Год мертвой змеи - Анисимов Сергей (книги полностью TXT) 📗
— Вы, товарищ командир взвода Ли, напрасно… — Алексей хотел сказать «порете чушь», но вовремя поймал себя на мысли, что такая идиома для китайца — перебор, поэтому закончил проще: — Говорите ерунду.
— Да не то что ерунду, товарищ командир… Я коммунист… Но в такое я верю. Когда мой старший брат уходил в партизанский отряд, один старик из нашей деревни сказал ему, как и когда он погибнет — чтобы он не боялся заранее. Брат поблагодарил его, попрощался со всеми нами и ушел.
— И что? — спросил Алексей, помимо собственной воли.
— Потом, уже после войны с гоминдановцами… — спокойным голосом, в котором однако читалось нешуточное напряжение, продолжил переводчик. — В общем, вернулся кто-то из его отряда и рассказал нам, что все так и случилось. Брат воевал, как и обещал — не боясь ничего. А потом погиб. Старик сказал ему и месяц тоже, а мне, когда я уходил добровольцем — только год по нашему календарю. Хотя… На самом деле он был не очень уверен, — Шуй-Сы или Му-Сы… То есть этот будет год Змеи или следующий. Он сказал, что ему почему-то трудно различить вкус, настолько это будет трудное время.
— Вкус?
— Ну, это трудно перевести… — Ли помолчал. — Вкус, цвет, — это… Ведь не может же каждые двенадцать лет быть одно и то же. Поэтому по большому циклу считают — будет это год «воды» или «дерева». Или еще он может быть «металлическим», но это считается хорошо… В общем…
— Как ребенок, честное слово.
Алексей даже не подумал усмехнуться, хотя переводчик этого видеть все равно не мог. Хороший парень. Жалко, если он настолько остро предчувствует свою смерть. Подобно многим всерьез воевавшим людям его поколения, как такое бывает, Алексей знал. Даже на флоте, на катерах и надводных кораблях, на которых лейтенанту, потом старшему лейтенанту, а потом капитан-лейтенанту А.С. Вдовому приходилось воевать, он мог, при желании, припомнить пять-шесть случаев, когда похожие слова говорили люди, которые совершенно точно не были ни трусами, ни даже просто верующими. У человека в руке неожиданно разваливается на части любимый, подаренный умершим уже отцом помазок, он бледнеет лицом, перестает разговаривать с людьми, — и на следующий день единственная попавшая в отчаянно маневрирующий катер пулеметная очередь, выпущенная шальным «Мессершмиттом» приходится точно в рубку. У офицера с полной грудью наград вдруг «не идет в горло» стакан водки, и через день или два везучий экипаж не возвращается из боевого похода. Да. Такое бывает.
— Год змеи, год бегемота, год бешеного тюленя, мать его! — с раздражением сказал он. — Шуй-Сы, Му-Сы… Ну как дети! Штаны на лямках, пистолет на веревочке! Ты лучше наблюдение веди, если тебе заняться нечем. Матрос! Как тебя там, Хыкто! Ли, переведи ему! Второй раз в его секторе белым мигает. Какого черта он не смотрит никуда? Вынесет нас к маяку Коджиндындэ, или прямо к самому Охотындэ, или вообще на контркурс какому-нибудь «Толедо» — будете потом очень сильно удивляться, почему так получилось! Перестань ныть и займись делом — веди себя как…
Алексей осекся, осознав сгущение тени градусов на пятнадцать левее их курса — на пределе видимости, но уже в «его» секторе. Накаркал…
— Право руля, — быстро скомандовал он. Ли, прервавший скороговорку перевода, тут же отрепетовал команду.
Длинные, невероятно длинные секунды — и минный заградитель начал мягко катиться вправо. Давать полный ход Алексей не стал — больше одного узла это им не прибавит, а дизель при этом может взреветь буквально по-буйволиному, так что их услышат с мили.
— Так держать. Орудия на левый борт! К бою!
Снизу-спереди и, уже неслышимо, далеко позади зажужжало. Команда была передана по расчетам за секунды, и теперь матросы изо всех сил раскручивали маховики горизонтальной наводки, разворачивая тяжелые для ручного привода пушки.
Кистью левой руки Алексей вцепился в ветроотбойный козырек: никакой другой защиты на «Кёнсаи-Намдо» не имелось. Правой он продолжал удерживать бинокль, изо всех сил вглядываясь в размазанный морок силуэта. Если это миноносец, то им конец. Короткое получилось командование. И вооружение на минзаге почти такое же, какое было на «Тумане» и «Пассате» — североморских сторожевиках, каждый из которых принял свой неравный бой с германскими эсминцами, навсегда объяснив даже презирающим наш флот адмиралам «Кригсмарине», чего стоит честь советского моряка. К тому времени, когда в океан вышли «Советский Союз» с «Кронштадтом», распространенное мнение о том, что экипажи кораблей Советского Военно-Морского флота коллективно обгадятся от благоговения при виде британского или американского флага над какой-нибудь выведенной в войну из «специального резерва» лоханью в тысячу тонн, устарело окончательно. Но все равно, право драться на равных потребовалось вырывать с боем, за него пришлось платить. Поэтому Алексей Вдовый, капитан-лейтенант ВМФ СССР, не чувствующий над собой даже родного флага, не задумался ни на секунду. Если ему суждено сейчас сдохнуть растерзанным осколками пятидюймовой универсалки безвестного американского эсминца вместе со своим новым, прихотью судьбы доставшимся ему под командование кораблем — то, значит, так тому и быть. Надо держать марку. Ну?
— Еще право, — негромким, ровным и злым голосом скомандовал он секунд через сорок. Видно было все так же плохо, но ему показалось, что если это и эсминец (что вряд ли — по длине силуэт был маловат), то он обращен к минзагу раковиной, разворачиваясь от них. — Еще… Еще чуть… Так держать…
Сейчас они расходились с неизвестным врагом левыми бортами. Минута, две — и ничего разглядеть в темноте будет уже невозможно. Есть ли у противника радар? Если он не стишком ошибся и это действительно не особо крупный корабль, то радара на нем может не быть. Но даже самый задрипанный сторожевик справится с ними в артиллерийской дуэли, и даже у самого тихоходного скорость будет выше раза в два.
Еще минута. Силуэт исчез в темноте, слитый с ней и с морем, перечеркнутым поперечными нитками тонких пенных гребней. Наблюдение за кормовыми секторами обычно ведется менее внимательно, но… «Сейчас, — напряженно продолжал думать Алексей. — Вот сейчас он врубит прожектор и начнет шарить лучом по морю. Бояться ему нечего: самолеты здесь не летают. Или летают?».
Поразмышляв, он признался самому себе, что понятия не имеет, способно ли обещанное авиаприкрытие на что-то такое, что заставило бы врагов самих шарахаться от любой тени. Скажем, на всякий случай не пользоваться радаром, чтобы не дать противнику запеленговать себя по его излучению. Не включать боевое освещение без крайней нужды, чтобы не спикировал из темноты бомбардировщик с убранными до минимума оборотами — даже самый маленький и старый, вроде «По-2». Три—четыре пятидесятикилограммовые бомбы вполне способны нанести любому сторожевику повреждения, мало совместимые с продолжением боевой службы в ближайший месяц. И в любом случае, даже просто опасение «как бы чего ни случилось» может послужить достаточно значимым фактором. В их ситуации — едва ли не решающим.
— Отбой… Ложимся на прежний курс, — приказал Алексей через несколько минут, когда отсутствие каких-либо событий начало понемногу убеждать его, что на этот раз обошлось. Даже десять минут на шести узлах — это морская миля, а подходить здесь слишком близко к берегу он не собирался. Слишком опасно: какой бы слабый ни был у северокорейцев флот, но к тому, что посреди ночи в десятке-другом миль от линии фронта к берегу может подойти моторная шхуна со взводом десантников, лисынмановцы должны были уже привыкнуть — со всеми вытекающими из этого последствиями. Могли здесь быть и необозначенные на картах мели, и даже мины — хотя и Алексей, и в свое время флаг-минер все же предполагали, что последние враги должны ставить ближе к берегу. Основными «потребителями моря» в прибрежных водах Корейского полуострова все же являлись 7-й флот США и британский Дальневосточный флот, а риск потери или повреждения боевого корабля на собственных минных заграждениях наверняка не окупался для них подрывом какой-нибудь шаланды или пары сампанов.
