Украшения строптивых - Миронов Арсений Станиславович (читать хорошую книгу полностью txt) 📗
— Потык еще жив, Данилка, — вздохнул Посух, напяливая шляпу на блестящую плешь. — Жаль, что ты поверил дурным новостям да лукавым вестникам. Ну… мы пошли. А ты… догоняй опосля, коли хочешь. Только берегись: княжья тесьма в волосах — что змеищща. Выпутать ее сложнее, чем когану личину с рожи содрать. Бывай, гумноед. Даст Бог, повидаемся ишшо.
Он вздохнул и, сгорбившись, пошлепал лаптями к воде.
— Братец, любименький… А может быть, Потык… и правда не умер, а? Ах, если бы проверить… — зашептала Рута, прижимаясь щекой к братнину плечу.
— Отправляйся, если хочешь. — Данила отвернулся, чтобы звонкие рыжие волосы не кололи в лицо. — Плыви в Калин и проверяй.
— Правда можно? Ты не будешь скучать?! — оживилась полоумная княжна, чуть в ладоши не хлопает: — Я быстренько-пребыстренько. В Калин и сразу назад. Даже соскучиться не успеешь!
— Валяй, — кивнул Данька, опуская голову, чтобы спрятать взгляд.
— Братец… — Рута вздохнула, в замешательстве поправила каленую медную прядь над ушком… Быстро положила белые пальчики Даньке на грудь. — Ты загрустил, да? Скучный-прескучный…
— Все в порядке. — Он поднял спокойное лицо. — Можешь ехать в Калин. Только… сделай одолжение: исполни мою последнюю просьбу. Я просил тебя выпутать ржавчину из волос…
— Я не могу. — Рута жалобно подняла брови. — Это не ржавчина, а кольчужинки князя Лисея… Он мне подарил. Я должна их хранить в разлуке, это моя свадебная кольчуга. Чтобы все видели и знали: я обручена.
Увидев странную улыбку брата, она испуганно смолкла. Даже голову втянула в плечи — умоляюще заглядывает в глаза:
— Я же говорила тебе, миленький братец! Говорила, что беру его кольчужинки! Еще в Жиробреге, на пристани, помнишь? Говорила-говорила, честно. Ты не стал запрещать…
— Я не могу тебе запрещать.
— Можешь-можешь, ты же мой братец. Но я тебя спрашивала, а ты не ругался! Разве ты злишься? Разве ты не любишь князя Лисея?
— Я обожаю князя Лисея, — простонал Данила. — Уезжай. Давай, быстро. В Калин. Не хочу тебя видеть.
Разумеется, она восприняла это как шутку.
— Только не скучай без меня! — весело погрозила пальчиком. — Веди себя хорошо. Берегись этой мерзкой снежной бабы в штанах! Договорились? Будь хороший мальчик, братец! А я скоренько вернусь. Только спасу Потыка, и сразу…
— Рута, — быстро сказал Данька.
— Что, братец?
— Останься.
IX
Вверх по ночной Влаге от Висохолма до большого Жиробрега плыть не менее шести часов. Если отправляться в полночь — даже имея таких опытных руслоходов, как Хлестаный, Черепанко и братья Плешиватые, — ни за что не успеть до рассвета. Однако… высыпав в загудевшую воду полмешка сушеной петрушки (все, что было найдено в сумках у двадцати побитых волхвов Чурилы), Зверко сумел договориться с русалицами так: в Жиробреге караван должен быть не позже половины третьего.
Поначалу водяная гниль закапризничала: привыкли, твари, к щедрым подачками из Данькиных рук. Потребовали целый мешок зелья. Их можно понять: тащить корабли придется навстречу течению… Никак не хотели понять, что больше петрушки попросту нет. К счастью, неожиданную помощь оказал однорукий почтальон Пустельга: заметив, как Данила бьется над черной водой, разбрасывая траву словно тщательный сеятель, израненный вестник тяжело подковылял ближе:
— Позволь, княжич… я поговорю с ними.
Данька удивился — но, подумав, кивнул телохранителям. Пустельга тряхнул грязноватым хвостом русых волос, молча зашел в воду по пояс, похлопал черное зеркало ладонью единственной руки, будто любимого жеребчика. Опустил в воду согнутый мизинец, как мирящийся ребенок в детском саду. Невесть как — сработало; русалки согласились на полмешка. Данила обрадовался. По правде говоря, петрушки было почти ровно мешок, но надо сохранить ценного зелья впрок — ведь за Жиробрегом придется повернуть с Влаги на Рдянку: новая река, а значит — новые русалки, новый договор…
— Откуда знаешь чародейство? — спросил наследник, внимательно разглядывая вестника Пустельгу. Особенно руки и глаза. Пальцы на уцелевшей правой руке были длинные и тонкие, как у музыканта. А глаза Пустельги и вовсе не понравились Даньке. Слишком неглупые.
«Я знаю вовсе не много, — отвечал почтальон. — Раньше служил у волхвов в полуденных землях, кое-что помню». — «Может быть, ты помнишь, как читать чернокниги?» — Данила спросил просто так; у него скопилась целая корзина пергаментных свитков, конфискованных в рогатой пагоде незадолго до ее разрушения. «Не пробовал, но очень хочу поглядеть», — быстро ответил Пустельга. Данька приказал принести корзину — и подивился, с какой жадностью пословный человечек набросился на чтение. Бережно разбирая влажные гниловатые пергамента, заляпанные подозрительными пятнами, он едва не трясся от любопытства. Ватага грузилась на суда, до отправления оставалось четверть часа, и Данила присел рядом на ременчатый стульчик: «Расскажи, что там пишут». — «Пишут много, княжич, почти все о колдовстве. Эта книга зовется „Волховник“, наука обозленной травы. Вот это — „Чаровница“, но не вся — только первая главка. А здесь, в свитках, — „Вранограй“, искусство повелевания железными птицами…» — «Как любопытно. — Данька покосился на пергамент и с удивлением разглядел… корявые строчки прописной латыни! — На каком языке написаны эти книги?» — «Почти все по-ледянски, княжич».
Странно… Жрецы Чурилы приходят с востока, а книги у них — западные, латинские, подумал Данила, взвешивая на ладони толстый сверток иссохшей телячьей кожи с размашистой надписью в начале текста, крупными буквами: «Auguri ludi. Opus magnum. Curujadus facit».
— Что здесь написано, Пустельга?
— Написано… удивительные слова, княжич. Будто бы эту книгу об искусстве изготовления железных птиц, приемах их натаски и использования в бою написал… человек по имени Куруяд. Признаться, я слыхал о «Вранограе» прежде, но не догадывался, чья здесь рука…
— Знакомое имя.
— Да, княжич. Кто бы мог подумать! Наш знаменитый Куруяд пишет по-ледянски…
Было видно, что Пустельга взволнован открытием. Он попросил у Данилы заветный пергамент и некоторое время пожирал текст глазами, будто записывал на видеопленку. А потом, отложив грязную книгу, просидел минуты три, неподвижно глядя на воду. Странный парень, подумал Данька. Пожалуй, я возьму его с собой.
На вонючей зеленой волне, поднятой русалками, двадцать кораблей дошли до Жиробрега без задержек и приключений. Ровно в половине второго измученная струя швырнула «Будимир» к жиробрегскому причалу. Но княжич Зверко не разрешил бросать становые грузы. Только один человек был отпущен на пристань — быстро выведав городские новости, Стыря вернулся на борт флагманского корабля: «Кумбал прошел мимо Жиробрега еще утром. Князь Лисей Вещий погнался за ним следом по дороге на Глыбозеро…»
Значит — и нам пора на Глыбозеро, кивнул наследник. Лодьи тихо прошли мимо спящего города и, натужно раздирая веслами встречное течение, свернули на Керженец, а через полчаса и на Рдянку — быстрый приток, известный свежей игристой струёй. Здешние русалки едва не выпрыгнули на берег от радости, получив сразу полмешка петрушки: обещали домчать до Голубиной Перемыки всего за час!
Стыря рассказывал собранные в Жиробреге новости. Бодрствующие завсегдатаи купецкого двора на пристани успели рассказать Хлестаному свежие байки о князе Лисее, которого теперь почему-то именовали Вещим. Утверждали, что Вещий Лисей умеет разговаривать с реками и ручьями; ему, дескать, сведом язык диких зверей и вольных птиц. Когда Лисей пошел бить Кумбала, никто не усомнился в том, что грек одержит победу. Кажется, князь Алеша прославился в народе, ухмыльнулся Данька. Должно быть, научился-таки обманывать диких аборигенов. «По слухам, — продолжал Стыря, — на службе у Лисеюшки содержатся страховидны алыберския звери-скорпии, хвостами камни кидают, ошибнями полымя мечут! А сам Вещий Лисей собою статен, очи горючие, сердечко справедливое». Данила покосился на Руту: княжна стояла у мачты, повернувшись в профиль и будто не слушая — однако… расцветает прямо на глазах: гордо задрала носик, а ушки чуть не раздуваются, впитывая сладкие похвалы любимому князю Лисею. Господи, я не верю глазам. Она его любит…
