Александровскiе кадеты. Смута (СИ) - Перумов Ник (серии книг читать бесплатно .txt, .fb2) 📗
Здесь, в лаборатории, не прошло, похоже, и трёх секунд. Кажется, никто не успел даже испугаться.
Мария Владимировна поняла всё первой. Шагнула к Юльке, сгребла её в охапку, другой рукой обняла Игорька, тут же принявшегося смущённо вырываться:
— Ну, ба, ну что ты, ба…
А вот Юлька не вырывалась. Просто крепко обнимала бабушку, и всё.
— Вернулись… — прошептала Мария Владимировна. — Вернулись…
И заплакала.
Глава IX.1
Южные края и северные. Весна-лето 1915
15-ая стрелковая дивизия занимала оборону. Балка, в ней узкий ручеек, уже начавший вздуваться от талых вод. Хутор в центре позиции, фланги упирались в глубокие овраги. Справа и слева тоже не голое поле, там встали спешно переброшенные с западного фланга Южфронта дивизии. Правда, было их мало, не все успели подтянуться. Но и те, что успели, были в неплохом виде — пополненные из числа «сознательного пролетариата и беднейшего крестьянства», хорошо вооружённые — винтовок и пулемётов хватало, мало было новейших «автоматов Фёдорова», но это и к лучшему, простому бойцу они сложноваты.
Траншеи и окопы мигом заполнялись водой, стоять в ней приходилось хорошо, если по щиколотку, и красноармейцы стягивались к постройкам, где было, по крайней мере, сухо.
От Миллерово, казалось бы, всего ничего, и фронт беляки прорвали сразу на большую глубину, но увязли, передовые части до конца выполнили свой пролетарский долг — как могли, задерживали царские войска и таки-задержали, почти полностью погибнув, изрубленные улагаевской конницей.
Плохо было то, что в тылу так и не удалось справиться с мятежниками. Наступление на Вёшенскую и вовсе пришлось остановить, продотряды вливались в регулярные красные полки; восставшие казаки приободрились, вылезли из станиц, всё смелее и смелее нападали на тылы, обозы, громили ревкомы; у Бешанова нашлись подражатели, счёт «расстреляным при сопротивлении изъятию хлеба» шёл на сотни и казаки тоже зверели.
Жадов, хоть и начдив, вернулся с последнего похода за провиантом чернее тучи.
— Опять отряд наш попался, — выдохнул он в ответ на немой вопрос Ирины Ивановны. — Хлеб растащили, охрану разогнали, кто жив остался, а вот комиссара… — тут он вздрогнул, зябко повёл плечами. — Ирина Ивановна, дорогая… обещай мне, что, обернись дело полным швахом, и не найдётся у меня последнего патрона или гранаты — обещай, что пристрелишь. Я знаю, ты не промахнёшься. Прямо в лоб попадёшь, или в висок, или в сердце. Я и не почувствую ничего. Раз — и уже там.
— Перестань, Миша, — Ирина Ивановна встала, коснулась на миг его локтя. — Всё будет хорошо. Все останемся живы. И ты, и я. Верь мне.
— Верю, — совсем по-детски вздохнул Жадов. — Тебе — верю. Маленьким был — в Бога так не верил, как в тебя.
Ирина Ивановна на миг зажмурилась, острые тёмные морщины вдруг прорезали лицо; хорошо, что начдив-15 смотрел при этом в другую сторону.
Но, когда она вновь открыла глаза, никаких следов накатившего уже не осталось.
— Всё будет хорошо, — повторила Ирина Ивановна. — Скажи, комиссара этого…
Жадов поморщился.
— Тешились казачки, что сказать… медленно умереть не дали.
— Фамилия его как? — не отступала Ирина Ивановна.
— Пархоменко.
Брови Ирины Ивановны сдвинулись.
— Иван? Да как же он ухитрился-то⁈
— И на старуху проруха выходит… мельника они казнили, что хлеб прятал. Большая яма была, на много пудов. Ну и… и…
— А у мельника, небось, жена. И дочки на выданье. Были… Договаривай уж, Миша. Изнасиловали их всех, да и убили. И хорошо ещё, если просто застрелили…
— Да, — с болью вырвалось у Жадова. — Ну как так-то⁈ Ладно, казачня эта, нагаечники, они иногородних всегда ненавидели… отчего и лупили нас почём зря на маёвках… но наши-то⁈ Наши-то как⁈
— Наши тоже люди, — тихо сказала Ирина Ивановна. — Люди, не ангелы. Женщин на войне насиловали всегда. И убивали после насилия тоже.
— Так то всякий сброд! Буржуйские армии!
— А кто в них служил? Кто в солдатах-то был? Такие ж рабочие, такие же пахари. Не только «деклассированный элемент».
— Эх! — Жадов в сердцах махнул рукой, почти рухнул на лавку. — Долго нам ещё нового человека создавать придётся…
— Так чего ж создавать, я перед собой вот одного такого и вижу, — чуть улыбнулась Ирина Ивановна. — Ты-то, Миша, с пригожей вдовушкой тюфячки давить не станешь.
Жадов аж съёжился.
— Да как же я б смог… когда я… когда ты… когда я тебе…
— Вот потому-то ты и есть тот самый новый человек. — Ирина Ивановна наставительно указала пальцем. — Да-да, Миша. Тот самый. Который хлеб голодным отдаст, последнюю рубаху снимет, жизнь за справедливость отдаст. Всем — всё, себе — ничего. Эх, Миша, кабы все большевики б такими, как ты, оказались бы!.. А они сам знаешь что…
— Да беляки что же, лучше⁈ — горячо возразил начдив. — Тоже наслышаны! И хлеб отбирают, и расстреливают, и вешают!
Ирина Ивановна грустно кивнула.
— Звереют люди, Миша, вот что печально. Даже нет, не звереют. Звери друг друга сознательно не мучают. Убивают — так уж убивают. Для еды, детенышей прокормить. А мы… — она только головой покачала. — Счастье ещё, что наша дивизия не опозорилась.
— Питерскому полку спасибо. Сознательные ребята. Харьковские, то ж такэ… — вздохнул Жадов.
— То ж такэ, товарищ начдив, а дивизия меж тем готова к отражению вражеского наступления. Сами проедетесь по позиции?
— Если мой начштаба говорит, что готова — значит, готова. Как там этот… Штокштайн? Хоть одного шпиона поймал?
— Как не поймать, — холодно сказала Ирина Ивановна. — Уже с полдюжины. Если б не я — уже бы всех расстрелял.
Жадов аж поперхнулся.
— А почему мне не доложили⁈
— О чём? Хватает он бойца, сажает под замок и начинает, как он выражается, «раскалывать» — признавайся, мол, что ты агент беляков, не то к стенке. Сам знаешь, какая у него слава пошла, у Штокштейна.
— И что, признаются? — мрачно осведомился начдив.
— Конечно. Пока я не вмешалась. Со взводом надёжных питерских ребят.
— И молчала!
— Хороший начштаба начдива по пустякам беспокоить не должен.
— Ничего себе! Ирина Ивановна, товарищ Шульц, приказываю вам впредь мне всё докладывать, ничего не упускать!
— Есть не упускать, товарищ начдив. В общем, всех задержанных я отбила. А Эммануилу Иоганновичу сказала: Wenn Sie mit dieser Praxis nicht aufhören, werden unsere Soldaten Sie eines Tages zwingen, Kuhdung zu essen.
— Это что значит?
— Не суть, товарищ Михаил. Он понял. Тебя же не беспокоит, верно?
— Вот оно-то мне и не нравится… Что с разведкой?
— Вернулись. Против нас кубанские добровольцы, Ейский полк и Екатеринодарский.
— Ух ты. Цельная дивизия!
— Нет, товарищ начдив, едва ли половина от нашей наберется.
— Так это и хорошо. Значит, не полезут, — повеселел Жадов.
— Наоборот, плохо. Не нравится мне, Миша, когда против нас так мало сил оставляют. Больше на заслон похоже. Полезут в другом месте, прорвутся, зайдут нам в спину…
И тут, слово отвечая, где-то совсем неподалёку разорвалась шрапнель.
— Не полезут… — скривился Жадов. Накинул шинель и бросился на улицу.
От позиций добровольцев двигалась редкая цепь пехоты, над окопами красных рвались шрапнели, артиллерия белых била с закрытых позиций, и с неприятной точностью.
Батарей 15-ой дивизии попыталась отвечать, по приближающейся пехоте, но артиллерийский наблюдатели у «контры» всегда были отличные, и огонь они перенесли почти тотчас.
…Михаил Жадов этого не знал, но именно так сперва японская артиллерия расстреливала нашу, с закрытых позиций, выдвинув вперёд дозорных с полевыми телефонами.
Цепи добровольцев прошли какое-то расстояние, иные жадные до боя бойцы красных открыли пальбу, но с такой дистанции попасть можно было разве что случайно.
— Смотри-ка, залегли, — удивился Жадов, опуская бинокль. — Обычно контра эта пулям не кланяется, а тут, эвон, пузами благородными да прямо по грязи…
