Александровскiе кадеты (СИ) - Перумов Ник (бесплатные версии книг TXT) 📗
И он решительно поволок Веру прочь, в успевшую сгуститься темноту, властно поглотившую узкий петербургский двор.
Федор так и не понял, заметил ли его жандарм или нет. Он лишь успел заметить, как пальцы сестры разжались, что-то небольшое и тёмное упало в снег — тот самый браунинг.
…Нет, само собой, стрелять кадет Федор Солонов, сын полковника, георгиевского кавалера, разумеется, не стал.
Он просто нагнулся, схватил ещё не успевшую остыть рубчатую рукоять; размахнулся и что было силы, едва дотянувшись, ударил беднягу городового в висок.
Точнее, куда-то в ту область.
Тот пошатнулся, выпустил Веру, стал оседать.
Сестра вновь схватила Федю за руку, потащила под арку; осторожно глянула туда-сюда (в руках мелькнуло круглое зеркальце).
— Свободно… Бежим, Федя, бежим! Да шинель, Федя! Шинель не забудь!..
Они перебежали на другую сторону улицы, вновь нырнули в ворота, бежали всё быстрее, оставляя за собой проходные дворы — пока наконец, вконец выбившись из сил, они не остановились, тяжело дыша.
Федя и в самом деле принялся переодевать шинель.
Вера поспешно выхватила у него браунинг.
— Где так только научился…
— В корпусе… — просипел бравый кадет.
Это было чистой правдой. Учил их Две Мишени и учил очень хорошо.
…К Балтийскому вокзалу приближались элегантно одетая молодая дама и подросток-кадет в форме Александровского корпуса. Внимательный взгляд, возможно, нашёл бы в их одеяниях некоторые непорядки, но сейчас, зимним питерским вечером, когда темнеет уже в четыре пополудни, а бледные фонари на набережной Обводного канала почти не дают света, опасаться особо придирчивых наблюдателей не приходилось.
Конечно, городовые и стража не слонялись просто так — стрельба всё-таки раздавалась слишком близко. Иные покрикивали на пассажиров, особенно на тех, что победнее, что тащились к вагонам третьего класса:
— Проходи, не задерживайся! Нечего тут, нечего!..
Но Вера и бровью не повела. Добыла откуда-то из-за пазухи крошечный ридикюльчик, оттуда — пятирублевую ассигнацию, взяла билеты в первый класс, немедля потребовав у проводника горячего чаю, «как только поезд тронется».
В купе было тепло и уютно. Чай и в самом деле появился почти мгновенно, позвякивала серебряная вилочка на блюдце с тонко нарезанным лимоном, стояла ложка в густом меду.
Федю Солонова трясло. Как ему удалось свалить одним ударом здоровенного громилу-городового?! И что же, теперь он — государственный преступник?
Вера сидела напротив брата, на удивление спокойная, только очень бледная.
— Что ты здесь делал?
— Нет, что ты здесь делала? — каяться Федор отнюдь не собирался.
Сестра прикусила губу.
— Откуда ты на крыше взялся?
«Ага, — подумал Федя. — Она ж не догадывается, что я их подслушивал, что знаю про Старика, про Льва, про Бывалого…»
— А зачем тебя жандарм хватал?
— С каких это пор в семье Солоновых принято отвечать вопросом на вопрос? — почти искренне возмутилась Вера.
Тут, конечно, напрашивался ехидный ответ — «с тех самых, как моя старшая сестра связалась с государственными преступниками!», но Федор счел за лучшее это пока придержать.
— Это у вас тут такие поэтические вечера?
— Много ты понимаешь! Ну да, поэтические. Не все мои подруги в особняках живут, многие очень даже скромно! А вот что ты делал на крыше и что по этому поводу скажет мама…
— А что скажет папа по поводу твоего браунинга?
Удар попал в цель. Вера закусила губу.
— Браунинг ты тоже на поэтическом вечере раздобыла?
Сестра молчала.
Федя с торжеством потянулся за чаем.
[1] Отряд (польск.)
[2] «Сюда! Скорее!» (польск.)
Глава 14.1
— Не говори им. Пожалуйста, не говори. Умоляю. Христом-Богом молю, — голос Веры дрожал, в глазах стояли слёзы. — Ты ведь тоже… ты тоже… что ты там делал, на этой крыше?
Он не дал втянуть себя в этот круг.
— Что б ни делал, а оказался, где нужно! Да если б не я, фараоны тебя б уже в кутузку засадили и знаешь, что б тогда с тобой было? А с папой?
— Ничего бы с ним не было, — буркнула Вера.
— Почему?
— Потому что… потому что… — она заметно колебалась, хотела что-то сказать, но под конец выпалила явно не то, что собиралась:
— Софью Перовскую повесили, так? За цареубийство, не шутка! А отец её ещё девять лет, до самой смерти, состоял членом совета при министерстве внутренних дел![1]
— Тихо ты! — зашикал на сестру Федор. — Мало ли! То когда было! А теперь время другое, сама знаешь! Эвон, мятеж на мятеже!
Вера не нашлась, что возразить.
— Ладно, родителям не скажу, — смилостивился наконец Федор. — Но только если ты всё мне сама расскажешь!
— Чего я тебе расскажу? — уныло спросила сестра.
— Что ты там делала. Что за люди. Почему их полиция ловила. Я из-за тебя, между прочим, преступником сделался!
— Люди… — проворчала Вера. — Всякие люди. За народное счастье стоят, за справедливость, за свободу…
— А это не они часом семеновский эшелон взорвали? — Федя знал, что не они, но припереть сестрицу к стенке лишний раз не мешало.
— Нет, не они, — неожиданно спокойно сказала Вера. — Социалисты-революционеры. Их «Боевая организация», если хочешь знать.
— А… а ты откуда про то узнала?
— Откуда надо, — отрезала Вера. — От тех… людей, которых сегодня арестовали. И вообще… я там была по заданию!
— Какому заданию?
— Побожись, что никому не скажешь!
— Клянусь! Могила! — Федя трясущимися руками полез за пазуху, достал нательный крестик.
— Я там была по заданию полиции, — шёпотом отчеканила сестра.
— Чего-о?! — Фёдор так и сел.
— По заданию полиции, — Вера наслаждалась эффектом. — Для борьбы с крамолой.
— Врёшь! А жетон у тебя есть?
— Какой жетон?
— Ну, полицейский!
— С ума спятил, Солонов-младший! Кто же на такие дела с полицейскими жетонами ходит?! Ты ещё скажи — «почему фуражку не надела»!
— Всё равно не верю, — упрямо сказал Федор. — Чем докажешь?
— А чем тут доказать можно? — парировала сестра.
Тут пришлось задуматься. А и впрямь, чем? Что там в полиции принято? Расписку, наверное, писать? С печатью?
— Глупый ты, — снисходительно заявила на это Вера. Она явно приходила в себя. — Никто в полиции про меня не знает, кроме только одно лишь человека, из Охранного отделения. И имени моего там нет, псевдоним только, потому что у смутьянов там свои агенты тоже есть. Вот потому-то меня и арестовали, потому что это обычные жандармы, а того, кому я сообщаю сведения, здесь не было…
С точки зрения Федора, это было не лучшим объяснением.
— Тогда расскажи, как это всё началось?
В конце концов, он ведь тоже знал кое-что.
— Ничего особенно таинственного, — Вера пожала плечами. — Кузен Корабельниковых, Валериан… он стал за мной ухаживать… — она покраснела.
Это не было секретом, но Федя подумал, что ему стоит удивиться.
— Мал ты ещё для таких вещей!.. Но… в общем, дело было так — он стал мне рассказывать о несправедливостях, о тяготах народной жизни, как плохо живется крестьянину, рабочему, ремесленнику… Я слушала, поддакивала, он становился всё откровеннее. А потом предложил «встретиться с героическими людьми, что хотят изменить мир».
— И ты пошла? Не думала про нас, про папу, про маму?
— Пошла! — вспыхнула Вера. — Потому что… потому что уже знала, что это смутьяны и мятежники!
Федору Солонову было всего лишь двенадцать с половиной лет, и опыта в сердечных делах он не имел никакого (ну, если не считать смущения и растерянности, испытываемых в обществе одной юной, но донельзя отчаянной гимназистки-«тальминки»), и сейчас что-то не слишком укладывалось в его сознании.
— Сразу? Сразу знала? И никому не сказала?
— Не сказала! — огрызнулась сестра. — Но… потом Валериан стал говорить о терроре… о том, что это неправильный путь, а надо готовить восстание… и тут я испугалась. И… пошла в Охранное отделение. И… рассказала там всё.
