Драмы - Штейн Александр (читать хорошую книгу полностью .txt) 📗
Платонов. Когда прикажут. (Встал, с холодной ласковостью). Видишь ли, любезный друг, революция пока еще не объявляла демобилизацию, А ты — солдат.
Часовников. Вот я и не хочу.
Платонов. Чего — не хочешь?
Часовников. Быть солдатом.
Платонов. А кем хочешь?
Часовников. Человеком.
Платонов. А я не человек?
Часовников. Солдат.
Платонов. Солдат революции.
Часовников. Это все равно.
Платонов. Разве? А вот Ленин называл себя солдатом революции.
Пауза.
Часовников. Тебе не приходит на ум, для чего ты живешь? Ты — гордый, тебе миноносец дали, с новой техникой. Солдат революции или просто солдат, как вам будет угодно или удобно, но ты скомандуешь — торпеда пошла на цель. Вот беда, Платоша, — нас научили думать, мыслить, размышлять, не только... размножаться. За эти годы мы стали много, очень много думать, об этом отлично сказано у Твардовского.
И не сробели на дороге,
Минуя трудный поворот,
Что нынче люди, а не боги
Смотреть назначены вперед.
Может, это вредно для несения вахтенной службы, но полезно для человечества. Ибо, когда человек размышляет, ему, естественно, приходят в голову мысли. Проще говоря, он становится интеллигентом. Ведь мы не только солдаты революции, Платоша, мы еще и думающие интеллигенты, правда одетые в военную форму. А когда ты думаешь, тебе гораздо труднее наводить торпеду на цель... хотя бы... хотя бы и во имя цели.
Куклин. Хлопцы, как хотите, запахло пацифизмом.
Часовников. Интеллигент не может убивать.
Платонов. А Ленин был интеллигентом?
Часовников. Ленин!
Платонов. Детишек карамельками одаривал? Вот он, твой Ленин. А мой — другой. Мой таких, как ты... сказать презирал — ничего не сказать. Дзержинский, вроде тебя, — стихи писал. А еще — смертные приговоры... Надо — подписывай смерть. Надо — на флоте служи. Надо — гальюны чисть.
Куклин (несколько озадаченно). Смотри на него.
Платонов. «Интеллигент не может убивать»? А рабочий может? Ты будешь стишки писать, а за тебя — стрелять будут? Эх ты, поэт. «Интеллигент не может убивать»? А интеллигента — можно убивать? Нет, Костик. Такая уж у нас судьба. Служба такая. Срочная, долгосрочная, сверхсрочная. Как желаешь называй. Только — до могилки. Будут танки — не будут. Будут ракетные войска — не будут. Уйдет флот под воду — не уйдет. А мы солдаты революции и служить ей будем верой-правдой, пока... (Засмеялся). Пока не сыграем в ящик. Есть тут красная книжечка — заступай. (Хлопнул Часовникова по плечу). Что молчишь?
Часовников. Я — беспартийный.
Платонов. Какой ты беспартийный? Комсомолец. Кстати, двадцать семь, пора бы.
Часовников. Я осмотрюсь.
Пауза.
Куклин. Что-то новое.
Пауза.
Платонов. Осмотришься?
Часовников. Дорогие мои хлопчики. Я хочу говорить «да», когда считаю нужным сказать «да», и хочу говорить «нет», когда считаю нужным сказать «нет». А если я вступлю в партию, я буду вынужден говорить «да», когда хочется сказать «нет», и «нет», когда хочется сказать «да».
Куклин. Афоризм. (Достает блокнот).
Платонов. Убери. (Часовникову). Темечко у деточки не выдержало. «Черный-белый не берите, «да» и «нет» не говорите». (Покраснев, зло). А кому от твоих «да» и «нет» жарко или холодно? Чем ты их выстрадал? Где завоевал? Право твое где на «да» и «нет»? Ах ты, осмотрительный. Ну, осматривайся, сядь в холодок, пока другие за тебя решать будут, отвечать будут, воевать! Осматривайся, сверхчеловек!
Часовников. Почему «сверх»? Человек.
Куклин. А человеку ничто человечье не чуждо? Так, Костичек?
Часовников. Между прочим, так. Только одни не стесняются, а другие...
Платонов. Кто — другие? Я — другие? Да, мещанство чуждо мне, я его стесняюсь, да, не люблю, да, презираю — и в себе тоже, когда лезет. Да, я его ненавижу.
Часовников. А когда мещане оказываются правы?
Платонов. Я их ненавижу еще больше. У нас больно много стали мещанское выдавать за человеческое, а это — разно. Мне вот, представь себе, хочется говорить «да», когда партия говорит «да», и хочется говорить «нет», когда она говорит «нет». Хочется, и ничего с этим, представь, не могу поделать.
Часовников (серьезно). Твое счастье.
Платонов. Мое. (Задумчиво). И еще, например, тех, кто в Испании, по тюрьмам. Состарились там. (Тихо). Кто в могилах братских, под Ленинградом. И на Волге. На Одере. Тех — и мое. Мещанам не отдам, не бойся.
Куклин. Платошка, а ярлыки к чему? Слава богу, отучают, а все клеят. Рецидив, право. Вместе ведь — не забыл — в коридорчике до света, всей троицей... А что теперь будет, а как, а почему? Ходил сам не свой.
Часовников. Ты скрытный, Саша, но и тебе было не просто, нет, не просто.
Платонов. Не просто, да пальцем по стеклу слюни не размазывал. И часто хочется сказать «нет»?
Часовников. Иногда.
Платонов. По какому же поводу?
Часовников. По разным.
Платонов. А «да»?
Часовников. Тоже — по разным.
Куклин. Ты что же, Костенька, как бы не слишком одобряешь политику нашей партии?
Часовников. Я этого не сказал.
Платонов. Оставь шутовство, Славка. Он этого не сказал.
Куклин. Подумал.
Платонов. И не подумал.
Куклин. Ах, Платошка, лапочка, мы не на собрании. Ну, подумал, ну, сболтнул, люди свои.
Платонов. Мне неважно, что он мелет. Мне важно, что он думает.
Куклин. В душу, Платоша, вход запрещен. В товарищеском кругу — почему бы и не разобраться? Не тезисы пишем. Три мушкетера, хотя и... шесть лет спустя. По доброй нашей курсантской традиции, хлопчики: говори, как думаешь, а думай, как умеешь.
Платонов. Не сказал «да», но и не сказал «нет»? (Часовников молчит). Говори.
Часовников. А ты не кричи.
Платонов. Говори!
Часовников (встал). Прошу не «тыкать».
Платонов. Говори, слышишь! Я сам первый тебя с флота выгоню. Гнилье! Сморкун!
Часовников (страшно побледнев). Товарищ капитан третьего ранга, я не позволю...
Платонов. Смирно! (Часовников встает по стойке «смирно»). Налево кру-гом! (Часовников поворачивается налево кругом. Шагом — арш. Пошел вон!
Часовников, ни слова не говоря, убегает из каюты. Долгая пауза.
Куклин. Этого он тебе не простит.
Гаснет свет.
Берег Тихого океана. Внизу глухо шумят волны. Здесь — край парка, но сейчас поздний вечер осени, пустынно, угрюмо, хотя, почему-то и неведомо для кого, чудовищно громко орет радио и странно выглядят разноцветные и незажженные гирлянды электрических лампочек над дощатой оркестровой раковиной. В павильоне «Пиво — воды» столь же пустынно, мерцает лампочка. Продавщица собирает со стоек пустые кружки. Неторопливо шагает по откосу обход коменданта — два матроса и офицер с нарукавной повязкой на шинели. Проходят. Как-то очень внезапно, словно из-под земли, с другой стороны появляется Часовников. Развязно козыряет Продавщице.
Часовников. Салют и двести пятьдесят с прицепом.
Продавщица. Белой не отпускаем.
Часовников. Тогда два прицепа и один фужер. (Достает из шинели, четвертинку). Как видите, сударыня, свое энзе. (Взбивает ударом кулака пробку из бутылки).
Продавщица (качает головой). Гвардеец! (Подставляет одну за другой две кружки под кран). Что-то я тебя тут никогда не засекала. Закусить чем?
