Атаман из будущего - Спесивцев Анатолий Федорович (читаемые книги читать txt) 📗

— Нет, ясновельможный пане. Чего их бояться? Не раз бунтовщиков под вашим началом били и сегодня разобьем. Вороны улетели.

— Что?.. — непритворно удивился Николай.

— Вороны, да и остальные птицы, склонные к склевыванию падали, которые всегда сопровождали войско, утром встали на крыло и полетели на север. Туда, есть у нас зоркоглазые ребята, они заметили, что воронье сейчас со всех сторон слетается, — слуга вздохнул, — к лагерю нашему покинутому.

Коронный гетман помрачнел и сам. Неизменными спутниками любого войска всегда являются вороны. Если они куда-то улетают, значит, там есть для них пожива. Учитывая, что никто из поехавших выручать свое имущество или посланных на разведку не вернулся…

Николай разозлился на Збышка, такое узнавать перед битвой нежелательно, но ругать его не стал.

«Значит, разбойники таки взяли лагерь и перебили там оставшихся. Матерь божья, откуда они взялись?! Ведь все шпионы и перебежчики в один голос утверждают, что из казацкого табора никто, кроме гонцов, не выходил. Неужели с Украйны взбунтовавшиеся хлопы подошли? Тогда каким образом это тупое быдло смогло укрепленный лагерь взять? Немыслимо! Придется временно из головы эту загадку выбросить, победим и все вызнаем, а виновных на колья посадим».

Потоцкому пришлось созывать военный совет еще раз. Начал его вопль Калиновского:

— Из-за этих лайдаков я позавтракать не могу! Воды нет!

Его тут же поддержал единственный православный сенатор, Адам Кисель, родной брат коронного гетмана, еще несколько магнатов. Выслушав их, Николай, морщась, ответил сразу всем:

— У меня тоже нет воды. Завтракать придется всухомятку, кони остались непоенные. Значит, надо быстрее разбить врага, чтобы он нам не мог помешать поить наших лошадей и завтракать так, как мы привыкли.

— Так что, в бой идти голодным? — не мог успокоиться польный гетман.

— Почему голодным? — удивился Конецпольский. — Утром можно перекусить и всухомятку, злее в бою будешь.

— А горло смочить?

— Только не говори мне, что ты по утрам его водой смачиваешь! Вот, как обычно, выпей вина.

— Но мой конь вина не пьет!

— Пошли холопов в овражек, там ручеек течет и казаков нет! — разозлился коронный гетман. — Принесут они воды и себе, и твоему коню. Разве что идти им придется далеко, здесь, у нашего бивуака, воду всю вычерпали. Но поторопись, битву надо начинать пораньше, пока наши непоеные кони не взбесились от жажды.

— Почему вы не отгоните от берега казацкие чайки и не дадите возможности всем напиться?! — возмутился уже Кисель.

— Потому что мы сюда биться пришли, а не болтать попусту, как ты привык! Свяжись мы с этими чайками, на их отпугивание весь день уйдет. А войско и кони будут сидеть без воды. Растопчем бунтовщиков, скинем их с обрыва — напьемся сами и напоим лошадей! — все более злясь, отбрил его Потоцкий, после чего продолжил уже спокойным, несколько торжественным тоном: — Итак, панове, о распределении войск и командовании ими мы уже договорились. Ждать из-за сложившейся ситуации нам нельзя, чем раньше начнем, тем быстрее и с меньшими потерями победим. Да поможет нам в битве Дева Мария! С Богом!

Пришлось и знаменитым обжорам, коих в польском войске было немало, в этот раз завтракать наспех, всухомятку. Проблемы мелкой шляхты или пехотинцев не волновали никого, кроме их самих. Смогли ли они напиться, ели что-нибудь — личное дело каждого. Бунтовать в таком положении никто из них не решился. Все готовились к битве.

В противном лагере бардака тоже хватало, война без него не бывает, но проблем было куда меньше. Все же пока война шла по нотам, писанным в Азове. У союзников общее руководство битвой осуществлял одержавший за последнее время несколько громких побед Татаринов. Как было принято в те времена, он взялся командовать центром, огромным по любым меркам, хорошо укрепленным табором, с сорока тысячами засевших в нем казаков, треть из них, правда, показачилась только в этом году. В его распоряжении было шестьдесят пушек. Десяток мортирок и османских тонкостенок расставили вдоль стороны табора, обращенной к полякам, остальные же поделили пополам и поставили за пределами укрепления, с его краев. Это сделали по совету попаданца, рассказавшего атаманам о многих военных изобретениях будущего. «Нельзя быть сильным везде», — любил он повторять чьи-то слова. А стоя по флангам, между укреплением и конницей, пушки могли обстреливать и атакующую вражескую конницу, и польский центр.

Правый фланг казацкой армии возглавил калмыцкий тайша Хо-Урлюк, имевший в своем распоряжении около сорока тысяч всадников. Неожиданное предложение земли для кочевий подвластных ему племен и приглашение на разграбление богатых земель вынудило его изменить планы. Он прибыл сюда с большим войском, рискуя — под удар казаков могли попасть оставшиеся без достаточной охраны стада, женщины и дети. Но предполагаемая добыча, точнее ее огромность, стала убедительным аргументом для рискованного шага.

Левым командовал стремительно набиравший авторитет кошевой атаман Хмельницкий, в распоряжении которого было более двенадцати тысяч окольчуженных черкесов и пятнадцать тысяч конных запорожцев. Резервом в пять тысяч конных и столько же пеших казаков командовал немолодой уже Федорович (Трясило), имевший опыт побед над разными врагами, бывший кошевой атаман.

Поляки построились традиционно. В центре табор, чисто тележный, перед которым выставлены все пятнадцать польских пушек, за которыми построились вышедшие из табора заранее, в нарядной, под венгров, форме стрелки из нарезных ружей. Потоцкий надеялся с их помощью затеять с казаками перестрелку после обстрела их из пушек. Причем «немецкая» пехота [7] предпочла спрятаться в немодном уже в Европе таборе. Конница распределилась традиционно для своего времени, в три линии. На правом фланге: впереди семь, во второй линии — пять, в третьей — три тысячи. На левом соответственно пять, четыре, три.

Передние ряды кавалерии и польского табора составляли прямую линию. Особенно эффектно смотрелись гусары в своих сверкающих на солнце латах и нарядных одеждах и плащах из звериных шкур, с устрашающих размеров копьями, украшенными длинными флажками. Впечатляли у них и крылья из настоящих перьев, прикрепленные к их седлам сзади, и великолепные кони в дорогой сбруе. Растягивать всадников на всю ширину поля не стали, так что от обрывов их отделяли сотни метров. Располагалась эта линия метрах в шестистах от казацкого табора.

Казацкая конница выстроилась необычно, с некоторым отступлением от задней стены казацкого укрепления, которое, таким образом, находилось существенно ближе к врагу, чем передние всадники казацко-калмыкско-черкесской коалиции на флангах.

Потоцкий собирался как раз послать к врагам парламентера с предложением о сдаче, когда казацкие пушки дали залп, а потом, к его великому удивлению, открыли огонь из ружей казаки из своего укрепления. Даже для самых современных нарезных ружей это было слишком большое расстояние. Судя по количеству дымов, стреляло их не меньше двух-трех тысяч. И они не просто палили в воздух — по польским рядам пошла гулять смерть. Всадников и коней сбивали на землю, калеча и убивая, ядра пушек. А артиллеристов и вышедших вперед штуцерников — пули. Пушкари у поляков кончились уже во время второго казацкого залпа, и в дальнейшем сражении польская артиллерия не принимала участия совсем. Уцелевшие при этом штуцерники благоразумно кинулись прятаться внутри табора, некоторые даже бросили при этом на землю свои дорогие штуцера. Только сейчас Николай осознал важность донесения нескольких шпионов, что казакам раздают какие-то особые пули для нарезных и для гладкоствольных ружей.

Пока коронный гетман оценивал обстановку, враги смогли удивить его еще раз. Второй залп из пушек и штуцеров последовал с невероятно, сказочно маленьким перерывом после первого.