Александровскiе кадеты. Смута (СИ) - Перумов Ник (серии книг читать бесплатно .txt, .fb2) 📗
«Т о в а р и щ и р а б о ч і е! Товарищи солдаты! И ты, вѣсь трудовой народъ! Промедленіе поистинѣ смерти подобно. Долой Временное Собраніе! Долой продажныхъ министровъ-капиталистовъ! Да здравствуетъ соціалистическая революція! Вся власть Совѣтамъ рабочихъ, солдатскихъ и крестьянскихъ депутатовъ!»
И чуть ниже, мелким шрифтом:
«Центральный комитетъ партіи большевиковъ»
Женщина ещё ускорила шаг, теперь она почти бежала. За спиной — Обводный канал, впереди — Николаевский вокзал; хотя нет, со вчерашнего дня он уже «Московский». Переименовали, ибо старое название «не отражало исторической правды». Проголосовали — и переименовали.
Обыватели только качали головами, да поглубже забивались в щели.
А, и хлеб продавался третий день с огромными перебоями и очередями.
Петербург, и Петросовет, и «красная гвардия», собирающаяся по окраинам, и солдаты запасных полков, жадно слушающие большевицких агитаторов — обещающих, и не когда-то там, а вот прямо сейчас, завтра! — землю, и не только. «У бар да у попов всё отберём, трудовому народу отдадим!» — «А дома барские⁈» — немедля следовал вопрос из густо дымящей махоркою толпа. — «А дома барские все тоже ваши. Бар да господ всех прочь! Пусть на все четыре стороны проваливают! Довольно попили нашей кровушки! Так я говорю, братцы⁈» — и дружный рёв «Так! Так! Так!..»
Женщина всё это знала. Как с одного из таких митингов она и возвращалась.
Немецкие «добровольцы», помогавшие Временному Собранию, занимали мосты через Неву и центр города, охраняя все ключевые учреждения; однако все окраины оставались в руках Петросовета.
Каблучки женских ботиков стучали и стучали по камням, быстро, часто, решительно.
— А ну, стой!
Дорогу ей загородили четверо. Двое в долгополых солдатских шинелях, один в поношенном пальто и четвертый в коротком полушубке, явно женском.
Тускло блеснул ствол нагана.
— Пальтецо сымай, живо! Всё сымай!
Четверо мигом обступили женщину, пихнули к стене, отрезая дорогу к бегству.
— Скидавай! Скидавай одёжу! Кольца, серьги, всё давай!
Бледные и тонкие губы женщины чуть заметно дрогнули. Руки её по-прежнему прятались в круглой муфточке; и сама она по-прежнему молчала.
Грабители потеряли терпение.
— Ах ты ж!.. — рябой солдат (или, скорее, дезертир: с шинели срезаны и погоны, и нашивки, и даже петлицы) потянулся было схватить её за отворот пальто.
Тонкая рука вынырнула из муфты.
Сухо треснул выстрел. Выстрел небольшого дамского браунинга калибра 6,35 миллиметра.
И за ним сразу второй и третий.
Рябой дезертир с наганом рухнул первым, рядом с ним второй. Третий, в пальто, только и успел что схватиться за пробитый затылок. Последний, в женском полушубке, бросился было наутёк, но поймал пулю бедром, взвыл, покатился, не переставая орать.
Лиговка равнодушно гасила его крики. Ни одном окне не вспыхнул огонь.
Женщина аккуратно подобрала наган. Подошла к раненому, наклонилась, подняла браунинг, спокойно прицелилась прямо в лоб грабителю.
— Прости… пощади… Христом-богом молю… Господи Боже, царица небесная… — затрясся раненый.
— А та, с которой ты полушубок снял — её ты пожалел? — негромко и страшно сказала женщина. Дуло браунинга в её руках не дрожало, черный зрачок смотрел прямо в глаза грабителю.
— Милостивица… не на-а-адо…
Позади них на пустой и мёртвой улице вдруг зафыркали моторы, брызнул яркий свет автомобильных фар. Скрип тормозов и резкое:
— Всем стоять! Что тут происходит⁈
Женщина медленно обернулась, даже и не думая спрятать оружие. В левой руке она держала подобранный наган.
С подножки автомотора спрыгнул человек в кожанке, маузер наготове. Бегло взглянул на трупы, на скулящего раненого. За новоприбывшим в свете фар блестели штыки его отряда.
— Комиссар охраны Петросовета Жадов, — чётко, по-военному, представился он. — Что случилось?
— Так разве не видно, гражданин комиссар? — раздался вдруг густой бас из-за спин. — Барышня одна возвращались, эти на неё и напали, поживиться хотели. Раздеть, как и остальных, гражданин комиссар, что мы сегодня видели.
— Да вот только барышня-то того, с зубами оказалась! — хохотнул другой голос.
Раненый стонал и дергался. Трое других грабителей лежали неподвижно, застыв уже навсегда.
— У того, что жив, прострелено бедро, — холодно и невозмутимо сказала женщина. — Если его перевязать и остановить кровопотерю, он выживет.
Комиссар Жадов кивнул. Двое с красными крестами на белых нарукавных повязках присели рядом с незадачливым грабителем, завозились там.
— Эй, ты, недострелённый!.. Так всё было, как тут говорят? Напали на гражданку с целью грабежа? А ты знаешь, что по декрету Петросовета я имею власть расстреливать таких, как ты, бандитов не месте, без суда и следствия? — грозно объявил комиссар.
Женщина едва заметно улыбнулась.
— Так… так… — простонал «недострелённый». — Каюсь, гражданин ко… комиссар… бесы попутали… это всё Рябой…
— Оправдываться в дэпэзэ станешь, — отмахнулся Жадов. — Повезло тебе, в рубашке родился. Сейчас заберем тебя, в лазарете подлатают. И будешь суда трудового народа ждать, скорого, но справедливого.
Солдаты-красногвардейцы деловито грузили трупы в кузов одной из машин — видно, дело было уже привычное.
— Вам, гражданочка, с нами проехать придется, — обратился к женщине комиссар. — Я так понимаю, вы их…
— Я их пристрелила в целях самообороны, — ледяным голосом уронила та. — Пусть меня лучше судят, чем несут.
— Логично, — усмехнулся комиссар. — А имя ваше, позвольте?..
— Шульц. Ирина Шульц.
— Шульц, значит… род занятий, гражданка Шульц?
— Я учительница. Русская словесность.
— А вы… — комиссар сделал паузу, — боевая, выходит. Небось кто урока не выучил — сразу пулю в лоб? — попытался он пошутить.
— Ну, зачем же так сразу. Только тому, у кого в четверти выйдет «кол». — Женщина улыбнулась в ответ, одними губами.
— Проедемте с нами, — повторил Жадов. — Дело ясное, обстоятельства абсолютно ясны… но снять показания я обязан. Эта шайка наверняка замешана и в других разбойных нападениях, так что… простите, гражданка Шульц, а как вас по имени-отчеству?
— Ирина Ивановна. А что, неужели я так плохо выгляжу, что ко мне надо обращаться, словно к старухе?
— Нет, нет, что вы, нет! — смешался комиссар. — Положено так… простите… Значит, садитесь, садитесь, сюда, в кабину… Мы тут в бывшем участке, здесь недалеко…
Ирина Ивановна Шульц едва заметно улыбнулась и поставила ботик на подножку автомотора.
— Значит, Ирина Ивановна, вы — учительница?
— Да.
Жадов обмакнул перо, старательно вывел что-то на бланке. Бланк был уже новым, без императорского орла. Вернее, орёл-то имелся, но выглядел он больше, как ощипанная курица. Ни корон, ни державы, ни скипетра…
Комиссар перехватил её взгляд.
— Да-да, эмблема уже новая. Это эти, временные, так их, простите, и разэтак. Придумали… управились быстро… да только разве ж трудовому народу орлы всякие нужны? Нет, не нужны, Ирина Ивановна, никак не нужны…
Скверное перо скрипело, словно пыточный инструмент. В бывшем кабинете начальника полицейского участка был относительный порядок, от разгрома он уцелел. Только исчез со стены портрет государя, остался тёмный прямоугольник, словно призрак.
— Область занятий… у-чи-тель-ни-ца, — старательно выводил меж тем Жадов.
— Писаря б позвали, гражданин комиссар.
— Нет у нас писарей, всё сами. Незачем бойцов отвлекать… да и пишут они, между нами… курица лапой и то лучше справится. А старые кадры все попрятались, разбежались, боятся гнева народных масс, гады!
Ирина Ивановна слегка кивнула.
— Конечно. Они и должны бояться.
— Революция карает лишь тех, кто запятнал себя преступлениями против рабочего класса и беднейшего крестьянства! За кем не числится никаких злодеяний, могут ничего не бояться, — пылко и убежденно бросил комиссар. — Значит, учительница… Место работы?
