Красные камни - Савин Владислав (полные книги .TXT) 📗
Комиссия Международного Уголовного суда при ООН прилетела в Сайгон в начале сентября. Формальным поводом для расследования был вопиющий случай убийства коммунистическими партизанами французских гражданских лиц (в том числе, женщин и детей — семей чиновников колониальной администрации) — не одним же Советам устраивать показательные процессы над украинскими и ливийскими повстанцами? Это произошло еще в мае — трехмесячный срок потребовался для договора с коммунистами о временном прекращении огня, а по факту, перемирии на всей территории провинции Кохинхина (южная треть Вьетнама), "за исключением необходимой самообороны". И пожалуй, что коммунисты от этого больше выграли, чем проиграли — поскольку перемирие привело к практической ликвидации французской колониальной власти за пределами городов и гарнизонов. Большинство помещиков (французских и местных), а также управляющих заводами и шахтами, и чинов колониальной администрации в провинции поспешили укрыться в города, прежде всего в Сайгон, который внезапно оказался переполнен "беженцами" — ну а те, кто остались, как минимум не препятствовали вьетконговцам ни в чем, если не прямо сочувствовали им. Как ни странно, это не привело к экономическому параличу — конечно, Вьетнам не слишком развитая страна, но какая-то промышленность там имелась (построенная нами, французами, для этих неблагодарных дикарей): шахты, рудники, кирпичные и цементные заводики, фабрики по переработке сельхозпродуктов, и конечно, железные дороги. К удивлению Ламбера (и остальных французов), все это с различным успехом как-то функционировало в руках полуграмотных вьетнамцев — зато законные владельцы собственности не получали от этой деятельности ни гроша. Канцелярия губернатора была завалена прошениями с требованием немедленно навести порядок, да и просто вернуть пострадавшим средства к существованию, "если вы не можете сейчас возобновить войну, то пусть французское правительство компенсирует нам потерянную ренту за этот срок, а после получит ее от коммунистов". Кончилось тем, что губернатор пригрозил выслать всех недовольных из Сайгона в коммунистическую зону, "сами попробуйте получить с Вьетконга ваши деньги". Что не прибавило популярности губернаторской власти — зато сохранило спокойствие и мир.
Конечно, эти беженцы были ценным источником информации о "преступлениях коммунистических партизан". Но и коммунисты тоже не теряли времени и возможностей. "Вы приехали расследовать преступления против гражданского населения — так получите". Буквально толпы свидетелей (вьетнамцев), явившиеся в Комиссию, рассказывали такое, что сильно напоминало десятилетней давности зверства эсэсовцев генерала Достлера над добрыми французами (да еще откуда-то выяснилось, что в антипартизанских подразделениях французской армии в Индокитае до сих пор в немалом числе служат самые настоящие немцы, когда-то воевавшие в Ваффен СС). И замолчать это было никак нельзя — поскольку в Сайгон вместе с Комиссией прехали и журналисты, в том числе и от коммунистических стран, да и Церковь занимала откровенно двурушническую позицию, "и вашим и нашим". В итоге, господин губернатор вызвал к себе французских членов Комиссии (и Ламбера в их числе) и устроил разнос, как сержант новобранцам.
— Что получила Франция в результате вашей деятельности — кроме скандала и убытков? Комиссия ООН — а вы для чего в нее включены, защищать абстрактную истину, или отстаивать интересы отечества? Нас не интересуют дохлые вьетнамцы — найдите тех, кто убивал французов, черт побери!
Коммунисты не препятствовали и тут — хотя как сказал полковник Леру, найти тех нападавших, дело безнадежное, ударные части Вьетконга, "десятые батальоны", как их называют, высокомобильны и могут сейчас хоть в Лаосе быть, хоть на границе с Аннамом. Но попытаться стоило, чтоб хотя бы успокоить губернатора и Париж — и Ламбер был среди тех, кому было разрешено выехать в партизанские отряды, и беседовать с самыми настоящими вьетконговцами. Особой ненависти к себе Ламбер не заметил, в партизанской зоне можно было, как оказалось, и французов найти — врачей, учителей, кто "не запятнал себя преступлениями против вьетнамского народа", их не трогали. Местного языка Ламбер не знал, пришлось через переводчика объясняться — и не то чтобы ему лгали, но вряд ли даже цивилизованный человек сумеет точно ответить на вопрос, что он делал в такой-то день три месяца назад, если только дневник не вел. А сами вьетконговцы были похожи на самых обычных крестьян — "воюем, чтобы жить как жили раньше. И так будет, когда вы уйдете".
Но все же какие-то ценные сведения удалось получить. В нескольких отрядах, а также в нескольких партизанских деревнях повторяли о "чужих, пришедших с запада, из Камбоджи, они не признавали наших правил, были невероятно жестоки". И это, опять же по словам вьетнамцев, было весной "в начале сезона дождей". А затем они ушли назад на запад, и больше о них мы ничего не знаем.
— Вы раскопали, вам и продолжать — сказал глава Комиссии, господин Эмон — поезжайте в Пномпень, месье Ламбер, может что-то и узнаете. Судя по тому, что известно про тамошних красных, это похоже на правду — по крайней мере, стоит проверить.
Ламбер прибыл в Пномпень в очень неудачный момент, когда к нему подходила коммунистическая армия Его Королевского Величества Сианука. И город был переполнен беженцами, еще больше чем Сайгон — но это были другие беженцы, не "приличная" публика, а в большинстве, такие же крестьяне, они заполнили все дома и сараи, спали иногда прямо на улицах. Они смотрели с ужасом и рассказывали ужасные вещи.
— Когда они пришли, папа сказал, я врач, лечил всех, кто нуждался, и буду рад служить камбоджийскому народу. Они сказали, ты лечил врагов и предателей, значит сам враг и предатель — схватили его, вытащили во двор и забили мотыгами. Маму насиловали толпой, а затем тоже убили. А нас с братиком просто выгнали, сказав, они сами с голода помрут.
— Когда они вошли в Баттамбанг, то убили всех, кто им не понравился. А остальных разделили — мужчин отдельно, женщин отдельно, воевать и работать на революцию. Малых, кто мог держать винтовку или лопату — как взрослых. Совсем маленьких — отнимали у матерей и бросали в канавы. Старых и больных, кто не мог ходить, или кололи штыками, или просто оставляли в домах, которые сжигали. Кто пытался сопротивляться или бежать — убивали на месте.
— Мобилизованных собрали на главной площади и самый главный комиссар произнес речь. Что ради победы революции надо не жалеть ни себя, ни врагов. И пусть погибнут девять из десяти — ради того, чтобы оставшиеся жили при истинном коммунизме. Десять лет лишений и труда — зато после тысячелетие народного счастья для тех, кто выживет.
Еще месяц назад Сианук был изгнанником, без всякой политической силы. Как у этого проходимца оказалась армия, сумевшая за какие-то две, три недели захватить пол-Камбоджи? Ведь даже вьетконговцы редко нападали даже на малые города. Командующий гарнизоном генерал Клермон лишь печально усмехнулся и ответил:
— Вам напомнить, месье Ламбер, что было здесь в сорок первом, когда Сиам вторгся через эту же границу по наущению японцев, уже хозяйничавших в нашем Индокитае? История повторяется, только вместо японцев другая сторона. У Сианука откуда-то взялись и артиллерия, и танки, и авиация — и боеприпасы они явно не экономят. Ладно, "шерманы" после Великой Войны янки продавали кому попало по цене металлолома, и "мустанги" с В-26 тоже могли хоть в частные руки попасть. Но когда мы попробовали дать им бой над переправами возле Поусата, то откуда-то появились реактивные, без опознавательных знаков, и это были не "миги" а "тандерстрайки-84", а у нас в Индокитае только винтовые, новейшие "дассо-450" до нас не дошли. И наверняка там за штурвалами самолетов и рычагами танков вовсе не желтомордые сидят — вам сказать, кто, или догадаетесь сами? Нас делят, как Китай — одна половина, их макаке, вторая, ясно чьей. Правда, наш лучший заокеанский союзник настолько любезен, что хотя бы своих солдат сюда не послал. И вы думаете, в Париже обо всем не знают? Скорее, предпочитают не замечать, или нам еще и своим защитникам от красного вторжения, войну объявить? Здесь в Пномпене всем известно, что центр шпионажа для Сианука, это консульство США, и мы ничего не можем с этим поделать. У меня наберется едва девять тысяч солдат, даже если я поставлю в строй всех писарей и поваров — на нас же движется не меньше сорока тысяч, по данным разведки, с явным превосходством в тяжелой технике, и с господством в воздухе. Послушайте моего совета, месье Ламбер — уезжайте отсюда скорее. Через два, три дня Пномпень падет — и лучше не думать, что головорезы Пол Пота сделают с населением. Особенно с европейцами, перед которыми они не испытывают никакого уважения. Что, вы спрашиваете, отчего бы не мобилизовать тех, кто бежит от ужасов коммунизма? Мы из этой публики даже пару рабочих батальонов для рытья окопов не сумели навербовать. Отчего-то лишь коммунисты умеют делать из азиатов настоящую армию — нам же остается лишь достойно умереть, показав красной своре, на что способен белый человек. А если не хотите уехать немедленно, то вам совет: когда будет плохо, попробуйте перебраться за Меконг, там комми не такие свирепые, могут вас пощадить. Или укройтесь в американском консульстве — свои своих не тронут.
