Ход кротом (СИ) - Бобров Михаил Григорьевич (читать онлайн полную книгу TXT) 📗
— Нет, — облизнул губы Костя, — какое там. Либо в рассрочку на двадцать лет, либо за пять лет отработки на шахте. Да не учетчиком там или каким писарчуком, а в забое. А зато в тех подземных тоннелях трубы отопления. Одна большая котельная на весь город, понимаешь? И горячая вода по всем улицам, во все квартиры заходит. Ну, как у нас в стойло заправочный шланг от гидроколонки. Только деньги плати, а печку топить не надо.
— Ловко придумано.
— Ловко-то ловко, да тут закавыка, — новичок хмыкнул. — В своем доме ты сам решаешь, когда топить. А здесь либо всем, либо никому. Непривычно. Если котельная, положим, испортится, так что же, всему городу пропадать?
Машинист и кочегар переглянулись.
— Вот и выходит, что в таком городе одиночке жить… Если вместе со всеми, так легко. А если своим умом, так я даже и не знаю…
Сашка закинул в топку еще несколько лопат и спросил:
— А как его построили так быстро?
— Из готовых элементов это называется, — Костя пожал плечами. — Я там землекопом два года оттрубил, все хорошо видел. Привозят бетонные ящики, друг на друга краном складывают — ниче, стоит. Мы по первости рядом с ними ходить боялись, все ждали, что повалятся. Так и не дождались.
Костя поглядел в окно со своей, левой стороны. Окно чистое, а все же мир за ним как будто отрезан. Все другое. Перелески, рыжие лучи закатного солнца, молча провожающие поезд бабы на полях, темнеющие хаты на склонах.
— … Вот, а вокзал сразу под огромный купол. Пятьсот шагов поперечина, поезд наш целиком влезет. Стальные ребра, плиты бетонные. Откуда привозили, не спрашивай, сам не знаю. Там тоже академиков бегало, сколько я дома просто грамотных не видел. Как же, Соцгород! Первый в стране!
— А что не остался? Работы не нашел?
— Работы там хоть жопой жри, — Костя вздохнул. — Эх, да чего тут вилять. Зазноба моя, как узнала, что казак, то и послала… Далеко, в общем. У нее казаки родных порезали.
Костя махнул рукой и сказал ровным, «служебным» голосом:
— Добро, пошел я.
— Выход разрешен, — отозвался машинист, помечая на контрольном листе время. Помощник вышел на мостик вдоль котла. Крепко перехватывая холодный тонкий поручень, добрался до носового фонаря. Влез на ступеньку, сжав зубы, принялся подкручивать регулировочный винт, чтобы вода капала на карбид не больше и не меньше нужного. Карбид выделял горючий газ, а уже газ выдавал яркое, устойчивое пламя, куда лучше свечей. Наконец, удовлетворившись качеством и силой желтого луча, помощник слез на мостик и двинулся обратно, вздрагивая от рывков состава.
Вернулся в горячую сушь будки:
— Есть фонарь.
— Принял, есть фонарь. — Машинист поставил еще отметку в контрольном листе. Вытащил часы-луковицу, выписал время, спрятал часы.
— А много стрелок по всему Союзу, получается, — кочегар сообразил это в полной мере только сейчас. — Еще же венгры да немцы.
— Читал в «Железнодорожнике», чехи тоже запросились.
— Их Особой Республикой оставляют. С переходным периодом в десять лет. Как Приазовье. Костя, ты же там недалеко… Жил? — осторожно проговорил машинист.
— Ну?
— Правда, что у них там в каждой семье трактор, как Бухарин обещал?
— Что трактор, правда, — кивнул новичок. — Только не в каждой семье, а в каждой коммуне. Вот, как я про трамваи рассказывал. Если привык артелью чай пить, оно и ничего. А если привык своим умом, ух сложно!
— Вот, кстати про артели… Колхозы есть у вас?
— Года три назад не было. Сейчас уже пять или шесть… Не, восемь. Сухая Балка уже весной поколхозилась, а Горбуны еще на святки.
Поезд подошел к переезду и дал положенный свисток — тот самый крик степной птицы, что давным-давно поманил станичного мальчишку на чугунку.
— И что там, в колхозах? — Сашка отставил флягу, вытер губы рукавом.
— Там все не по-людски, по книге какой-то, — Костя с треском почесал затылок. — Нашего соседа дочка в Горбуны взамуж пошла. Дядько Петр ездил гостевать. Вернулся, говорит: ну ничего не пойму! Земли столько же, людей не прибавилось. Трактора на станции заказывают, как и мы. Но у нас продавать нечего, а эти осенью два вагона отгрузили!
Поезд вышел на закругление и дал свисток снова. В заднем окне будки Костя увидел сорок товарных вагонов. С площадки последнего ему махнул рукой стрелок железнодорожной охраны. Яркой звездой на штыке вспыхнуло заходящее солнце.
— И это, — сказал Костя, принимая протянутую Сашкой флягу, — не знаю, чего там обещал Бухарин. А только, что у махновцев, что у колхозов, что на станциях, трактора все куплены. Никому за так не выдавали. Так что брешет он, верно его в «Правде» Балаболкиным прозвали.
Начинался длинный душевынимающий подъем, так что машинист замолчал надолго, всеми чувствами уйдя в регулятор. Помощник и кочегар без устали подкидывали уголек.
— Пошел бы ты за Бухариным? — спросил вдруг Сашка. — Честно скажи, у нас тут стукачей нет. Мы «черные», на своих не доносим.
— Нет, — без единого колебания отвечал Костя. — Я тебе объясню, почему. Откуда бы мне трактор выдали, если сегодня их на все колхозы не хватает? Брехня это. И на что мне трактор и земля, если хлеб у меня никто не купит? С трактором хорошо, когда вокруг все без трактора сидят. А если землю всем и трактор всем, на чем же тут выигрывать?
— Ученый, — кивнул Сашка. — Грамотный. У меня дома мужики все решили: если поднимет Бухарин Украину, всем идти за ним.
— А комбед что, молчал?
— У нас комбед еще год назад самораспустился. — Сашка выругался в зубы. — Как Троцкого придушили, то и комбеды власть потеряли. Как у вас, не знаю, а у нас остались помесью избы-читальни с балаганом. Вот я и ушел сюда, на чугунку. Ну их к черту, с дураками пропадать. Одна польза, комбедовцы читать-писать выучили. То хотя бы в кочегары взяли.
Костя стиснул зубы и снова нащупал на шее крестик. Донести? Вдруг проверка это? Не донесешь сам — привлекут за укрывательство. Или, напротив того, проверка от бригады: донесешь и крысой станешь. В недобрый час выкинут под мост, а скажут, что сам правила нарушил…
— Не мучайся, — проворчал Гришка, выдыхая облегченно: подъем завершился, дальше до бункеровки оставалось просто держать ровный пар. — У тебя все на лице отражается. Так не гадай, не проверяет никто. Не ты первый, не ты последний. Душа твоя и жизнь тоже твоя, никто за тебя не решит. Мы «черные», друг на друга не стучим, и ты не стучи. Жизнь тогда простая и ясная будет. Лучше потяни за свисток, мы уже к Салтановке подходим.
Костя положил руку на эбонитовый рычажок регулятора, бережно двинул вверх. Паровоз опять засвистел, задрожал, окутался облаком разноцветного в закатных лучах пара.
И внезапно Константин понял — как дешево и просто сделать, чтобы стрелку никогда не забивало снегом. Только вслух говорить остерегся: вдруг это уже кто-то проверял, и тоже глупость оказалось? Больно уж просто!
— Больно уж просто, — студент с явным удивлением покрутил головой. — Даже обидно, как мы сами не додумались.
Костя беззастенчиво глазел на мраморные стены, шлифованные ступени. После черно-закопченого депо вестибюль Железнодорожного Института выглядел натуральным храмом науки. А уж девушки здешние выглядели — куда там заправщице Машке!
Но встретивший свежеиспеченного помощника студент вовсе не задирал нос. Поздоровался за руку, провел к столику, принес из буфета бутылку свежего пива. Костя полез было за деньгами, но студент решительно задержал его руку:
— Мы «черные». Сочтемся. Меня, кстати, Егором звать.
«Ты черный?» — Костя едва не засмеялся. Студент в костюме с жилеткой и галстуком выглядел таким игрушечным, таким гладеньким, барственным. Особенно по сравнению с потертым Сашкой или хмурым Григорием. Только недобитый казак уже научился не выражать мысли сразу криком. Мало ли, что там на лице написано. Лицо к делу не пришьешь, как объяснял допрашивающий его комиссар — там еще, на развалинах станицы, на пепелище дома.
