Ход кротом (СИ) - Бобров Михаил Григорьевич (читать онлайн полную книгу TXT) 📗
Про колымское золото с вилюйскими алмазами Корабельщик на общем совещании Совнаркома не болтал, хотя в своем наркомате уже сформировал геологоразведочное управление под началом Павла Павловича Гудкова. По легендам золотопромышленников, Павел Павлович «видел землю насквозь». Сдавшиеся белогвардейцы тотчас получили назначение в новые геологические партии прямо на местах. Давно наладивший сеть осведомителей Пианист живо изловил нескольких из новичков, предлагавших бежать с добытым золотом и алмазами через Берингов пролив на Аляску. Пойманных безо всякой жалости расстреляли, после чего глупые разговоры на привалах прекратились надолго. А уже через несколько месяцев свежепойманные белогвардейцы поняли, что величие большевистского Союза превзойдет величие царской России, как бы им это не претило. С этого момента белые призадумались, и процесс пошел. Под конец года они уже работали больше за совесть, чем за жалованье.
Наконец, в разделе связи обсудили приглашение на русскую службу голландца Хуельс-Майера, изобретателя важного устройства «радиолокатора», и вынесли Корабельщику выговор, ибо важного инженера успел перехватить Черчилль. Корабельщик только усмехнулся: у него в наркомате число академиков перевалило за две сотни, не считая прочего ученого люда. Даже из Франции успели прискакать наиболее бедствующие там эмигранты, робко предъявляя черно-зелено-белые карточки.
Как во всяком вопросе пропаганды, Корабельщик обставил прием возвращенцев с впечатляющей эффективностью. Уже в погранпереходе предъявителя карточки вели безо всякой очереди, отдельным коридором, не досматривая — на публику. Скрытый осмотр багажа выполняли прижатые чекистами опытные воры, пока ошалевшие от приема реэмигранты отсыпались в отведенной гостинице. Во избежание проколов, за ужином принимающий офицер подсыпал в стаканы снотворное; сами же гости после напряженного ожидания, заполнения анкет, фотографирования на новые документы, и тому подобной возни, желанию спать нисколько не удивлялись.
Поутру принимающий офицер провожал возвращенца на вокзал или к дирижабельному причалу, если дело происходило за Уралом. За время пути человеку наскоро подыскивали простейшую работу, выдавали ордер на комнату. В Москве, Питере либо Киеве сотрудник Наркоминфа мог приступать к работе чуть ли не с вокзала.
После первого жалованья — осечек не случалось! — возвращенец писал осторожно-радостное письмо. По его получению еще два-три отважных выходили к посольству, полпредству, или прямо на границу, где с замиранием сердца показывали пограничникам полосатые трехцветные карточки.
Смысл всей работы заключался отнюдь не в лишении западного мира еще нескольких инженеров или таксистов, да и вообще не в количестве возвращенцев. Советская Россия изо всех сил показывала, что хочет мира и торговли, скорейшего залечивания ран от гражданской войны — а потому ради примирения даже со злейшими врагами-белогвардейцами щедро делает первый шаг.
Ручеек работал; белые пропагандисты уже не могли врать про расстрелы сотнями, обобществление жен и питье жидобольшевиками детской крови на ужин. Из России приходили письма — единицами, десятками, потом и сотнями — в которых звучало совершенно иное. Не требуя ни копейки за рекламу, белоэмигрантская пресса даже печатала наиболее вопиющие, с их точки зрения, опусы, клеймя возвращенцев предателями и вызывая всякий раз бурное обсуждение. Послы и полномочные представители — «полпреды», — сдерживая улыбки, покупали белоэмигрантские листки, переправляли их возвращенцам, авторам писем. Те, в праведной ярости, отвечали… Белоэмиграция вполне успешно варила кашу из топора, яростно агитируя себя за собственный же счет.
Поэтому выговор Корабельщику звучал чистой формальностью, что все члены Совнаркома прекрасно понимали.
Завершив заседание, часть наркомов разошлась по своим делам; вышел из Кремля и Корабельщик. Положенную по рангу машину он использовал редко: дескать, на ходу лучше думается. Вот и сейчас Корабельщик шагал себе по брусчатке, словно прислушиваясь к невидимому собеседнику.
Еще не хватало, чтобы моего собеседника заметили! Рассыпаная над Москвой нанопыль принесла кое-какие результаты. Не сразу, но я все же научился слышать звуковую картину происходящего. Еще дольше учился понимать ее, не путаясь в сотнях тысяч одновременно приходящих сигналов.
И вот сегодня первый результат. Иду себе и слушаю вполне четкую запись из покинутого мной Андреевского Зала. Голоса, правда, пока не узнаю. Но теперь смотрю в будущее с оптимизмом: рано или поздно научусь и этому. Пока что и так неплохо.
— … А Махно этот сукин кот наверняка сказал: «Тебе что, большевиков на опыты жалко?» Сам же знаешь, что он развел в своем наркомате.
— Что такое, чего мы до сих пор не знаем?
— У него рабочий рабочему деталь продает! Это же капитализм в чистом виде! Вот мерзавец!
— Иной мерзавец именно полезен тем для нас, что он мерзавец…
Ленин, кстати, говорит, я цитату откуда-то запомнил. Вот, снова он:
— … Ведь плохие детали, таким образом, не принимаются дальше в работу, что и обеспечивает качество помимо армии контролеров. Токарь сам плохую деталь от литейщика не возьмет, безо всякого надзирателя. Это же какой, товарищи, энтузиазм!
А вот, кажется, Орджоникидзе, прямо вижу, как черноусый кавказец подскакивает на кресле, яростно крестя воздух ладонью:
— И ты на наркомтяж не жалуйся! Не жалуйся! Наши опытные заводы моторы дают безукоризненно. Вологда, Ижевск, Тула, стройка Магнитки — все на эту систему рвутся перейти. Брака мало, их изделия все берут охотно, крестьяне безо всякой разверстки хлебом платят. Мы уже подсобные хозяйства при заводах ликвидируем, не нужно!
— А пищевой порошок что же, не производите больше?
— Эти производства мы уже по «худенковцам» распределяем. Что там затрат: отапливаемый сарай, инвалид-сторож при печке, да списанная цистерна от железнодорожников.
Голос новый, тягучий. Наркомзем Билимович или финансист Гуковский?
— Все бы вам продразверстка да налоги на яблони! Поймите же: высшая степень гуманизма происходит из высшей степени цинизма. Вы думаете, отчего там, за границею, короли не разгонят свои парламенты, отчего не перевешают присяжных, почему терпят газетчиков? Вовсе не по добродушию, но сугубо по тонкому расчету. С живых, здоровых и радостных овечек можно состричь куда больше шерсти, еще и к их собственному удовольствию! — чем с понурых, больных; тем паче, мертвых.
Оратор всхлипнул, откашлялся: курильщик или болен?
— … Просто на Западе власть имущие уже освоили сей нехитрый принцип. Волки сыты, овцы целы; а что пастуху вечная память, в том и заключается торжество демократии, того ради оная и выдумана! Состязаться с демократами надо по-умному, и уж точно не загоняя наших собственных крестьян в рабство. Правильно только что указал Владимир Ильич: «Нет ничего глупее, как самая мысль о насилии в области хозяйственных отношений среднего крестьянина!»
Ишь ты, мелкий подхалимаж. Но кто? Не узнаю.
— … Из сего вывод: пускай Корабельщик распространяет свою систему на всю страну. Дешевле, чем армию контролеров содержать, а потом еще и расстреливать их за взятки…
Ничего, распространю. Я вам еще японскую систему «канбан» внедрю, тогда вообще взвоете. Но это уже в следующей пятилетке, вот наплодится побольше грамотных. Покамест не то, чтобы директора или наркома — грамотного, невороватого и неподловатого бригадира найти проблема.
Вообще, во всех конспирологических теориях меня более всего поражает вера в организационные таланты подчиненных. Я, как руководитель, хотел бы пожать руку жидомасонам и рептилоидам всех изводов, за их умение так долго и так успешно руководить планетой, притом даже не имея явных рычагов. Потрясающие люди, мои кумиры!
Ведь как появилась «параллельная система», когда токарь у литейщика заготовку выкупает, а потом обработанную деталь на сборку продает, и зарплату получает именно вот с этой разницы?
