Я бегу марафон - Швец Геннадий Васильевич (электронные книги бесплатно .txt) 📗
Тайм-аут на бегу
С чего все началось? С часов. Было это два с половиной года назад. Я стал очень часто поглядывать на циферблат, мучаясь вечной загадкой быстротечности времени. Ничего не успевал сделать за час, за день, за месяц, за все мои отчетные периоды. Отставал, злился, винил во всем сумасшедшее время: столько дел, столько знакомых, столько соблазнов, обязательств, встреч, книг, фильмов, дней рождения, очередей, авралов, ссор, пробок – винных и уличных, ремонтов, магазинов, планов. И очень мало свершений. В возрасте, который считается сравнительно молодым, я познал печальный опыт старения. Побоялся спрыгнуть «солдатиком» с десятиметровой вышки в воду. Перестал зачитываться до зари книжкой, которую наутро нужно пустить дальше по кругу сослуживцев. Не уступил в троллейбусе место мужчине предпенсионного возраста. Неплохо изучил расписание приема врачей в поликлинике, все чаще проводя там часть дорогого времени.
Неужели жизнь покатилась под горку? И уже не вернется то упоительное чувство власти над собой и над миром, когда казалось, только пожелай покрепче – и станешь Икаром, Ихтиандром, не говоря уже о вполне земных призваниях? Грустно, печально отмечать тот факт, что горизонт неумолимо суживается и не просматриваются дали. Мне говорили мудрые люди: это пройдет, привыкнешь, в середине жизни такие мысли всех мучают, поменьше эмоций, побольше спокойствия. Оскар Уайльд, кажется, сделал признание: «Беда не в том, что стареешь, а в том, что душа остается молодой». Но если душа твоя мыкается в тесноте и духоте, ей тоже ненадолго хватит задору. Надо выпустить ее из клетки на волю.
Решил: надо бежать! Бежать, чтобы успеть еще какое-то время побыть молодым, чтобы сэкономить время. В движущейся субстанции оно, время, течет медленнее. Космонавты будущего станут возвращаться на Землю из далеких миров сверстниками своих внуков и правнуков. Это пока что фантастика. Но сегодня уже физкультурные доктора обещают награду за настойчивое движение по дистанции – выигрыш во времени, в силе, в расстоянии жизни. И я стал заводить часы каждое утро только на бегу, чувствуя, что и себя закручиваю в тугую пружину, которая будет подталкивать меня вперед, не даст выдохнуться до поры.
Мой первый бег был понурым. Весна, март, низкое небо, позднее воскресное утро. У меня в бумажнике рецепты и результаты анализов. Нет, ничего страшного. Колит здесь, тянет в другом месте, побаливает в… Мне в пору сесть с бабушками возле подъезда и поддержать их обстоятельный разговор о плохих и хороших докторах, пилюлях, клизмах, полосканиях. А можно и плюнуть на все – само пройдет, как это обычно и случалось. Молодой ведь, некоторые мои сверстники еще в высших лигах играют, хотя и зовутся ветеранами. Я начинаю искать спортивный костюм, он есть у меня, где-то в шкафу. Нет, моль уже который год пирует на нем. Нет у меня тренировочного костюма. Я надеваю джинсы, свитер, беру вязаную шапочку моего сына. Обувка – старые солдатские ботинки. И выхожу на улицу. Медленно, с непринужденным видом пересекаю шагом огромный двор. И почему-то думаю, что за мной наблюдают из множества окон. Вид у меня, конечно, затрапезный. Но внешность, форма как раз очень удачно гармонирует с внутренним состоянием. Я ухожу все дальше и дальше от дома, везде людно, везде шумно. Ну что, побежать?
Медленно-медленно, как после долгой болезни, я бегу по мокрому снегу. А действительно, я долго болел, только сейчас понимаю, как измотала меня эта хворь, этот щадящий режим домашнего уюта. Пот течет по лбу, и я рад этому напоминанию о лихих спортивных выходках, о сладкой усталости после турнирного дела.
Небыстрым был тот пятнадцатиминутный бег. А на другой день побаливали ноги, и я радовался этой ломоте в мышцах, которая обещает новую силу. Два дня передышки – я снова бег, вон туда, до лесопарка, там мелькают фигурки в разномастных спортивных костюмах, там никто не станет удивляться моей несовершенной форме.
Я бегал по утрам и вечерам. На какое-то время в город вернулись морозы, северный ветер дул в лицо, по моим коченеющим щекам текли слезы, я утирал их рукавом, чтобы прохожие не подумали, что плачу. А может, и плакал. Плачут же спортсмены, побеждая или проигрывая. Я пока не знал, побеждаю или проигрываю.
Но мир понемногу начал меняться. Я стал зорче. Раньше из окон моей квартиры не замечал приткнувшуюся к горизонту церквушку, хотя с верхнего этажа хорошо просматриваются дали. Я ловил звуки, обычно не волновавшие меня. Стряхнули привычное оцепенение все пять органов моих чувств, когда я открыл для себя чувство бега. Больше всего обострилось, кажется, обоняние, с волнением ловлю запахи простора, первых весенних дождей. И наоборот – отбивает все прочие ощущения бензиновый дух улицы в часы пик.
Затаив дыхание, стоял на обочине шоссе, взявшего в кольцо большой город, ловил мгновение для атаки. Цепь окружения на мгновенье размыкалась – я бросался в брешь между надменной «Волгой» и снисходительно урчащим «Запорожцем». Ух, кажется, убежал, можно облегченно вздохнуть – вдохнуть полкубометра чистого воздуха.
Летом мне начали открываться дали. В городе становилось тесно. Вот я бегу по огромной поляне, она слегка выпукла, словно бы подтверждает шарообразность планеты, и мне кажется в этом восторге движения, что земля, между прочим, не так уж и велика, ее вполне можно пересечь вот таким именно способом. Некоторые чудаки такие попытки отчасти предпринимали. 27-летний француз Фак Мартэн, например, пробежал 3 тысячи километров по пустыне Сахара. Он говорил, что досаждали ему песчаные бури и сопровождавшие его на автомобиле друзья, которые множество раз пытались усадить сверхмарафонца в кабину. А 37-летний Стэн Коттрел, имеющий тридцатилетний стаж тренировки в беге, пересек поперек Американский континент от Атлантического океана до Тихого. На весь путь он потратил 48 суток 1 час 48 минут, спал по 7–8 часов в день, делая короткий перерыв на обед. На финише врачи зафиксировали идеальное состояние его здоровья.
Мои маршруты куда короче. Но радостей не меньше. Выбегаю на просеку, и меня обдает мощная волна западного ветра. А еще не так давно я не обращал внимания на ветры, не различал их направления, силу. Что для обычного горожанина ветер, дробящийся переулками и домами, забивающийся в подворотни, как потерявшийся щенок? Теперь я знаю о ветрах многое, придумываю им названия, как яхтенный капитан. Весной радуюсь южнику – ближе к полудню он дует прямо из-под солнца. Северо-западный обычно продувает, очищает небо от всего лишнего, пространство становится ясным, незатуманенным – зову этот ветер викингом, он прилетает из Скандинавии. А вот этому, восточному, имя лесовик. Он пригоняет запахи далеких таежных массивов и наполняет паруса леса. Кроны высоких берез парят чуть на отлете от белых стволов, похожи на спинакеры – на паруса, взлетающие над яхтами при полных курсах.
В тот апрельский день я решился провести на дистанции ровно час, установить свой рекорд. Но неожиданно сделал остановку на очень долгое время. Бежал по тропинке, и вдруг на лицо упала капля с чистого неба, потом еще одна. Запрокинул голову: из надломленной березовой ветки капал с высоты сок. И я метался по лужайке, ловя ртом сверкающие на солнце жемчужины, утоляя легкую жажду по необычному. Делал отчаянные вратарские броски, перепачкал коленки и локти. Хорошо, что поблизости никого не было, а то бы посчитали меня сумасшедшим: я вдобавок еще и хохотал, как мальчишка – без повода, и пытался влезть по гладкому стволу прямо к березовому роднику. Не заметил, как сумерки опустились, полдня пролетели минутой. Назад бежал не разбирая дороги, нарочно прошлепал по длинной неглубокой луже. Разве можно было назвать ту талую воду лужей – столько пронзительного вечернего неба вобрала она в себя. И похоже было, что и впрямь делаешь шаги по небесному своду, что уже все тебе подвластно. Чистый студеный простор освежал, в четкие линии выстраивал твои мысли, успокаивал. На городской окраине мужички с пивными кружками что-то прокричали мне вслед насмешливое. А мне не было неудобно – мне было удобно в мокрых кроссовках, в забрызганных весенней грязью шароварах, в пропитанной потом штормовке. Я бежал и легко думал о тайнах времени: полдня пролетели минутой, но минута обратилась не измеримой ничем частью детства, в которое завел меня бег – простейшая машина времени, изобретение давно минувших веков, признанное совсем недавно.
