Назад в юность - Сапаров Александр Юрьевич (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений txt) 📗
Тем не менее время шло. В июне я попросил в больнице оставить мне два-три дежурства из-за напряженного графика в школе. Ночью во время последнего дежурства в комнату снова пришла Таня. Она всю ночь не давала мне уснуть, шептала:
– Пожалуйста, люби меня, мой мальчик, – и плакала.
А утром я случайно услышал разговор двух наших санитарок. Пелагея Игнатьевна тихо говорила своей сменщице:
– Танька-то Федорова совсем с ума сошла, второй раз дежурствами меняется. Я в первый раз в толк не взяла, а сейчас поняла – она из-за Дашкиного сынка. Это ж надо, с дитем связалась.
Ее собеседница так же тихо отвечала ей:
– Ты что же, Пелагея, совсем ничего не знаешь? У Таньки же в прошлом году жених погиб, он ее каждый день с цветами встречал, уже и к свадьбе готовились. Я когда этого Сережку-то увидела, чуть не ахнула. Ведь они почти как братья-близнецы, только этот помоложе.
– Ой, бедная, и как же она теперь будет, – дрогнувшим голосом сказала Пелагея Игнатьевна и заплакала.
Увы, по-видимому, когда снова приходишь в этот мир, поневоле делаешь и новые ошибки. Мне тоже до слез было жалко эту умную красивую девушку, и я надеялся, что она сможет, как и большинство из нас, пережить свою потерю и начать все сначала.
Когда я пришел домой, мама почему-то еще не ушла на работу. Ее глаза были красными, как будто она только что вытирала слезы.
– Сергей, – сказала она, – нам нужно серьезно поговорить.
– Хорошо, мама, давай поговорим.
– Сергей, какие отношения у тебя с Таней?
– С какой Таней?
– Не строй из себя дурака, ты прекрасно знаешь с какой.
– Мама, у меня с ней нормальные отношения.
– Сережа, с сегодняшнего дня ты в больнице не работаешь. Не дури девушке голову, она только начала приходить в себя, мы ее полгода таблетками отпаивали. А тут ты. Я-то, дура, и не сообразила, что ты на этого Игоря как две капли воды похож, даже голосом. – И она снова заплакала.
– Мамочка, ну не плачь, пожалуйста. Ты ведь знаешь, что у меня последнее дежурство. Потом экзамены, а потом я уеду в Ленинград.
– Ну смотри у меня, чтобы в больницу ни ногой. Понял?
– Хорошо, мама, я все понял, в больницу ни ногой.
Две недели экзаменов слились в один длинный день. Я даже не мог остановиться и подумать о чем-то постороннем. Пару раз мне вообще пришлось сдавать по два экзамена в день. Несмотря на свою явную благожелательность, учителя, однако, спрашивали меня намного серьезнее, чем десятиклассников: те изумленно поднимали брови, когда слышали их дополнительные вопросы к билету, на который я отвечал.
Тем не менее все экзамены я сдал, и практически все на пятерки. Теперь у меня впереди маячила моя альма-матер из первой жизни – Военно-медицинская академия.
В июле я поехал в Ленинград. Отправляя меня, мама сто раз повторила, где и как себя вести. Я обещал тщательно следовать ее наставлениям и советам. Когда я с небольшим фибровым чемоданчиком выходил из квартиры, бабушка заплакала и несколько раз перекрестила меня.
Зайдя в вагон, я почувствовал себя словно дома. За свою жизнь я столько поездил по Союзу, что воспринимал вагон как что-то родное.
Со мной в купе ехали две пожилые женщины, которых моя мама тут же попросила присмотреть за мной до приезда в Ленинград, где эстафету примет моя тетка. Старушки свое обещание выполнили на сто процентов, и у меня не было никакого шанса выйти куда-нибудь без вопроса «Сережа, ты куда?».
Слава богу, эта поездка длилась всего лишь ночь. Если бы дольше, то, возможно, даже моего терпения могло не хватить на этих добровольных охранительниц.
Солнечным июльским утром на перроне Московского вокзала меня встречала тетя Нина, сестра отца. Она почти вытащила меня из дверей вагона и начала тормошить:
– Сережа, да я тебя еле узнала! Как ты вырос, уже выше меня на голову, а я помню, еще недавно играл в лошадок.
Тетка вежливо поздоровалась с моими попутчицами, поблагодарила их за присмотр, и мы на трамвае поехали домой. Я стоял и держался за ручку, прикрепленную ремнем к потолку, и вспоминал, как я раньше любил качаться на таких «качелях» во времена прежних поездок с родителями. Тетка жила в обычной коммунальной квартире на 4-й линии Васильевского острова, тогда еще тихом и спокойном районе Ленинграда.
Когда мы зашли в дом и начали снимать обувь, в длинном темном коридоре одна из дверей распахнулась и оттуда вышла простоволосая девушка в комбинашке, через которую просвечивали крупные ареолы сосков и темный треугольник лобка.
– О, какой мальчик симпатичный к нам приехал! Тебя как зовут?
– Лизка! Курва! – закричала моя тетка. – Сгинь с моих глаз! Сколько раз я тебе говорила – не выходи нагишом! Вывалила все титьки наружу, бесстыжая! Уйди, не смущай парня.
Девушка, подмигнув мне, ушла к себе в комнату, а тетка, продолжая ворчать, повела меня на кухню перекусить после дороги.
Кухня представляла собой большое помещение с обшарпанными стенами, покрытыми остатками когда-то блестящей масляной краски. По стенам стояли три газовые плиты, восемь столов по числу комнат, на каждом столе – набор посуды и керогаз, на случай если не будет газа. Здесь витал тот специфический запах питерской коммуналки, который преследовал меня затем многие годы жизни. И иногда, находясь за тысячи километров от Ленинграда и совсем в другом времени, при вдыхании похожего «аромата» я на долю секунды возвращался в темную коммунальную квартиру своего детства.
Мой отец был коренным ленинградцем, и до войны его семья жила на Лиговском проспекте. В сорок первом отец ушел на фронт, мой дедушка умер от голода во время блокады. Бабушка уехала в деревню к своим дальним родственникам. И после войны в квартире на Лиговке осталась жить только сестра отца, тетя Нина. В сорок седьмом или в сорок восьмом году моя тетя проснулась от странного шума и треска. Наученная блокадой, она за несколько секунд оделась и выскочила на улицу и вместе с такими же счастливчиками наблюдала, как их дом медленно разваливается на части, рассыпая балки и кирпичи почти до середины проспекта.
Через какое-то время ей выделили комнату в таком же старом доме, в почти такой же коммунальной квартире уже на Васильевском острове. Эту квартиру я знал хорошо, потому что вместе с родителями почти каждый год приезжал в гости. Тетка была очень озабочена моим образованием. Из-за этого дни каникул у меня сливались в сплошные походы в Эрмитаж, Кунсткамеру, Исаакиевский собор. К моему стыду, больше всего мое внимание в Эрмитаже привлекали мраморные статуи эротической направленности, а тетка как раз стремилась поскорее провести меня через такие залы.
Ее соседом по квартире был пожилой администратор цирка, и у нас всегда имелись билеты на лучшие места. В те годы билеты в цирк было не так-то просто достать. Однажды я сидел в первом ряду и, открыв рот, смотрел на Эмиля Кио, который в тот момент казался мне настоящим волшебником. А когда он поджег занавеску, за которой стояла девушка, только рука тетки удержала меня от того, чтобы не выпрыгнуть на арену и не проверить обгорелый каркас клетки.
А кукольный театр, где я в первый раз увидел постановку «Руслан и Людмила»!
Балет «Золушка» в Мариинке вообще произвел на меня неизгладимое впечатление. Мне в то время было уже десять лет, и я неоднократно бывал с родителями на балете в нашем городе. Но там это все не было таким ярким, праздничным. Когда на сцену полетели букеты цветов и раздались крики «браво», я оказался в полной растерянности. В нашем городе это не было принято. Все сидели молча и лишь к концу действия хлопали в ладоши.
Вечером я бродил по широкому коридору квартиры, и периодически кто-нибудь из соседей зазывал меня в гости. Там на старинных комодах стояли дореволюционные фотографии. Бабушки-соседки, глядя на них, вытирали глаза и говорили:
– Как при царе было хорошо!
Надо сказать, в этой квартире все соседи относились достаточно доброжелательно друг к другу. За все годы я не слышал там ни одного скандала.
