Год мертвой змеи - Анисимов Сергей (книги полностью TXT) 📗
Через 40 минут разведгруппа добралась до первого ориентира — микроскопической ложбины, отличавшейся от окружающего ее пространства понижением рельефа всего на какую-то пару метров. При свете дня и в мирное время это не имело бы почти никакого значения, но на войне и ночью такое место было драгоценностью, способной укрыть разведчиков, во-первых, от опасности, а во-вторых, еще и от сильного восточного ветра, несущего но насту снежные крупинки и забирающегося в самые глубокие щели между слоями одежды.
— Темп, товарищи, темп… — прошептал командир разведгруппы своим бойцам, когда все непроизвольно замерли, распластавшись на дне ложбины и пытаясь использовать для отдыха хотя бы секунду неподвижности. Это был только самый первый отрезок предстоящего им этой ночью пути, но усталость уже сказывалась.
— Нельзя отдыхать, некогда. Днем будем отдыхать…
Разведчики, находящиеся рядом с командиром, послушались беспрекословно. Остальные, расположившиеся в ложбине, имевшей вид вытянутого вперед неровного эллипса с командиром в фокусе, не услышали ничего, но поступили точно так же, как и первые: то есть поднялись и начали движение вперед.
Снег скапливался на дне углубления, способного лет так через десять превратиться в настоящий овраг, местами он оказался почти по колено и передвигаться здесь было тяжело. На некоторых же участках земля обнажалась, очищенная прихотью ветра, и тогда излишняя белизна маскхалатов бросалась в глаза. Люди передвигались согнувшись, а время от времени, когда это было удобнее, и на четвереньках. Никого такое не смешило, поскольку смеяться менее чем в двух сотнях метров в другую сторону от вражеских траншей не могло прийти в голову ни одному человеку, полагающему себя психически здоровым.
Темп — это было хорошее слово. Во всяком случае, подходящее. Чуть изогнутая к западу ложбина тянулась на полтораста метров — то расстояние, которое хорошо подготовленный солдат должен пробегать секунд за двадцать пять. Разведгруппа прошла ее за три—четыре минуты, и командир счел, что этот темп является просто отличным. Дальше пошло хуже. Следующие метров триста опять пришлось ползти. То с одной, то с другой стороны звучали одиночные выстрелы винтовок, а вдобавок к этому лисынмаповцы время от времени выдавали «дежурные», ни в кого особо не нацеленные пулеметные очереди, пересекающее темное небо наискосок.
— Темп… — произнес он еще раз через десяток минут, задыхаясь от усилий. Это было важно. В рейде за линию фронта, подобном сегодняшнему, против разведчиков играло все: в первую очередь мешающий двигаться снег, а так же обилие боеприпасов и неограниченное количество осветительных ракет, которыми располагали занимавшие передовые траншеи части 3-й южнокорейской дивизии — измотанной и обескровленной, но обладающей отлично подготовленным личным составом и наиболее, наверное, опытными боевыми командирами младшего и среднего звена во всей армии Республики Корея. Конечно, если не считать спецподразделений — вроде их собственного.
На руку разведчикам были разве что паршивая погода и сильный ветер, заставляющий вражеских наблюдателей и часовых больше защищать глаза, чем смотреть вперед, и не дающий им возможности слушать. Но этого было мало, а темпа все равно не хватало. Почти непрерывно, с короткими пропусками на ранения, воевавший с 1937-го по 1945-й, и затем с 1950 года и по сегодняшний день, командир разведгруппы, как и большинство его бойцов, совершенно четко осознавал, что если группа не сумеет выйти на нужную точку к рассвету — им всем конец. И это еще полбеды. В отличие от рядовых разведчиков, он был осведомлен о задаче группы и значении их успеха настолько полно, насколько это было безопасно для дела. Собой и своими ребятами, многие из которых были ему дороже родных братьев, командир разведчиков пожертвовал бы абсолютно без колебаний, но… Само по себе это задачу не выполнит. Они должны дойти до цели, сделать то, ради чего их послали, и пройти хотя бы полпути назад — и вот только после этого можно будет умереть с чувством исполненного долга. Удовлетворенно и спокойно, как умирают солдаты, уже убившие врагов за себя и за тех, кому не повезло, и тем самым искупившие свой долг перед страной.
— Темп, ребята…
Он уже не приказывал — почти просил. Ночь сливалась в одну безликую темную массу, прерываемую обычными здесь деталями — качающимися в небе разноцветными осветительными ракетами, плывущими в вышине пулеметными трассами и совершенно не связанными с ними звуками очередей и отдельными выстрелами слева и справа. Впереди было тихо. Сравнительно. Даже обострившийся до предела слух, одно из главных достоинств хорошего разведчика, будь он увешан оружием хоть с головы до ног, помогал сейчас не слишком: несколько часов движения — безостановочного и почти на пределе возможной скорости — забивали его пульсирующей гонкой крови в сосудах. А кроме того, был и ветер.
К полуночи командир разведгруппы осознал, что если он немедленно не даст себе отдохнуть, то сию минуту умрет — на месте и сразу. Но поскольку такая мысль приходила ему в голову и раньше, то он ее спокойно проигнорировал и продолжал ползти.
— Пак, — позвал командира боец-ханец, догнавший его несколькими уверенными движениями тела минут через пять после того, как эта мысль пришла в голову во второй раз. — Ты убиваешь ребят. Нам нужен привал. Я понимаю, что надо спешить, пока ночь такая темная и ветреная, но мы все равно не успеем, если выдохнемся сейчас. Ты знаешь, я никогда бы не сказал такое, но уже пора.
Они оба застыли на половине движения, чуть приподняв головы и опираясь на предплечья, как смотрят по сторонам ящерицы. Мгновения почти полной неподвижности были потрачены обоими на то, чтобы перевести дыхание, и хотя от этого командиру разведчиков стало на мгновение стыдно перед собой, заставить себя не наслаждаться этим он не сумел.
— Хорошо, — сказал он через секунду, стараясь, чтобы голос прозвучал ровнее. — Десять минут. Или столько, сколько нужно будет, чтобы перевалить вон туда…
Он показал движением пальца, и боец сморщился. До очередной ложбины (видно ее не было, но оба знали, где она находится) ползком было значительно больше десяти минут. Но решение командира, и так проявившего уважение к старому боевому товарищу выслушиванием его совета или просьбы, в разведке почти свято и обсуждаться не должно.
«Вперед», — прошел по цепочке давно установленный, простой жест. Некоторые даже не успели заметить эту короткую остановку, поглощенные исключительно тем, чтобы продолжать ползти, задыхаясь, тратя очередные крохи сил. Метры расстояния, в каждый из которых вкладывалась воля и боль, ложились под локти и бедра и исчезали позади. Изредка каждый из разведчиков на мгновение замирал, пытаясь прислушаться к окружающему, но все звучало так, как и должно: шум скачущей в ушах крови, сорванное дыхание, редкие, приглушенные расстоянием выстрелы с разных сторон — далекие и безопасные.
Когда они наконец-то добрались до очередной промежуточной точки отсчета, облегчение испытали все. Тот боец, кто в эти минуты находился в головном дозоре, тщательно проверил подозрительно мягкую, манящую поверхность нетронутого снега импровизированным щупом — вытянутой на длину руки малой саперной лопаткой, одной из двух, которую командир особой сводной разведроты, второй год действующей по «заказам» начальника разведуправления КНА генерала Ли Сан Чо, всегда заставлял иметь в группе подобного размера. Мин под снегом не оказалось, и один за другим разведчики с бесшумными, едва сдерживаемыми стонами облегчения сползли в ложбину, растягиваясь по ее длине и располагаясь так, чтобы ноги оказывались выше уровня головы. Головной и боковые дозоры, все одиночные, уползли в темноту, и после этого всякое движение прекратилось. В свете очередной — висящей почти точно над головами лежащих — осветительной ракеты, имевшей на этот раз какой-то нестандартный фиолетовый оттенок, было видно, как поднимаются вверх клубы пара. Даже не только ото ртов — вообще от тел.
