Дом в глухом лесу - Барлоу Джеффри (книги онлайн полностью .txt) 📗
– На таком расстоянии зверь кажется обманчиво ручным, хотя держу пари: ежели разозлить его, рассвирепеет он не на шутку. Не хотелось бы мне ни при каких обстоятельствах столкнуться с таким чудищем – не больше, чем повстречать в Клюквенных угодьях саблезубого кота.
– В расцвете медвежьих сил и молодости Косолап был могуч и грозен, это так, но теперь изрядно повыдохся, и прежней живости в нем не осталось. В известном смысле я ему сочувствую: он символизирует собою закат целой эпохи. Как гласит пословица: «Хоть и тупорылый, а свой». И скорее всего, обосновавшись в здешних местах, он отпугивает от деревни чудищ похуже.
– И много таких мишек шастает вокруг города?
– Несколько штук наберется; хотя в общем и целом тупорылые медведи предпочитают жить в горах повыше. Они, конечно, и вниз спускаются, ежели приспичит, – рыбку половить в ручьях вокруг Одинокого озера; но в горных лесах для них дичи вполне довольно. Большинство медведей всеядны, однако похоже на то, что тупорылым мишкам требуется более обильный мясной рацион, нежели их собратьям; по крайней мере так считает Хой.
– А этот ваш капитан Хой – он что, естествознание изучал? Не иначе, как разделяет пристрастия нашего старого наставника, профессора Хамфриза из Антробуса?
– Изучает он мир или, скорее, то, что от него осталось, – отозвался Марк, вытягивая грота-шкот. – И, как я понимаю, никаких университетов не оканчивал.
– А какие еще дикие звери водятся в здешней долине? – полюбопытствовал Оливер, окидывая восхищенным взглядом обширные нагорья, спускающиеся к берегу озера.
– Стеречься надо главным образом медведей и котов. В это время года саблезубые коты деревню обычно обходят стороной; вот в холодные месяцы – дело другое. Впрочем, лишняя осторожность никогда не помешает. Ты ведь наверняка заметил, что в большинстве домов окна забраны решетками и закрываются ставнями; уверяю тебя, это отнюдь не из-за двуногих бандитов! А еще у нас есть мегатерии – наземные ленивцы; эти безмозглые создания водятся в лощинах. Есть волки: тебе, наверное, уже довелось слышать их жуткие завывания в глухой ночи. А порою, проснувшись утром, обнаруживаешь, что на росистом лугу пасется приблудившееся семейство мастодонтов. Тут, в горах, выезды мастодонтов еще в ходу, прямо как встарь; один прошел как раз перед твоим приездом. Внушительное, надо сказать, зрелище: шествующий по каретному тракту груженный доверху караван громотопов!
– А как насчет птиц? – полюбопытствовал Оливер. – Мне ночью такое приснилось! Я вообще спал плохо, урывками, сам не знаю почему, а в промежутках воображение так и разыгрывалось. Уже давно перевалило за полночь, когда мне вдруг почудилось, будто кто-то заглядывает в мое створное окно. Я сперва не понял, что это сон; я вроде бы поднялся, гляжу – на подоконнике снаружи угнездилась огромная птица. Что за птица – в темноте было не разглядеть; я видел только два круглых горящих глаза вроде совиных. А в следующий миг мне померещилось, будто это существо со мною словно соприкоснулось: нет, не в физическом смысле, ведь окно-то было закрыто. Мне почудилось, будто разум птицы каким-то образом проникает в мое сознание. И тут я проснулся – хватая ртом воздух, весь в поту. Никогда еще сон не производил на меня такого впечатления.
– Возможно, это не вполне сон, – предположил Марк. – Возможно, на твоем окне и впрямь сидел тераторн.
– А они тут водятся? – неуютно поежился Оливер.
– А как же!
В городах вроде Вороньего Края суеверные жители видели в тераторнах вестников беды: появление этой птицы – крайне дурной знак, хуже просто не придумаешь. И репутация за этими злобными хищниками закрепилась весьма скверная. Кое-кто утверждал, будто своими глазами видел, как три-четыре тераторна, сбившись в стаю, валили наземь взрослого саблезубого кота. По счастью, на побережье тераторна в небе увидишь нечасто; они терпеть не могут туманов и предпочитают прозрачный воздух горных лугов.
– По мне, так твари не из самых приятных, – признался Оливер. – Честно скажу: я лично предпочитаю дроздов и малиновок.
– Готов поспорить еще на пятьдесят гиней, что тераторны их тоже предпочитают, – криво улыбнулся Марк.
В памяти Оливера на мгновение всплыл образ тераторна: эту птицу молодой человек некогда видел в «Странных странностях»: огромное черное туловище вроде как у грифа, кармазинно-красная голова и шея, широкие крылья, зловещий острый клюв и когти, бездушный взгляд холодных глаз…
– Не красавец, нет, – пробормотал он себе под нос.
– Это ты про меня? – осведомился Марк, на мгновение отвлекшись от капитанских обязанностей.
– Как можно!
– А почему бы, собственно, и нет? Мой дражайший, без вести сгинувший папочка, помимо всего прочего, завещал мне еще и потрясающую внешность!
– По-моему, ты малость преувеличиваешь.
– Дорогой мой Нолл, я всего лишь режу правду-матку. Ты ведь признаешь, что я – отнюдь не первый красавец мира… и не первый красавец Талботшира… и, Господом клянусь, далеко не первый красавец Шильстон-Апкота!
С этими словами сквайр отвернулся и рьяно принялся укладывать снасти. Оливер, сочтя за лучшее от дальнейшей дискуссии до поры воздержаться, не говоря ни слова, вновь взялся за румпель.
К тому времени тупорылый медведь уже ушел с уступа. Скайлингденской усадьбы видно не было: она находилась по другую сторону мыса; зато на вершине взгляд различал в беспорядке разбросанные тут и там серые каменные плиты. Прежде Оливер этого всего не видел и теперь поневоле задумался, что бы это значило. Однако же пришлось ему до поры загнать любопытство в бутылку и закупорить его пробкой.
Между тем не на шутку разыгрался аппетит, так что молодой человек то и дело бросал алчные взгляды на плетеную корзинку.
– Странный он, право, этот священник, – как бы невзначай обронил Марк, глядя, как паруса наполняются свежим ветром.
– О да. Унылая чета; нельзя же так хандрить, ежели уж ты на отдыхе. Как тебе кажется, это ведь какие-нибудь приезжие?
Марк прокручивал в уме эту и другие версии, когда наконец заметил, как Оливер искоса поглядывает на корзинку. Капитан смягчился; так что путешественники причалили к берегу, встали на якорь и вытащили снедь на свет Божий.
– Повезло нам, что это не наш почтенный викарий. А то на меня он реагирует несколько болезненно. – Марк отхлебнул кофе, однако, прежде чем приступить к сандвичу, извлек из него половину содержимого и бросил лохматому песику.
– Это еще почему?
– Да он считает, я ему мало внимания уделяю. Ну, то есть не его преподобию лично, сам понимаешь, а приходу. Я ведь не только хозяин Далройда, но и держатель бенефиция Шильстон-Апкота, и член приходского самоуправления, и благотворитель, пополняющий приходскую казну, точно так же, как испокон веков поступали мои благородные и славные предки. Да, Нолл, мы здесь и впрямь холим и лелеем своих духовных пастырей. А чего ради? Да ради одной-единственной исключительной привилегии: чтобы каждое воскресное утро тебя призывали к ответу и сурово отчитывали за неподобающий образ мыслей, а потом наставляли, как смиренно молить о прощении самозваного «любящего» Бога. Так вот, скажу я тебе, что по большей части все это – сущая ахинея! Черт побери все эти моления да доктрины! Если доверчивые олухи в здешнем приходе принимают этот вздор за чистую монету, так милости просим – вот только пусть тогда сами радеют о своем священнике и его нуждах, а людей здравомыслящих от этого всего избавят!
– Похоже, во взглядах своих ты весьма тверд.
– И взгляды эти вполне рациональны; голос здравого смысла – вот что они такое; любой разумный человек это поймет. Дивлюсь я, что ты со мной не согласен.
Оливер нахмурился. Еще со времен Солтхеда он подозревал о диссидентских настроениях своего друга, но то, что он услышал, не лезло ни в какие ворота!
– Полагаю, не кто иной, как ты, в качестве держателя бенефиция рекомендовал мистера Скаттергуда на должность. Стало быть, твое доброе о нем мнение несколько переменилось.
