Соавтор неизвестен (СИ) - "Старки" (книги читать бесплатно без регистрации txt) 📗
— Ха-ха-ха! Мой малыш вернулся! Молодец! Возбуждай меня! Ты всегда мог вернуть мне вкус жизни! А губки твои не кроили, что ли? — опять заржал Горинов.
— Пошёл ты!
— Да, я пойду… Завтра с утра дела. Меня не будет допоздна! И я буду скучать. Не позволит он! — у хозяина дома резко поменялось выражение лица — с ухмылки к волчьему оскалу. — Куда ты денешься! Рыжик!
«Почти мэр» яростно отряхнул рукав и штанину от грязи и вышел из помещения. Тяжело задвинул отсыревшую дверь, звякнул замком и сразу вырубил свет. Давид оказался в кромешной тьме. Он выдохнул и прошептал:
— Как в гробу. Без окон. Но ведь надежда есть?
Он нащупал валик из одеяла, развернул его и улёгся на скамейку, подложив под щёку руку. Решил, что попытается заснуть.
***
Сначала скрип ключа, потом скрежет открываемой двери. Давид пропустил звуки шагов, так как за долгие часы лежания на скамье в полной темноте притупилось не только зрение (казалось, что его вообще не было), но и сознание. Именно сознание. Он уже не понимал, где мысли, где воспоминания, где сны, где галлюцинации. Хотелось пить и есть. Вспомнив про бутылку на полке, он нашарил и отыскал её. Открыл, понюхал, пахло спиртом. Решил, что пить не будет, вдруг бутыль стоит не случайно…
И сейчас, когда открылась дверь, Давид подумал: «Сон, сейчас демоны полезут…» Но вместо демонов резь в глазах, взрыв в висках — включили свет. Давид вскрикнул и выгнулся от боли.
— Эк тебя плющит! — конечно, это Андрон. Он уселся на деревянный лежак и навалился на сжавшееся тело. — Ну? Всё, тихонько открывай глазки. Я тебе пожрать принёс. Не обессудь, что нашёл! Я дома не ем сейчас, поварихи пока нет. С утра до ночи в офисе, или в штабе, или ещё где-нибудь… Охранники сами готовят. Вот.
Андрон положил рядом с Давидом банку жидкого шоколада, круглую булку и банку пива. Пленник спихнул с себя психа, сел, потёр глаза и поспешно стал есть, отрывая куски от булки и макая их в шоколадную пасту. Хозяин сначала наблюдал, потом увидел водку на полке:
— А чего ты не тяпнул водочки? Помогает в сыром помещении и при одиночестве! Дай-ка я… — Взял бутылку и с наслаждением вылакал приличную часть спиртного. — Ух-х-х! Дай-ка закушу! — Залез пальцем в шоколад и тут же в рот. — Класс! Прикинь, я бы так на фуршете сегодня! Открывали новый цех на машиностроительном, потом речи, гульба, коньяк и стерлядь. Остоебенило всё!
— М-м-м… А у меня тут гораздо интереснее… Весь день. Или ночь? Сколько времени сейчас?
— Одиннадцать. Вечер. А скажи-ка, рыжик, что же вы такое задумали? Я вот сегодня, и афишки подписывая, и ленточку разрезая, и стерлядь наворачивая, и в телестудии хрень неся, всё время думал, что же удумали суки? Как так? Просто пришёл? Папочку принёс! Тупо испугались? Так не похоже это ни на старшего Бэ, ни на младшего еБэ, ни на сучёнка. Свалить меня через какие-нибудь разоблачения невозможно, ты же рядом. Я вроде объяснил всё прозрачно: что-то затевается — на тебе это отражается. Мужики они вроде неглупые, а один ещё и втюхался в тебя. Ну? Говори, в чём ваш страшный план мести состоит?
— Думаем убить тебя, — просто ответил Давид. — Вот Галина Семёновна вернётся, и убьём.
— Круто! Такие моральные моралисты, гуманные гуманисты с ментовским прошлым в убийцы? Вы даже нанять никого не рискнёте! Пуп от надрыва совести развяжется!
— Ты преувеличиваешь нашу гуманность и совестливость.
— Не-а! Я людей знаю. Говори давай, что затеваете?
— Отвали!
Андрон ещё раз приложился к водке. Потянулся пальцем в банку с шоколадом, но Давид увернулся:
— Отвали! Шуруй, жри стерлядь!
— У-ха-ха! Блин! Как ты мне нужен, оказывается! Рыжий сучёнок! По-любому у вас предусмотрена связь! Твой ёбарь целый день сидит в машине, в леске, даже особо не скрывается, наблюдает. Чего он ждёт? Вроде я не обещал тебя на свиданку отпускать?
— Мы договаривались, что я буду появляться в окне и показывать, что жив, что всё нормально.
— Я щас разревусь! Как романтиш-ш-шно! Амур-р-р! — стал издеваться Горинов. — Слушай! Сутки прошли, а ты не показался ему! Пойдём! Уважим мужика! — Он ухватил Давида за запястье и поволок за собой: по подвальному коридорчику, по лесенке, через кухню, через прихожую, по лестнице на второй этаж, мимо кабинета в спальню. Раньше это была спальня родителей. Сейчас, видимо, это личные покои Андрона. Он включил в комнате свет и толкнул парня к балкону, что был таким лобным местом на фасаде дома. Изящная витая кованая решётка полукругом окаймляла роскошный мозаичный пол. По левую и правую сторону царственно белели два модерновых стула. Должно быть, приятно провести здесь вечер, вдыхая пряную осень, выпивая терпкий кофе, закусывая аристократическими брауни, читая Бегбедера. Но Андрону точно не до сумасбродного Бегбедера. Он тащит Давида к решётке, прижимает его собой, берёт кисть его руки, поднимает и типа машет в лес:
— Э-э-эй! Май дарлинг! Вот я! Я здесь! — орёт Андрон и в лес, и в ухо пленнику.
Давиду пофиг. Он прищуривается, пытается кого-то разглядеть в тёмных треугольных лесных крышах, увидеть в недрах этого чёрного хвойного дома хотя бы огонёк сигареты, или красный глаз оптики, или даже трубный свет разбуженных фар. А может, он выбежит из леса поближе к дорожке? Давид приглядывался. И хотя он ничего и никого не видел, он точно знал, что Сергей там. Он решил улыбнуться для него, чтобы не показать свои страх и сомнения. Улыбнулся светло и по-доброму. Но кричать не стал. Достаточно было идиотских криков «почти мэра». Давид пытался наладить невидимую и неслышимую связь, когда и молчание красноречиво.
Однако у Андрона были свои представления о «балконном свидании».
— Эй! Май дарлинг! Смотри! Это для тебя! Пусть тебе будет хорошо! Как и нам! — «Почти мэр» уже отпустил руку Давида и начал ладонями водить по груди, шее, животу, изображая страсть. Взялся за молнию и резко расстегнул толстовку, стянул её с парня, а потом начал снимать и футболку. Давид стал сопротивляться, сучить руками, выгибаться, пытался ударить локтем. Но Андрон всё же сильнее, куражистее, настырнее. Выкрутил парня из футболки, обездвижил его руки, скрестив их на животе, и стал целовать в шею, в плечо, в скулы… до губ не доставал.
— Улыбайся, рыжик! Улыбайся своему дружку! — шептал он при этом. — Он хочет видеть тебя? И он увидит! Давай снимем штаники? — Горинов резко разворачивает парня к себе, выкручивает его руки теперь сзади, за спиной. Начинает уже целовать в губы. Но Давид прогибается в спине, не даётся. Андрон тогда целует в грудь, в сосок. Наверняка издалека непонятно — борьба это или игра, насилие или поддавки. Они вдвоём как на сцене в спектакле для одного зрителя. Руки Андрона хозяйски оплели белый торс, сквозь ажурную решётку было видно, как его колено раздвинуло ноги парня, как он сжимает ягодицы. Возможно, даже было слышно его самодовольный рык. Но не слышно, как Давид неожиданно для психа тихо, но внятно сказал:
— Представь, как журналюги в лесу возбудились!
Оп! Андрон разжал руки, изменился в лице!
— Что ты сказал? — выдавил он и метнул злой взгляд всё туда же, в безмолвную чёрную массу хвои. — Что ты сказал? Этого не может быть! Мои люди никого не допустят в радиусе…
— Испугался! — засмеялся Давид. — А-ха-ха! Шутка! Шутю!
Андрон нахмурился, сжал зубы, заиграл желваками, обозлил глаза, весь пьяный залихватский дух вылетел из распахнутых ноздрей. Он развернул пленника и жёстким сильным ударом врезал ему в челюсть. Давид отлетел к стене, сокрушил стильный стул, ударился и свалился на пол. Горинов подпрыгнул и пнул парня в живот.
— А я не шутю! Сволочь! — подхватил за шею, поднял и потащил внутрь дома. Но Давид собрал все силы и сквозь боль заорал в лес:
— Не сме-е-ей! Я с-а-а-ам! Всё норма-а-льно!
Ведь он знал, что там на опушке один человек уже ринулся выгрызать его из этого плена.
— …Ано-ма-а-ально… — ответило эхо.
***
В доме тихо. Матвей Григорьевич привык к тишине. Гуля, его сладкая девочка, двигается бесшумно, говорит ласково, никогда не надоедает ему болтовнёй и глупыми мечтами. Он любил её и ценил её восточную кроткость и мудрость. Он любил многих в жизни: и единственную жену Катю, и старшего сильного Максима, и смешного в своей принципиальности младшего сына — Илью. Любил своего старого друга и наставника в крутых делах Юсупа. Любил своих псов, обязательно дворняг повыше в холке и покриволапее. Любил Макариху, мамку с вокзала; баба лютая, смешная и верная — когда надо укрыться, она всегда помогала. Любил свою бабку, которую в деревне кликали ведьмой, а она приворожила ему удачу. Удача у него была. Но люди, которых он любил, уходили. И он не мог их удержать. Он ещё не чувствовал себя старым, но ощущал себя «пожившим». Его ничего не удивляло, ничего не могло потрясти, развеселить или огорчить.
