Чужак из ниоткуда (СИ) - Евтушенко Алексей Анатольевич (лучшие книги читать онлайн .txt, .fb2) 📗

Алексей Евтушенко

Чужак из ниоткуда

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Пробуждение. Чужое тело. Лечи! Мальчишка. Союз Советских Социалистических Республик

— Котика он спасал.

— Не понял?

— Что здесь понимать. Стоял с одноклассницей у Полтавских ворот. Котенок на дорогу выскочил. И тут на тебе — купец-афганец на «студере»-барбухайке [1] с грузом шерсти. Границу прошёл, на таможню торопился, чтобы до закрытия успеть — разгрузиться и назад. Там ограничение сорок, а он семьдесят пёр, козёл обкуренный.

— Ещё и обкуренный?

— Я ему огня не подносил, да только они по жизни обкуренные, сами знаете. Но раньше прокатывало, нашим они на хер не сдались, лишь бы правила не нарушали и котиков не давили. А тут…

— Значит, он выскочил на дорогу — котёнка спасать?

— Сам я не видел, одноклассница его рассказала, мне его уже таким доставили — перелом свода черепа, практически несовместимый с жизнью, перелом позвоночника в двух местах — седьмой шейный и одиннадцатый грудной; множественные переломы левой кисти, четыре сломанных ребра… Это, не считая гематом по всему телу и рваной глубокой раны на внешней стороне правого бедра. В общем, котика он спас, а сам… Жалко, пацана, тринадцать лет всего. Вся жизнь впереди. Была.

— Понятно. И вы, опытный хирург, не смогли его спасти?

— Да, я опытный хирург, это вы, товарищ майор, верно заметили. Более того — начальник этого госпиталя. Однако не бог и не волшебник. Сделал всё, что в моих силах, включая срочную трепанацию черепа, но… Будь под боком окружной госпиталь с его оборудованием, возможно, был бы шанс. Но где мы и где окружной госпиталь? У меня кислородному аппарату сто лет в обед, а койки войну помнят. Не Отечественную. Первую мировую. Хорошо хоть рентгеновский аппарат нормальный, иначе бы вообще хана.

— А вертолёт вызвать?

— А смысл? Он в таком состоянии транспортировке не подлежал. Ни по воздуху, ни по земле. Слушай, майор, кончай цепляться, в рапорте всё написано. Подробно. Я понимаю, работа у тебя такая, но и ты пойми — пацан был не жилец. Мне ещё с родителями его говорить придётся. Как подумаю, так… Коньяка хочешь, майор? По пятьдесят. Самое время, учитывая обстоятельства. Как врач говорю.

— Хм. Не откажусь.

Стук. Лёгкое позвякивание. Звук льющейся жидкости.

— Ну, не чокаясь. Помянем раба божьего Сергея.

Тишина. Кто-то шумно втягивает ноздрями воздух. Выдыхает.

— Хор-роший коньяк. Не обманули.

— Раба божьего?

— Не бери в голову, майор. Я такой же коммунист, как и ты. Хоть и должен по всей истории моего рода быть правоверным мусульманином.

— Да нет, ничего. Просто… Кстати, об усопшем рабе божьем Сергее. Это правильно, что у него открыты глаза, и он ими даже моргает?

— Что?!

Единственная попытка повернуть голову отозвалась такой страшной болью, что я чуть было не потерял сознание.

На глазах выступили слёзы.

Сквозь их мутную дрожащую пелену я разглядел два мужских силуэта, склонившихся надо мной. Подумал вытереть слёзы рукой, но оставил эту мысль, — если попытка повернуть голову привела к таким последствиям, то лучше не рисковать и вообще не двигаться. Пока хотя бы. Тем более кто-то тут говорил о двух переломах позвоночника. Моего, следует понимать. Плюс черепная травма практически несовместимая с жизнью (теперь понятно, почему так болит голова) и прочее по мелочи. Однако я жив, что не вызывает ни малейших сомнений. Значит, поборемся.

Я сморгнул, видимость улучшилась.

Крупный мужчина в белом халате и такой же шапочке. Рукава халата закатаны по локоть так, что видны сильные руки, густо поросшие черными волосами.

Врач? Будем считать.

Другой, ниже ростом, без головного убора, с короткой стрижкой жидковатых русых волос, облачен в какой-то мундир глухого зелёного цвета. Военный? Может быть. Поверх мундира наброшен такой же, как у первого, белый халат. Как к нему обращался первый — товарищ майор? Это воинское звание.

Стоп. Откуда я это знаю?

Нет, не так. Откуда я знаю язык, на котором они говорят? Более того. Я готов поклясться, что никогда прежде этого языка не слышал…

Зададим себе другой вопрос. Где я, и что вообще случилось?

Тем временем мужчина, которого я определил как врача, подошёл ближе, придвинул к себе табурет, сел и приложил большой палец к моему правому запястью (левое, перебинтованное, пульсировало болью).

Пульс считает, догадался я, исподволь разглядывая его рыхловатое лицо, на котором выделялись внимательные, чуть навыкате, карие глаза и крупный мясистый нос.

— Сто двадцать, — сообщил носатый врач, обернувшись к своему собеседнику. — Много, но не критично. Если бы не видел своими глазами, то сказал бы, что так не бывает. Однако — вот оно, — он умолк и опять склонился ко мне:

— Ты меня слышишь? Если не можешь говорить, просто моргни. Один раз — «да», два — «нет». Слышишь меня?

— «Да», — моргнул я.

Проверять, могу я говорить на этом языке или нет, не стал. Сначала разберёмся хоть немного в происходящем, потом говорить будем.

— Сейчас я посвечу тебе в глаза, старайся держать их открытыми. Хорошо?

— «Да».

В руке врача появился фонарик. Луч света коснулся сначала одного глаза, затем другого.

Понятно, реакцию зрачков проверяет.

Фонарик исчез.

— Рот можешь открыть?

— «Да», — я моргнул один раз и открыл рот.

— Язык в норме. Сомкни зубы и улыбнись так, чтобы я их видел.

Я оскалился.

— Хорошо. Боль чувствуешь?

— «Да», — моргнул я.

— Сильную?

«Нет» — дважды моргнул я.

Это было неправдой, но сильнодействующих лекарств я не хотел. Попробуем справиться сами — это надёжнее и полезнее для моего организма. Который, как мне кажется, и не мой вовсе. «Жалко пацана, тринадцать лет всего», — так сказал носатый врач, хорошо помню. Пацан — это я, и мне тринадцать лет. Это не слишком много, с учётом того, что средняя продолжительность жизни здесь — около семидесяти лет. Плюс-минус. Не спрашивайте, откуда я это знаю. Оттуда же, откуда язык и, вероятно, многое другое. Надеюсь. Но это всё потом, а пока необходимо заняться поломанным организмом. Как можно скорее.

— Хорошо, — сказал врач. — Хоть и весьма странно. Но самое главное, что ты жив. Остальное починим, не сомневайся. Это я тебе говорю, подполковник медицинской службы Алиев Ильдар Хамзатович. Веришь мне?

— «Да», — моргнул я.

— Это правильно, — улыбнулся он. — Порадовал ты меня, Сергей свет Петрович, если честно. Не ожидал. Лежи пока, отдыхай, я скоро вернусь. Пойдёмте, товарищ майор, поговорить надо…

Они вышли.

Сергей свет Петрович. Это он так меня назвал, на старинный манер. Значит, меня зовут Сергеем, а моего отца Петром.

Кемрар, произнёс в голове внутренний голос. Тебя зовут Кемрар. Кемрар Гели. Тебе тридцать два года, и ты инженер-пилот экспериментального нуль-звездолёта «Горное эхо».

Произнёс совсем на другом языке. Моём родном.

Но ведь и тот язык, на котором говорят этот врач, Алиев Ильдар Хамзатович, и товарищ майор, я прекрасно понимаю. Мало того, я только что на нём думал, даже не осознавая этого… Что происходит, я с ума сошёл? Раздвоение личности? Ага, и тела заодно. Ты — тринадцатилетний мальчишка, который кинулся спасать котёнка из-под колёс «студера», за рулём которого сидел обкуренный купец-афганец, и чуть не погиб. Зовут тебя, как уже выяснилось, Сергей. Отчество — Петрович. Фамилия…

Ермолов, всплыло в мозгу. Сергей Петрович Ермолов. А «студер» — это «студебеккер», марка грузового автомобиля. Не нашего, американского. Купец-афганец — подданный страны под названием Королевство Афганистан. Это наш сосед на юге, мы с ним торгуем и вообще.

И одновременно ты — инженер-пилот экспериментального нуль-звездолёта «Горное эхо» Кемрар Гели, тридцати двух лет от рождения.