Распад - Стерлинг Брюс (библиотека книг .TXT) 📗
— Милый, а я думала, ты знаешь. Я думала, ты знаешь все.
В Коллаборатории было все предусмотрено для борьбы с биологическим заражением. Пришлось закрыть весь административный корпус. Газ, выделявшийся из фильтра-ловушки, был изготовлен при помощи очень остроумной технологии. Это была тонкая взвесь частиц, размером и формой напоминающих пыльцу амброзии. Частицы попадали в носовой проход безболезненно, как понюшка кокаина, после чего их содержимое через барьер просачивалось в мозг и производило там таинственные и колдовские изменения.
Оскар и Грета, с трудом втиснув себя в защитные костюмы, с красными лицами и заплетающейся походкой, были доставлены в клинику Хотзоны. В соответствии с обычным порядком их сперва тщательно вымыли, а затем осторожно исследовали. Хорошие результаты обнаружены были сразу же: они не умерли. Плохие новости пришли попозже. У них подскочило кровяное давление, лица были налиты кровью, координация движений нарушена. Наблюдались необычные расстройства речи. Кроме того, РЕТ-сканирование показало совершенно ненормальное расположение центров сознательной деятельности — два блуждающих очага возбуждения там, где у нормального человека должен быть только один. К основному ритму мозговых волн добавился еще один отчетливо различимый ритм.
Оскар был медленно и незаметно отравлен как раз тогда, когда он произносил лучшую в своей жизни речь. Мысль о такой подлости привела его в неистовую ярость. И тут обнаружилось еще одно примечательное свойство его отравленного мозга. Он мог в буквальном смысле слова думать о двух вещах сразу, но это давалось ему с таким напряжением, что он почти потерял контроль над своими желаниями.
Сестра предложила ему успокаивающее. Оскар горячо согласился, что он слишком гиперактивен, и подтвердил это пронзительными воплями, выкрикивая оскорбления и два раза лягнув стену. Немедленно последовала еще одна порция успокаивающего. После чего он снова впал в раздвоенную бессознательность.
В полдень Оскар вновь очнулся, чувствуя себя вялым и в то же время неуравновешенным. Он навестил Грету, которая была помещена в отдельную обеззараженную камеру. Грета провела спокойную ночь. Она сидела в кровати, скрестив ноги и положив руки на колени, прямая как стрела, устремив глаза в пространство. Она ничего не говорила, она даже не видела его. Она не спала. Она бодрствовала и была внутренне сосредоточена на чем-то неописуемо важном.
Сестра стояла на страже, пока Оскар наблюдал за Гретой, одновременно скорбя и радуясь. Скорбя; радуясь; скорбя, радуясь; скорбя радуясь. Она была такая возвышенная, тихая, неотступно занятая преследованием какой-то мысли. Она больше не походила на себя. Прикоснуться к ней было бы святотатством.
В сопровождении сестры Оскар побрел, спотыкаясь, в свою палату. Он спрашивал себя, как этот эффект подействовал на Грету. У разных людей он, похоже, проявляется неодинаково. Наверное, раздвоенное мышление, также как и обычное, может протекать по-разному.
Закрыв глаза, Оскар мог физически прочувствовать это ощущение. В его голову, словно стиснутую обручами, как будто были вложены два пузыря, жидких и мягких. Как два связанных центра инь и ян — мужское и женское начало. Два фокуса внимания — и один из них был каким-то образом впереди, а другой позади, и когда тот, который впереди, пробуждался и становился сознательным, другой прятался сзади. И внутри этих пузырей жили маленькие глаза. Глаза, которые управляли программным обеспечением других потоков сознания, только еще зарождающихся. Как живые иконки, стоило к ним только мысленно прикоснуться, и они приходили в действие.
В палату вошел Кевин. Оскар только услышал его прихрамывание и был уже готов к его появлению; он успел перестроиться за какую-то долю секунды и понял, что нужно открыть глаза и взглянуть.
— Слава богу, ты здесь! — выпалил он.
— Вот это мне нравится, — сказал Кевин, бросив на него взгляд. — Какой энтузиазм!
Сделав над собой усилие, Оскар промолчал. Приложив некоторые старания, он мог сдержаться и преодолеть соблазн выпаливать свои мысли вслух. Для этого было нужно только прижать язык к верхнему нёбу, стиснуть зубы и равномерно дышать через нос.
— А ты не так уж плохо выглядишь, — задумчиво сказал Кевин. — Румянец чересчур яркий, и шею ты держишь, как жираф на бегу, но помешанным не кажешься.
— А я вовсе и не помешанный. Тут совсем другое.
— Угу. — Кевин взял дезинфицированный металлический стул и удобно разместился, оберегая больные ноги. — Так, хм, шеф, извиняюсь за прокол с безопасностью.
— Всякое бывает.
— Угу. Видишь ли, все эти люди из старой бостонской команды Бамбакиаса — вот в чем проблема. Жена сенатора… она просто лезла из кожи, пытаясь меня убедить, что от меня ждут, чтобы я не раздувал эту историю с пресс-секретарем. У тебя с этой пресс-красоткой была раньше любовь и все такое. Я и думал, гораздо лучше все это похоронить, а потом приходит эта — Мойра Матараццо, тоже пресс-секретарь сенатора, только прежний… Ну я и потерял след. Вот и все. Просто не мог его удержать во всей этой катавасии.
Вся эта бостонская команда, и прежняя команда, и команда ребят из прежней команды; ну кто бы мог удержать след в таком дерьме? Проклятье, я уж даже не знаю, сам я числюсь в твоей команде или уже нет.
— Я понимаю, в чем дело, Кевин. Это побочное следствие того, что можно обозначить, по существу, как влияние социальных процессов наполовину феодального, наполовину правового, децентрализованного, раздробленного, основанного на распределении и отказе в распределении, многофакторного общественного строя.
Кевин вежливо ждал, пока Оскар кончит говорить.
— Вот о чем стоит сказать. Я проследил все передвижения Мойры. В куполе, в административном корпусе, вне купола… Я практически уверен, что она никому из нас больше не подбросила эту свою бомбочку замедленного действия.
— Это Хью. Кевин засмеялся.
— Ну конечно же, это Хью.
— Но затевать все это против нас сейчас… Это выглядит так бессмысленно, так мелочно. После того, как война кончена, после того, как он ушел в отставку. Как раз когда я собирался все это бросить.
— Так, значит, ты это всерьез тогда — насчет своего ухода.
— Что?
— Я подслушал. Я забыл упомянуть, что я прокрутил записи этого инцидента с ядом. Этой романтической беседы с доктором Пеннингер, которую вы вели, когда вас отравили газом.
— Ты посадил жучков в этот конференц-зал?
— А как же! Я ведь в своем уме. Конечно, я посадил туда жучков. Не то чтобы у меня было время прослушивать каждую проклятую комнату из тех, что я здесь усеял жучками… Но уж если в одной из этих комнат происходит акт террора и биологической войны, тут уж, будь уверен, я прокрутил запись с самого начала. Я ничего не упускаю, Оскар. Я быстро учусь. Я на самом-то деле чертовски хороший коп.
— Никогда не считал тебя хорошим копом, ты просто трепло.
— Ну и ну, опять ты за свое… А знаешь, ты, что у тебя два разных голоса, когда ты говоришь такие противоречивые вещи? Мне надо будет прогнать анализ напряжений, но пари держу, что можно перепутать голосовые характеристики. — Кевин откачнулся назад на стуле и положил ноги в носках на кровать Оскара. Он довольно спокойно отнесся к такому обороту дела. Оскар подумал: Кевин тогда ведь имел случай наблюдать этот феномен у гаитян. У него было время освоиться с этой идеей.
— Конечно, у меня было время освоиться, — сказал Кевин. — Это очевидно. Ты бормочешь про себя, так что легко узнать, о чем ты думаешь. Я распознал этот синдром, шеф. Подумаешь, большое дело! Я ведь уже освоился с другой твоей проблемой — насчет личного происхождения… Оскар, мы ведь всегда ладили?
— Да.
— Должен сказать, меня по настоящему задело, когда доктор Пеннингер назвала меня безмозглым громилой. Сказала, что я запугиваю людей и шпионю за ними. И ты, шеф, за меня не заступился. Ты ей ничего не сказал.
— Я предложил ей выйти за меня замуж..
— Женщины, — проворчал Кевин. — Их не поймешь. Все они ненормальные. То это мерзкая соблазнительная стервоза вроде Маты Хари, разносящая газовые бомбы… То доктор Пеннингер там внизу — Непреклонная Снежная Королева Вечного Света и Истины…
