переслать эти схемы академику Якоби. Имя Великого князя обещаю не называть.
Ваш верноподданный,
Уже вечером он получил от государыни записку:
«Я сама ему пошлю».
После ухода эскулапов Саша попросил камердинера принести ему свежие «Ведомости» и сел читать у окна. Номер был не таким интересным, как те, что в туалете, видимо, июль — мертвый сезон. Он просмотрел всю газету, но заинтересовался только одной статьей.
Так что отвлечься от черных мыслей ни хрена не удалось.
Вероятное объявление сумасшедшим ему крайне не нравилось. Что здесь делают с безумцами? На цепь сажают?
Номер газеты был действительно свеженьким, напечатанным на беленькой бумажке, явно не из архива, но на бумажке газетной. Можно такое на широкоформатном принтере напечатать?
Число было правильное: 15 июля 1858-го. Только совершенно невозможное.
Собственный, набросанный им план действий снова казался глупостью.
Кто как отреагировал, кто от чего побледнел — это слишком эфемерно.
Единственное железное доказательство — его отражение в зеркале. Он где-то читал, там в будущем, что есть такой метод лечения шизофрении: больному дают вылепить свой автопортрет, чтобы вернуть себе себя.
Саша встал и подошел к зеркалу над камином, тому самому, что не заметил в первый день, потому что его загораживала ширма. Каминные часы показывали половину первого.
Из зеркала на него смотрел все тот же нескладный подросток. На этот раз он показался Саше не таким уж некрасивым. Не Аполлон, да! Но и уродцем не назовешь — мальчишка, как мальчишка. Крупный, высокий для своего возраста, глаза живые.
Надо почаще сюда смотреть, это как якорь, который не дает свихнуться окончательно.
За дверью послышались шаги. Саша обернулся.
В комнату вошел высокий подтянутый офицер лет шестидесяти. С очень правильными чертами лица и седыми усами. В молодости, наверное, был красавцем.
— Александр Александрович! — обратился к нему офицер.
— Да?
— Не узнаете меня?
Саша помотал головой.
— Николай Васильевич Зиновьев, — представился тот. — Ваш воспитатель.
— И, наверное, многие годы? Простите, Николай Васильевич, я никого не узнаю.
— Давайте присядем, Александр Александрович.
Саша вернулся за стол у окна, Зиновьев сел напротив.
— Вы читаете «Ведомости»? — спросил воспитатель.
— Скорее, просматриваю.
— Что-то вас заинтересовало?
— Статья про прокладку трансатлантического телеграфного кабеля, — улыбнулся Саша. Представляете, его парусником тянут! Парусником, Николай Васильевич!
— А что в этом удивительного?
— Разные эпохи. Парусники — это одна эпоха, а телеграф — другая. Парусники — прошлое, а телеграф — будущее. И вот они сошлись на одной газетной странице. А что пароходов еще не придумали?
— Есть пароходы.
— Тогда почему не пароходом? Мне кажется, у него ход ровнее. Парусник гоним ветром, который может стать слабее, сильнее, направление сменить. Вот у них и рвется кабель все время, уже несколько раз обратно возвращались. Ну, и конечно: у них трансатлантический кабель, а у нас крепостное право.
— Я отпустил своих крестьян, Александр Александрович, — сказал Зиновьев.
— Да? Здорово! Николай Васильевич, расскажите мне о себе. Я же ничего не помню.
Саша не понимал, насколько его вопрос бестактен. Конечно, надо знать о человеке по возможности все, чтобы понимать, с кем имеешь дело. В прошлой жизни проблема решалась элементарно: набираешь имя, фамилию и отчество в «Яндексе» или «Гугле» и читаешь ссылки, сколько влезет: от соцсетей до Википедии. Если фамилия слишком распространенная, можно еще что-нибудь прибавить для более точной идентификации: вуз, место работы, профессию.
