Русская фантастика – 2016 (сборник) - Колесник Светлана (читать книги без регистрации txt) 📗
Больше там никого не было.
– А теперь – медленный танец! – раздался усиленный микрофоном голос у меня за спиной.
Я обернулся. Через стеклянную дверь балкона был отлично виден Александр. Он сидел за пультом диджея. И надет на нем был светлый костюм-тройка, а вовсе не меховая жилетка. Грянула музыка.
«Допился до апельсинов в ночном небе», – подумал я тогда.
Черт, это…
Утром мы направились на остров – посмотреть дом викингов и покататься на снегоходах. Не обошлось без скандала. Александр предлагал заменить эту часть культурной программы на бесплатную баню для всех гостей.
– А потом сожжем чучело Зимы, – говорил он. – Просто, понимаете, Зима вроде как не в курсе, что мы ее сегодня должны сжечь. Ночью очень сильно подморозило. В длинном доме отопления нет. Да и стоит он на пригорке, продуваемом всеми ветрами. Будет очень холодно, дети замерзнут… Снега навалило, опять же.
Я, как и многие, был согласен остаться в отеле. Мало радости тащиться с похмелья через покрытую льдом протоку, только чтобы увидеть деревянный дом «под старину». Да и удержать руль снегохода в дрожащих руках…
Но нашелся настырный мужик, из этих, что вечно чувствуют себя обделенными, начал брызгать слюной и размахивать какой-то ксивой. Александру пришлось согласиться.
Я подумал, что прокатиться на снегоходе было бы неплохо. Лена решила остаться в доме викингов, послушать рассказ о предназначении всех этих горшков, кувшинов, копий и топоров. Я не стал ее уговаривать прокатиться со мной. В последнее время мы все больше отдалялись друг от друга, лицемерно называя это «свободой» и «доверием». Лена даже не заметила моих эскапад на балконе вчера вечером. По крайней мере, ничего не сказала. Возможно, она думала, что я буду ее ревновать к тому лысому толстяку, и это как-то оживит наши отношения. Напрасный труд! Если ему не терпится увидеть маленьких лысых гусеничек, таких же противных и потных, как он, флаг ему в руки. Флаг в руки им обоим.
Остров, на котором находился музей живой истории, был, по сути, огромным валуном, выступающим из воды. Верхушка его была плоской, срезанной. По краям острова, как остатки волос вокруг лысины, теснились сосны. Центр представлял собой круглое, ровное плато, идеальное для катания на снегоходах.
Я не удивился, увидев Геру за рулем снегохода. Но вот заметить Эльвиру на соседнем снегоходе я не ожидал. Мне казалось, про горшки ей будет интереснее. Черно-желтые, словно огромные пчелы, снегоходы собрались в маленький компактный рой. Илья провел краткий инструктаж для всех женщин и подростков младше шестнадцати лет. В его лице было что-то неуловимо цыганское. Со стороны казалось, будто старый, опытный конокрад передает свой опыт новичкам. Время от времени Илья рассеянно поглаживал свой снегоход по тупой морде, словно бы коня по крупу, и это усиливало иллюзию.
Илья предложил сделать разминочный бросок до леса на другом краю острова. Я погазовал на холостом ходу, примеряясь к машине. До этого я катался на квадроциклах и особых сложностей не ожидал. Так оно и оказалось. Мы со снегоходом помчались навстречу солнцу по заснеженной равнине, все наращивая темп. Отчаянно и весело ревел мотор – и сжигал вместо топлива скуку бесконечных совещаний, мозговых штурмов, креатива и позитива, скандальных тупых клиентов и клиентов мелочно дотошных, тоску бессмысленных политических споров и бородатых анекдотов, вновь ставших актуальными, мелочные хлопоты Ленки с ее инстинктом наседки, промозглые черные улицы, ледяную жижу, в которой подметки сапог тают, словно в серной кислоте, замызганный кафель в кухне и выцветшие обои в комнате… С каждым метром, с каждым выдохом я освобождался от самого себя и признавал без всякого стеснения – господи, как же я сам себе надоел! Я скучный человек, великодушно сказал я сам себе. Все суечусь, все пытаюсь прикинуться веселым, добрым, надежным товарищем, хорошим работником, кем-то нескучным… Я даже не бездарь – я так, крепкий середнячок, как говорили в школе, мне не покорить Эверест и не открыть тайн мироздания, я винтик, стойкий оловянный солдатик, один из многих, на которых все держится…
К сожалению, я слишком умен и понимаю, кто я и что я…
Если мне самому с собой скучно, кто останется со мной, если эта моя маленькая гаденькая тайна выплывет на свет?
Плюнуть, что ли, согласиться на ребенка, пусть Ленка рожает… сама хоть чем-нибудь займется, да и я тоже, говорят, людям, занятым по уши, не бывает скучно… пока она не сбежала с этим лысым…
В этот момент я его и услышал.
Плач ребенка. Жалобный, пронзительный плач существа, которого завели в дикий лес к волкам и бросили умирать в снегу одного. Я просто видел, как он жалобно подергивает крохотными ручками и ножками в бесполезной, последней попытке согреться…
Не я один.
Все снегоходы словно по команде повернули к лесу. О парковке и прочих правилах, с которыми торжественно соглашался каждый посетитель, подписывая договор на поселение, никто и не подумал. Машины побросали как попало, заведенными. Мы очень торопились. Помочь, спасти. Эльвира и Гера остались, хотя двигатели заглушили. Гера приподнялась было, чтобы слезть со снегохода и пойти с нами. Но мать, хмурясь, начала что-то говорить ей. Еще на середине фразы Гера плюхнулась обратно на сиденье.
– Мы пока позвоним Александру, – сказала Эльвира Илье. – Если ребенок сильно обморожен, надо, наверное, связаться с МЧС…
– Да, Эльвира, правильно! – крикнул Илья, вбегая в лес.
Плач ворвался в мои мысли хрустально ясным переливом. Кровь запульсировала в висках, голову сдавило – словно захлопнулась крышка стального сундука над сознанием, отметая прочь все лишнее, глупые мысли. Ребенок. Здесь. Помочь!
Вдруг все закричали. Я тоже едва не закричал, желание спасти, найти, укутать было настолько сильно, что уже причиняло невыносимую боль. Пуховики и шапки моих спутников брызнули в разные стороны, как брызгает сок из переспевшего персика. Плач разрывал голову, как цыпленок разрывает скорлупу яйца, чтобы выбраться на свет. Пошатываясь, я последовал за Ильей – все-таки работник отеля, заблудиться здесь он не должен. Илья пробивался сквозь нетронутый снег, доходивший до середины бедра, с энергией и скоростью снегоуборочного комбайна.
Малыш по-прежнему всхлипывал, оставаясь невидимым, и это уже начинало раздражать. По просвету впереди было ясно, что мы вот-вот выйдем на берег, на обрыв; так где же ребенок? Сидит на льду и голосит так, что его слышно в центре острова, сквозь сосновый бор? Снег набился в ботинки. Я вовсе не собирался бродить по сугробам и надел хоть и теплые, но короткие, с тонкой подошвой, в которых всегда вожу машину. Я начал замерзать.
Я остановился, чтобы вытряхнуть набившийся за окантовку ботинка снег.
Потому я и сижу сейчас здесь, у полуоплывшей за ночь свечи, и пишу вот эти строки.
Надо подбросить дров, к утру всегда холодает.
В сугробе лежал ребенок лет четырех. Ноги его уже присыпало снегом. Он был тепло одет: толстая оранжевая зимняя куртка, из-за которой он казался почти круглым, как маленький снеговичок, фиолетовый шарф и шапка с помпоном. Одна варежка, тоже фиолетовая, валялась чуть в стороне. Он, как и в моих мыслях, вяло шевелил ручками и устало, безнадежно подвывал. Его забыли и бросили умирать. Меня с новой силой охватило желание кинуться к нему, выкопать из снега, принести домой, обогреть и накормить.
Илью – тоже.
Он сделал шаг вперед, наклонился, протягивая руки.
Шарф и помпон на шапке резко дернулись ему навстречу, теряя маскировочную окраску, становясь тем, чем были, – двумя полупрозрачными жвалами. Они впились Илье в грудь. Из сугроба, взметнув снежинки, показались бледные сегменты длинного мощного тела. Оно опрокинуло Илью на спину, вдавило в снег. Из отверстия между жвалами брызнула молочно-белая жидкость. Илья не издал ни звука. Лицо его побелело, потом посинело, потом почернело. Я словно бы видел, как человек замерзает насмерть – только на ускоренной перемотке.
