Рожденный бежать - Макдугл Кристофер (книги серия книги читать бесплатно полностью txt) 📗
— Мы, люди, какие-то странные существа, — разглагольствовал тем временем Либерман, нажимая кнопки на панели управления тренажером. — На планете не найдено ни одного другого животного с такой же шеей, как у нас. — И, сделав паузу, он прокричал парню с коробкой: — Насколько быстрее ты сможешь бежать, Уилли?
— Да уж побыстрее, чем эта штуковина! — прокричал в ответ голый Уилли, постучав стальным протезом левой руки по раме бегущей конструкции.
Уилли Стюарт потерял руку в восемнадцать лет, когда, работая на стройке, тащил стальной кабель и тот случайно засосало во вращающуюся турбину, но Уилли не пал духом и, оправившись от страшной травмы, стал чемпионом по триатлону и увлекся игрой в регби. Но вернемся в кабинет доктора Либермана. Кроме сырной коробки, которая доктору понадобилась для крепления гироскопа, на груди и голенях Уилли были установлены электроды, закрепленные клейкой лентой. Либерман проверял свою теорию, согласно которой голова человека, благодаря уникальному ее положению на вершине шеи, действует в качестве крышного утяжелителя, удерживающего небоскреб от раскачивания на ветру. Наши головы, полагал Либерман, не увеличивались по причине того, что мы все лучше и лучше бегали; а мы становились все лучшими бегунами, ибо головы наши росли, создавая тем самым увеличивающийся балласт для большей устойчивости.
— Голова работает вместе с руками, помогая вам сохранять равновесие, когда вы бежите маховым шагом, — говорит Либерман. — Руки при этом работают еще и как противовес, удерживая голову прямо. Таким вот образом двуногие решили важную проблему: как придать устойчивость голове при подвижной шее. В этом проявляется еще одна особенность эволюции человека, которая имеет смысл только для бега.
Но пища продолжала оставаться большой загадкой. Судя по годзиллоподобному развитию наших голов, Либерман смог точно определить момент изменения меню пещерного человека: это должно было произойти два миллиона лет назад, когда обезьяноподобный австралопитек — с его крошечным мозгом, гигантскими челюстями и козлиным рационом, состоявшим из грубых волокнистых растений, — развился в Homo erectus, нашего стройного длинноногого предка с большой головой и мелкими острыми зубами, идеально приспособленными для пережевывания сырого мяса и нежных фруктов. Только одна вещь могла бы вызвать столь разительную перемену: пища, которую никакие приматы никогда прежде не ели, рацион, отличительной особенностью которого было стабильное потребление мяса — высококалорийного продукта с большим содержанием жира и протеина.
— Да где же, черт возьми, они его брали? — мучается недоумением Либерман, вкладывая в вопрос весь пыл человека, который, не дрогнув рукой, сразит заостренным камнем козла. — Луку и стрелам двадцать тысяч лет. «Возраст» Homo erectus примерно два миллиона лет. Это означает, что на протяжении большей части своего существования — около двух миллионов лет — гоминиды добывали мясо голыми руками.
Либерман начал проигрывать в голове возможные варианты. «Может быть, мы похищали туши животных, убитых другими хищниками? — спрашивал он себя. — Проносились как смерч и умыкали их, пока лев спал?»
Нет, это возбудило бы в нас аппетит к мясу, а не обеспечило надежный доступ к нему. Вам пришлось бы добираться до местонахождения добычи раньше стервятников, которые способны в считаные минуты разодрать антилопу и «похрустеть косточками что тем крекером», как любит сказать Либерман. Но даже и тогда вам, возможно, удалось бы урвать лишь пару кусков, прежде чем лев откроет свой злобный глаз или свора гиен прогонит вас прочь.
«Ладно, быть может, у нас и не было копий. Но мы могли вспрыгнуть на кабана и задушить его. Или забить дубинками».
Вы шутите? Во время всех этих свалок с битьем и боданием вы раздробите себе ступни, порвете яички, переломаете ребра, победите, но дорого за это заплатите; стоило ли ломать ноги на лоне доисторической природы, охотясь за мясом к обеду? А можно было и самому превратиться в обед…
Кто знает, как долго Либерман оставался бы в таких размышлениях, если бы не его собака. Она подсказала ему ответ. В один прекрасный летний день Либерман захватил своего Вэшти, похожего на колли дворнягу, на пробежку трусцой. Было жарко, и, сколько-то проследовав за хозяином, Вэшти шлепнулся под деревом и отказался двигаться дальше. Либерман потерял терпение: да, жарковато, но не настолько же…
Ожидая, пока пес охладится, Либерман вдруг мысленно вернулся к тем временам, когда исследовал в Африке ископаемые останки. Он вспомнил волны марева над выжженной солнцем саванной и то, как сухая глина вбирала в себя теплоту, потом излучая ее обратно, и она проникала сквозь подошвы ботинок. Отчеты этнографов, прочитанные им несколько лет назад, взбудоражили воображение. Там говорилось об африканских охотниках, преследующих антилопу по всей саванне, и племени индейцев тараумара, преследующих оленя, пока «тот не отбросит копыта». Но Либерман никогда в них не верил, считая их выдумками, легендами о золотом веке героев, которых никогда не существовало в реальной жизни. Но теперь он начал в том сомневаться…
Итак, сколько потребуется времени, чтобы загнать животное до смерти? К счастью, в Гарвардском университете были биологические лаборатории, где проводились самые основательные в мире исследования способности передвижения (о чем, к примеру, свидетельствуют старания сотрудников по засовыванию термометра в зад гепарду), а посему все необходимые данные были у Либермана, что называется, под рукой. Вернувшись к себе в кабинет» он первым делом стал отмечать нужные показатели. Бегун трусцой в приличной форме проходит в среднем от трех до четырех метров в секунду. Олень бежит рысцой примерно в том же темпе. Но тут-то и скрыта одна закавыка: если олень захочет увеличить скорость до четырех метров в секунду, ему придется перейти на галоп с одышкой, тогда как человек способен бежать с той же быстротой, по-прежнему оставаясь в своей области показателей, характерных для бега трусцой. Олень быстрее нас в спринте, мы — в беге трусцой, поэтому, когда Бэмби уже начинает страдать от нехватки кислорода, мы лишь тяжелее дышим.
Либерман продолжил наблюдения и нашел еще более выразительное сравнение: максимальная скорость галопа у большинства лошадей составляет 7,7 метра в секунду. Эту скорость они способны сохранять около 10 минут, затем вынуждены замедлить бег до 5,8 метра в секунду. Классный марафонец способен бежать трусцой часами со скоростью 6 метров в секунду. И хотя на старте лошадь по сигналу сразу срывается с места, как установил Деннис Пулхеко во время соревнования «Человек против лошади», все же если дистанция будет достаточно длинной и у вас хватит терпения, то вы сумеете медленно, но верно сократить создавшийся при старте разрыв.
Даже не надо ускоряться, подумал Либерман. Все, что нужно сделать, — это держать животное в поле зрения, и в течение десяти минут вы будете как будто притягивать его к себе.
Либерман занялся расчетами температур, скорости и веса тела. Он нашел решение загадки «бегущего человека»! Чтобы загнать антилопу до смерти, как определил Либерман, все, что требуется, — это в жаркий день напугать ее до такой степени, чтобы она понеслась галопом. «Если вы постараетесь держаться к ней лишь достаточно близко, чтобы она вас видела, она будет постоянно спасаться от вас с максимальной скоростью, и примерно через десять — пятнадцать километров у нее наступит перегревание организма, потом — коллапс». Объясняю более доходчиво: если вы способны в летний день изрядно побегать, то вы, мой друг, в животном царстве становитесь смертоносным оружием. Мы можем «сбрасывать» теплоту на бегу, а животные, когда несутся во весь опор, не могут часто и тяжело дышать.
«Мы обладаем способностью бежать в таких условиях, в каких этого не сумеет выдержать ни одно другое животное. И в общем, это не слишком тяжело, ибо если профессор средних лет может в жаркий день обогнать собаку, вообразите только, что способна сотворить с перегревшейся антилопой толпа мотивированных охотников-собирателей»,
