Спящий во тьме - Барлоу Джеффри (читаем книги .TXT) 📗
Мать Лауры уже не дышала. Что еще печальнее, прелестная маленькая Джульет тоже вскоре скончалась, несмотря на все заботы мистера Рейнольдса, домашнего врача моей тетушки. Спасти девочку просто не представлялось возможным. Сама Лаура была на грани жизни и смерти и провела в постели не один месяц, страшно страдая от ран. В конце концов она поправилась и вернулась к нормальной жизни – насколько такое возможно. Отец ее, видите ли, давным-давно умер; теперь она разом потеряла мать и сестру и в придачу еще и сводного брата. У девушки не осталось никого, кроме недужной бабушки.
– Потеряла сводного брата? Вы про Дика Скрибблера? Но как же? – недоуменно переспросил доктор.
– Бедный Дик уехал спустя две недели после трагедии. Никому не объяснив куда, не сообщив, когда вернется и вернется ли вообще. Короче говоря, он исчез, точно сквозь землю провалился. Спустя три года я совершенно случайно узнал, что он нашел прибыльную работу в Солтхеде. Он всегда превосходно управлялся с пером и пергаментом, все схватывал на лету, так что при желании с легкостью мог подыскать себе такую должность. Отец его торговал писчебумажными принадлежностями, а сам Дик какое-то время состоял в учениках у мистера Мола, типографа и гравера из Фридли. Так что, как вы сами имели возможность убедиться, профессор, к тому моменту, как мистер Скрибблер решился претендовать на должность вашего секретаря, он приобрел немалый опыт в обращении с чернилами, пером и линейкой. К сожалению, дар речи он утратил.
– Да-да, Гарри, будьте так добры, расскажите, что вы об этом знаете, – настойчиво попросил профессор.
– По всей видимости, в результате трагедии он изменился до неузнаваемости. Возможно, вам, доктор, встречались в вашей практике подобные случаи. Полагаю, тут сказались шок и горе, и неописуемый ужас пережитого, и, возможно, раскаяние при мысли о том, что он бросил на растерзание собственную семью. Голос у бедняги пропал окончательно и бесповоротно. Причем дело не в том, что говорить он не может – по всей видимости, это не так, – дело в том, что он сам не хочет.
– А! Да-да, конечно, – кивнул доктор Дэмп с видом весьма умудренным, давая понять, что совокупность симптомов ему знакома.
– Судя по всему, Дик сделался менее строг в привычках и выборе знакомств, менее прихотлив в том, что касается манер и платья. Он надел маску равнодушной беспечности; он ничего не воспринимает серьезно, разве что под принуждением. Настоящих друзей у него мало, если таковые вообще есть; в общем и целом он дает понять, что до ближних ему дела нет: разве что человека можно использовать к некоей собственной выгоде. Проблема в том, что все эти перечисленные мною черты, профессор, были совершенно несвойственны Ричарду Скрибблеру в пору нашего знакомства в Бродшире. Ощущение такое, будто вследствие того трагического дня личность его полностью изменилась. Единственное исключение – кстати, весьма значимое! – это, сэр, его тесная дружба с вашей племянницей. Дик Скрибблер, как его описывала Фиона, кажется мне куда ближе к прежнему Дику Скрибблеру, Дику Скрибблеру из Бродшира. Не знаю, в силу какой причины, но только девочка подобрала ключик к его сердцу. Ну что ж, вот вам и вся история, те немногие подробности, которыми я могу с вами поделиться. Вы только представьте себе, сегодня я видел Дика впервые за семь лет – и то лишь краем глаза, в окне.
Аудитория мистера Банистера с завороженным изумлением внимала каждому его слову. Сострадательный профессор не мог не преисполниться жалости к мисс Лауре Дейл и к злосчастному Дику. Более никогда не станет он удивляться сдержанности девушки, ее приступам отчужденности, ее замкнутости: что за страшные воспоминания, надо думать, приходят к ней в такие минуты! И никогда более не сможет он воспринимать мистера Ричарда Скрибблера в прежнем свете.
А мистером Кибблом, чье сочувствие принадлежало Лауре, и только ей одной, владело благоговейное восхищение: при том, что он, увы, чувствовал себя чужим и несправедливо обойденным. Как мало знал он об истории и характере этой молодой девушки! Сколько всего она хранила в тайне, сколько всего повидала и испытала в юности; и кто бы мог о таком догадаться! О том, как отважно Лаура бросилась защищать свою семью, мистер Киббл слушал едва ли не в священном экстазе. По иронии судьбы, эти открытия привели лишь к тому, что между ним и Лаурой разверзлась новая, еще более глубокая пропасть – история мисс Дейл ни в какое сравнение не шла с бессобытийной, скучной, негероической хроникой его собственного бытия.
Доктор Дэмп, медик до мозга костей, с типично врачебным суховато компетентным видом поглаживал бороду – теперь, когда непростая медицинская проблема благополучно разрешилась.
– А ведь действительно, между мисс Дейл и мистером Скрибблером, когда он заглядывал к нам на Пятничную улицу, ощущалась некая отчужденность, некий холодок, – отметил профессор. – Я счел это за равнодушие с ее стороны и особо об этом не задумывался.
– Если скромному школяру позволено будет высказать предположение, – проговорил Гарри, – сдается мне, она считает Дика виновным в смерти ее матери и сестры, поскольку сам он сбежал, а их бросил на произвол судьбы. Но у них ни тени шанса не было, вы уж мне поверьте. Ни малейшей надежды! Из такой переделки никто бы не спасся, не важно, сражался бы Дик Скрибблер или убежал. Чтобы один-единственный вооруженный мужчина, к тому же пеший, а не верхом, да одолел саблезубую кошку? Да это было бы чудо из чудес! Я, разумеется, не говорю о нашем мистере Хиллтопе.
– Что до Лауры Дейл, ее склонность к преувеличенным самообличениям, несомненно, проистекает из того, что девушка не смогла спасти их сама, – рассуждал вслух доктор Дэмп. – При том, что и от нее здесь ровным счетом ничего не зависело, как совершенно верно заметил Гарри. Такого рода феномены – отнюдь не редкость, знаете ли. Всепоглощающее чувство вины – это жуть что такое, тем паче если необоснованное. Это ж общеизвестно!
– Лишь благодаря фантастическому везению, доктор, и не иначе, мне удалось нанести те несколько последних ударов. Разумно было ожидать, что и мисс Дейл, и я неминуемо погибнем вместе с ее матушкой и сестрой. В конце концов кошка была здоровущая и чертовски упрямая. Я убежден: нам просто-напросто невероятно посчастливилось.
– Хотел бы я знать, что чувствует мистер Скрибблер, – проговорил профессор, задумчиво хмурясь. – Что за неописуемый ужас выпал на его долю в тот день в Бродшире! Настолько неописуемый, что он просто не может говорить о нем – равно как и ни о чем другом.
Последовала долгая пауза. Джентльмены пригубили кофе и вновь принялись строить предположения.
– Что до Фионы, возможно, Дик видит в ней двойника своей бедной маленькой сводной сестрицы, – проговорил мистер Банистер. – Заботясь о Фионе, он по-своему заглаживает свою вину перед погибшей Джульет.
– Что, если то же самое справедливо и по отношению к мисс Дейл? – рискнул высказаться мистер Киббл, разрывая кокон, в который сам себя заключил. Долой уныние, долой эгоистичную жалость к самому себе, хватит оплакивать свои мелкие, вздорные невзгоды; навек прочь и то, и другое! Что значат они в мире, где существует бескомпромиссный героизм, преданность и самоотверженность Лауры Дейл?
А профессор Тиггз между тем задумался о своей покойной сестре. Как любил он распознавать дорогие, столь памятные ему черты в зеркале лица ее дочери! Как поразительно и как чудесно, как печально, удивительно и как странно, что и он, и мисс Дейл, и чудаковатый Дик Скрибблер – все трое угадывают столь сходные образы в лице одного и того же невинного ребенка!
Позже тем же вечером, уже на Пятничной улице, проходя через прихожую, профессор едва не заговорил с Лаурой на пресловутую тему. Дойдя до арки у лестницы, он обнаружил, что девушка сидит за книгой в старомодной гостиной. На ней было повседневное голубое полотняное платье, очень простенькое; золотисто-каштановые волосы рассыпались по плечам. Заметив вошедшего, гувернантка поднялась на ноги. В ласковых серых глазах читался вопрос:
