Йога. Искусство коммуникации - Бойко Виктор Сергеевич (читать книги онлайн без регистрации TXT) 📗
Если даже более или менее «честные» попытки создать царство Божие на земле всегда оборачивались жестоким маразмом (равно как и опыты построения общества равенства, братства и счастья), то поползновения воссоздать в натуре порядок демонический, теория которого дана в тибетском буддизме, обернулась кошмаром, мифическая Шамбала была реализована в облике Третьего рейха.
«Чистое» безумие индивида в этом плане гораздо более безопасно, поскольку является очевидной душевной болезнью, не имея мифологического либо религиозного обоснования (хотя в нашей стране некоторые серийные убийцы-маньяки последнего десятилетия оправдывали свои действия высокой миссией очищения земли от скверны – то есть брали на себя благое дело, как бы двигаясь по стопам Падмасамбхавы и Джа-ламы — В.Б.).
Итак, цивилизация христианского мира в своём религиозном аспекте обозначила когда-то границу социально приемлемого поведения, абсолютную систему отсчёта, первым и главным параметром которой стала заповедь «не убий!», являющаяся пролонгированием одного из неолитических табу.
Конечно, как и в любом случае абсолютность здесь подразумевает исключения, вызванные чрезвычайными обстоятельствами, когда одна жизнь пытается каким-то образом прервать другую, — конечно, речь идёт о социуме, поскольку в животном мире человеческие законы не действуют, животные убивают только по необходимости, чтобы жить, хищники просто не умеют добывать себе пропитание каким-то иным образом. У человека цивилизованного и адаптированного к действительности такой необходимости нет и не было.
Исключения известны и учтены законом, это:
— Убийство, совершённое при защите собственной жизни при умышленном либо безумном покушении на неё;
— Убийство, совершённое безумцем, утратившем социальную адекватность;
— Убийство в состоянии аффекта;
— Убийства, совершаемые по роду социального статуса — военнослужащий, солдат.
Но в последнем случае даже государства стараются договориться, чтобы на полях сражений сталкивались специально обученные люди военных профессий и долга, а гражданское население по возможности не затрагивалось (Женевская конвенция, которая, кстати нарушалась и нарушается бессчётное количество раз).
Конечно, в первом и четвёртом случаях граница, отделяющая необходимость от злонамеренности крайне зыбкая, скорее виртуальная, поэтому точное определение её в каждой конкретной ситуации всегда было и остаётся величайшей индивидуальной проблемой.
Однако, на мой взгляд во все времена было и есть два главных способа уклонения от универсальности действия закона «не убий!», это религиозная вера и присвоенная отдельными субъектами так называемая «духовность».
В религиозных системах возможность безнаказанного и комфортного нарушения запрета на убийство встроена косвенным образом, как потенциальная возможность, обычно возникающая на почве фанатизма либо идиотического склада толкователей догмата веры и умственной их дефективности, породившей сектантское изуверство от хлыстов и скопцов до Аум Синрике.
Но с духовностью дело обстоит гораздо сложнее. Сегодня данный термин вследствие утраты своего первоначального значения и полной неопределённости содержания успешно применяется кем угодно для прикрытия действий, не слишком согласующихся с общечеловеческой этикой и моралью. Причём пользуются понятием «духовность» как раз не последователи христианской религии, но личности вполне современного склада, не верящие ни во что так называемые «чистые» интеллектуалы, как они сами называют себя — люди без комплексов и предрассудков, широко информированные обо всём на свете. Поэтому в начале данной главы мною и было приведено парадоксальное на первый взгляд высказывание о том, что расхожая сегодняшняя духовность — это последнее прибежище подлецов, недаром Честёртон устами одного из своих героев утверждал, что единственная безнадёжная болезнь духа — это уверенность в своём полном духовном здоровье.
В России подмена содержания понятия «духовность» началось ещё с Блаватской и Рерихов. Когда кто-то ничтоже сумняшеся заявляет о своей личной причастности к духовному, этим уже подразумевается неявное деление на его владельцев, которые являются более светлыми, истинными, продвинутыми, возвышенными, морально чистыми и теми, кто духовным не обладает — тупыми, второсортными, низкими, невежественными, погрязшими в пороке и неведении. Исподволь вводится сепарация людей их на чистых и нечистых, первосортных и второсортных, элиту и быдло, тех, кто знает единственный путь к истине и тех, кто не имеет понятия о нём.
Можно вспомнить, например, «Агни-йогу» Рерихов с её маниакальными заклинаниями и бесконечным противопоставлением себя бесчисленным врагам своей «духовности», не желающим следовать ей безоговорочно, с угрозами им и посулами кары небесной. Я думаю, что учение «Живой этики» осталось жить в умах только потому, что не подвернулась возможность воплотить его в действительность, так же как «Утопию» Мора или «Город солнца» Кампанеллы. К сожалению, никто до сих пор не задумался о том, во что вылилась бы «этика» Рерихов, если бы они располагали таким экономическим потенциалом реализации своей «духовности», как Гитлер.
Я считаю, что абстрактные рассуждения о духовности в наше время — очень удобный для многих способ прикрытия своих полностью аморальных действий и устремлений, универсальное оправдание (как говорят сегодня — «отмазка») нарушения абсолютных морально-этических ограничений.
Я считаю, что есть только одна подлинная форма духовности: когда ты самостоятельно ищешь истину и не лезешь со своими бесценными находками (с обретённой либо окончательно исчезнувшей в результате этого поиска духовностью) к остальным – пока тебя об этом не спросят. Ибо чувство собственного превосходства в данном случае – первейший симптом не наличия духовности, но окончательной её утраты.
Если же говорить о последствиях «духовного» поведения махасиддх, то, будучи воплощённым в реальную жизнь, оно ни под каким видом не способно дать позитивные результаты. Для аналогии обратимся к такому факту, как голод 1933 года на Украине (во время которого, кстати, умер мой дед Яков, а отец, будучи уже в преклонном возрасте, даже спустя шестьдесят лет не мог вспоминать об этом периоде жизни без слёз). Были тогда люди, которые выживали в местах поголовной гибели населения ценой нарушения запрета «не убий» – они становились людоедами. Но при этом либо сходили с ума, либо получали необратимые личностные деформации в виде потребности убивать (входившие впоследствии в мёртвые села части НКВД расстреливали этих безумцев на месте без суда).
Возникновение подобной патологической потребности отмечалось также у персонала лагерей смерти, карательных зондеркоманд СС, американских «зелёных беретов» во Вьетнаме (можно вспомнить типовой инцидент с деревней Сонгми), наших «афганцев», солдат, прошедших чеченскую мясорубку и т.д.
Крайне странным, но симптоматичным выглядит тот факт, что как раз махасиддхи, поведение которых ужасает даже в мифическом изложении, практиковали йогу. Более того, они получали сверхъестественные способности именно благодаря ей, и в то же время создаётся впечатление что йогическая практика отнюдь не мешала им оказываться за пределами морали, что йога действовала на них как-то автономно, не затрагивая того, что именуют человечностью. В чём тут дело? Ведь многие (в том числе и выступающие на конференции нашего сайта) считают, что успешно практиковать йогу может только человек, соблюдающий принципы ямы-ниямы, и что в результате практики духовность развивается автоматически, будучи непременным атрибутом продвинутого йога.
В нашей стране (и не только, за исключением, быть может, Индии) йогой начинают заниматься, как правило, уже взрослые и сформировавшиеся во всех отношениях люди, этические и моральные основы мировоззрения которых заложены в семье и закреплены социумом. Традиционная йога начинает процесс трансформации личности с материальной оболочки — тела. Уже затем, в процессе этой работы, начинают происходить изменения восприятия, тела и психики занимающегося. Но даже после долгих лет грамотной практики, состоявшейся интеграции психики и случившегося контакта с Единым базовая структура личности сохраняется в неприкосновенности, как отмечали ещё христианские Отцы-подвижники — Пётр остаётся Петром, Павел — Павлом, определённым образом изменяется лишь поведение, возможности и шкала ценностей.