Здоровый сон – счастливый ребенок - Вайсблут Марк (онлайн книги бесплатно полные TXT) 📗

Сон? Гммм… Ах, да! Помню, помню! Мы часто это делали, пока не родилась Мишель.

Сейчас, когда прошло уже два года и у нас появился второй ребенок, я все равно ежедневно вспоминаю, как Мишель появилась на свет. Я пошутил в родильной палате, что малышка просто «у-жас», но это была не более чем уловка, с помощью которой я старался сдержать слезы. Здоровый нормальный ребенок! Все демоны, одолевавшие нас в последние девять месяцев, мгновенно отлетели прочь.

Первые несколько дней были великолепны. Пока моя жена с дочкой восстанавливали в больнице свои силы после долгих, изнурительных и сложных родов, я вовсю играл роль новоявленного отца – с покрасневшими глазами, «усталого-но-в-восторге». На следующий день я пришел на работу вроде бы для того, чтобы сохранить день отгула на будущее, но на самом деле – чтобы похвастаться сделанными фотоаппаратом Polaroid снимками. Я принес их домой на рассвете самого первого дня после рождения Мишель, потому что не мог ждать бесчеловечных 24 часа, пока не будут готовы отпечатки с пленки.

Все было просто идеально. Я приводил в порядок дом, совершал телефонные звонки, носил все необходимое в роддом. Моя жена, Шэрон, успешно начала кормить ребенка грудью, и малышка пребывала в покое и благополучии.

Обманчивое впечатление контроля и безопасности сохранилось даже в первые несколько дней после того, как Шэрон и Мишель вернулись домой. Дочка просыпалась каждые три или четыре часа и тихим, деликатным плачем давала нам понять, что ее снова пора покормить. Мы удивлялись тому, что слышали ее голос из любой комнаты, каким бы тихим он ни был. Правда ведь, быть родителями потрясающе? Мишель обычно снова засыпала прямо во время кормления. Закончив кормить, Шэрон клала ее обратно в кроватку, и мы просто смотрели на спящую дочку, наслаждаясь этим зрелищем.

Но как только Мишель пересекла границу второй недели своей жизни, картина начала меняться. Тот же деликатный плач. Та же процедура кормления. Но потом, когда она заканчивала сосать, снова начинался плач. Но уже совсем другой. Громче. Отчаяннее. Требовательнее. Вначале я даже скорее этому радовался, потому что получал возможность взять ребенка на руки, и через несколько минут укачивания и похлопывания плач прекращался. Я впервые почувствовал мимолетную уверенность в себе как в отце.

Но Мишель плакала все больше и больше. Пять минут укачивания превратились в часовые полуночные вылазки на улицу с коляской. Если шел дождь, я носил ее кругами из кухни в столовую, из столовой – в большую комнату и снова в кухню, повторяя этот путь столько раз, что в конце концов начал пытаться его изменить, на самом деле испугавшись, что протопчу тропинку в ковре. На левом плече всех моих футболок красовались пятна от срыгивания. Я стал носить Мишель по-другому, «регби-захватом»: держа ее лицом вниз, на животе, и поддерживая пальцами за подбородок, я раскачивал бедрами – туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда. В три часа ночи я надевал слинг и снова возобновлял свой маршрут с мечущейся дочкой на руках.

Каждая из этих стратегий срабатывала только на короткое время. Однако Мишель пристрастилась к движению. Если мы оставляли дочку лежать, она кричала отчаянно и беспрерывно, в буквальном смысле часами. Голос малышки становился хриплым, но даже это ее не останавливало.

У каждого из наших знакомых, даже у людей, с которыми мы случайно пересекались в супермаркете, существовала на этот счет своя теория. Они щедро и великодушно засыпали нас советами, но среди них не оказалось ни одного, в котором не было бы скрытого подтекста: на самом-то деле все беды – от некомпетентности родителей.

Малышка слишком много сосет. Ей не хватает материнского молока, поэтому нужно давать смесь. Добавьте в нее немного каши. Кормите не чаще, чем через четыре часа. У ребенка должен быть режим. Расслабьтесь, она чувствует ваш стресс. И т. д. и т. п. Конца советам – всегда противоречивым, иногда обвиняющим и никогда полезным – не было.

Мишель вела себя все хуже и хуже. А мы все больше и больше уставали, все больше и больше изводились и все больше и больше копили раздражение. А потом мы купили качели.

Это была одна из тех заводящихся моделей, когда нужно посадить ребенка на сиденье, 50 раз повернуть рукоятку, и оно будет раскачиваться туда-сюда, механически тикая.

Качели в полной мере соответствовали определению палки о двух концах. Пока они, размеренно тикая, работали, Мишель замолкала и часто засыпала. Но проходило максимум две минуты после последнего щелчка, и она начинала ерзать, вытягивала ручки, набирала в легкие воздуха и разражалась плачем.

Полного завода качелям хватало минут на двадцать. Поэтому нам волей-неволей пришлось разбить всю нашу жизнь на ровные 20-минутные интервалы и постоянно прислушиваться, не пора ли завести качели, пока не завелась Мишель. Но это работало.

На самом деле это работало настолько хорошо, что никаких других вариантов Мишель больше не признавала. За исключением того времени, когда малышка была голодна, мы больше не могли держать ее на руках, чтобы она не плакала. Все наши страхи, все, на что нам тонко и не очень намекали, воплощалось в реальность. Мы были никуда не годными родителями. Механические качели могли успокоить нашего ребенка, а мы – нет. Мы ненавидели эти качели, но не решались, просто не могли их убрать.

Доктор Вайсблут дал нам свою книгу под названием «Плаксы» (Crybabies). Мы с Шэрон по очереди буквально залпом ее проглотили. Один из разделов оказался особенно важным и ободряющим для нас. Это был график нормального распределения. По оси х откладывалась продолжительность того, что весело называлось «необъяснимым беспокойством». Если вы не в курсе, то в переводе с медицинского жаргона это означает беспрерывные резкие отчаянные вопли, которые доводят родителей до безумия.

Суть была такова: все новорожденные много плачут. Часть этого плача не имеет никаких достойных причин, по крайней мере на наш, взрослый, взгляд. Если построить кривую распределения такого плача по дням, то вы увидите, что в первые шесть недель жизни ребенка она идет вверх, а в следующие шесть недель постепенно спускается вниз. Затем исчезает вообще.

Мы не были уверены в том, что это правда, но решили все-таки отложить акт двойного самоубийства до 12 недель, чтобы посмотреть, что будет. Когда Мишель пошла восьмая неделя, мы начали замечать странное явление: появились короткие промежутки времени, в которые она не спала, но при этом не плакала. И такие спокойные периоды начали постепенно увеличиваться! Мы поверили.

Само собой, ничего из того, что делают дети, никогда полностью не соответствует тому, что написано в книгах. Укладывание Мишель в постель продолжало быть долгим и изнурительным ритуалом и значительно позже рубежа 12 недель. А заставить ее спать всю ночь до сих пор оставалось несбыточной мечтой. Мы все еще уставали (особенно Шэрон, которой пришлось выйти на работу, но которая при этом продолжала кормить Мишель грудью по ночам и сцеживать молоко для дневных кормлений), но лихорадочное и издерганное состояние осталось в прошлом. К нам вернулось ощущение времени, восприятие дня и ночи. Мы больше не чувствовали себя несчастными неудачниками из-за того, что нам не удавалось хорошо заботиться о ребенке.

Мы позволили всему идти своим чередом, пока Мишель не исполнилось пять месяцев. После очередной серии консультаций с нашим врачом мы решили применить жесткие меры управления режимом сна, чтобы и дочка, и мы наконец смогли достойно отдохнуть.

Ночью Мишель, как и все люди, время от времени просыпалась. Но вместо того чтобы, как гласит теория, повернуться на другой бок и снова погрузиться в сон, в реальности она требовала от нас пищи и внимания. Потребности в ночном кормлении уже не было, а внимание стоило и Мишель, и нам нормального ночного сна.

Первым правилом стало прекращение ночных кормлений. Мы решили, что Шэрон больше вообще не должна подходить к ребенку ночью, так как ее вид и запах будут слишком искушать Мишель. Когда она плакала, я должен был пойти к ней и утешать, обнимать, петь или качать… В общем, делать все что угодно, чтобы дочка снова заснула.

Следующим этапом было прекращение разговоров. Теперь, приходя в комнату Мишель на ночные «посиделки», я должен был только наклониться над кроваткой и поглаживать ее по спинке, пока она не уснет покрепче. Выяснилось, что если я провожу с дочкой меньше полных пяти минут, то очень скоро меня ожидает новый призыв.

Через несколько дней у нас состоялось последнее стратегическое совещание с нашим педиатром. Он предложил нам делать освещение в комнате как можно более тусклым, класть Мишель в кроватку и не открывать дверь до самого утра. Врач порекомендовал Шэрон уйти на ночь к кому-нибудь из подруг и пообещал, что этот финальный этап составит не более трех ночей продолжительного плача. Очень обнадеживающе.

Шэрон решила пережить это вместе со мной. С приближением назначенного часа мы приступили к процедуре укладывания. Потом положили Мишель в кроватку, повернулись, вышли из комнаты и закрыли дверь. Плач начался в ту же секунду. Но продолжался он всего десять минут. Десять минут! Вот это да!

В эту ночь никому из нас не удалось нормально поспать. Мы с Шэрон продолжали прислушиваться, не раздастся ли снова плач. Но в комнате Мишель царила тишина. Когда рассвело, мы бросились к дочке, и – ура! – с ней все было в порядке.

На этом все и закончилось. Десять жестких минут, и мы, все трое, избавились от пятимесячной пытки. Шли дни, и мы заметили ряд весьма приятных эффектов. Благодаря нормальному отдыху и мы, и Мишель стали спокойнее и веселее. Дочка благоденствовала, и нам это безумно нравилось. Мы возвращались к нормальной жизни.