Всеволод Бобров – гений прорыва - Пахомов Владимир Николаевич (читать книги онлайн полностью без регистрации txt) 📗
А сколько раз в далеких от Москвы городах хотелось нам с Всеволодом пойти в кино, а у касс под табличкой «Все билеты проданы» стояла длинная очередь людей, не терявших надежду попасть на любой сеанс. Казалось, чего проще было Боброву заглянуть в окошко администратора, представиться (а тогда еще у всех в памяти были бобровские легендарные прорывы и не менее знаменитые голы), как мы получили бы два места из «брони».
Однажды я был свидетелем, как Бобров около часу стоял в очереди к окошку воинской кассы на улице Кирова. Наверняка, все расступились бы, только скажи, кто пришел за железнодорожными билетами. Дежурный офицер несказанно удивился, когда увидел, как Бобров, терпеливо отстоявший в очереди, протянул кассиру нужные документы. Но для Боброва подобное поведение было нормой. Ведь билет требовался ему самому не по служебным делам, а для поездки на отдых в Крым с заездом к теще в Киев. Иное дело, если бы билеты понадобились сослуживцам, друзьям или добрым знакомым. В таком случае он, наверняка, прошел бы в кабинет, на двери которого висела табличка «Помощник военного коменданта. Посторонним вход запрещен».
Для Боброва не было ничего важней, чем узы товарищества, чем забота о заболевших знакомых или друзьях. Однажды мы обедали в ресторане ВТО. По ходу неторопливо протекавшего обеда наш разговор незаметно перекинулся на очередные присвоения звания заслуженного мастера спорта, о чем утром мы узнали из «Советского спорта». В числе отмеченных был и наш добрый знакомый Эдуард Дубинский, правый защитник ЦСКА и сборной СССР. «А что, если нам махнуть к нему в госпиталь? – предложил Бобров, всего на день прилетевший из Сухуми, где готовились армейские футболисты. – Я его видел перед отлетом на юг, обещал заехать, да не было возможности. Уж очень неважно выглядел Эдик. Говоришь, что, быть может, сегодня нет приемных часов для посетителей? Прорвемся, не привыкать!»
Мы тотчас прекратили обед, быстро рассчитались с официанткой и на машине, ведомой Борисом Разинским, экс-вратарем ЦСКА (он был третьим за нашим столом), поехали в Лефортово. День в госпитале, в самом деле, оказался неприемным. Но охранник на пропускном пункте, едва увидев Боброва, вытянулся по стойке «смирно» и без всякого пустил всех нас троих.
Дубинский буквально опешил, увидев нежданных посетителей. Рассказал о себе – чувствует вроде нормально, но какая-то слабость дает регулярно знать. Утром встал с постели, закружилась голова, едва не упал, подхватили соседи по палате. Потом открыл «Советский спорт», прочитал о высоких званиях, не поверил своим глазам, опять закружилась голова, а теперь вдруг такие гости… «Ну и денек», – все приговаривал он.
Чувствовалось, что наш визит взбодрил Дубинского, но увы, вскоре его не стало, рак убил замечательного спортсмена (за три года до этого ему сломали ногу на чемпионате мира, но он сумел найти силы и вернуться в сборную СССР).
«Вот хороши бы мы были, если бы не навестили Эдика, – говорил Бобров, – а главное, я не сдержал бы слово». Остается заметить, что он взял на себя львиную долю хлопот, связанную с похоронами Дубинского на Ваганьковском кладбище, долго утешал его мать, с возмущением говорил о жене футболиста, покинувшей мужа, едва тот заболел.
К встречам с мальчишками Всеволод относился с той же ответственностью, что и к визитам к взрослым. Нередко брал меня с собой в пионерские лагеря, где он охотно вручал местным чемпионам медали, грамоты, а меня заставлял рассказывать юным спортсменам о лучших людях советского спорта, о последних спортивных событиях.
Бобров не был аскетом. Идя по улице, он смотрел на интересных женщин куда внимательнее, чем на прочих прохожих. Он очень любил хорошую компанию и, когда за столом разливали крепкие напитки, не прикрывал" рюмку ладонью.
«Сева умел пить. Когда он чувствовал, что выпил достаточно, то на какое-то время прекращал пить – пропускал один-два тоста. А потом снова пил наравне со всеми. Мы в таких случаях говорили, что у Севы открылось второе дыхание». Эти слова принадлежат упоминавшейся мной Любови Гавриловне Бобровой-Дмитриевской. Она много лет директорствовала в ресторане «Луч», где мы с Всеволодом одно время часто бывали, где я собрал друзей и коллег, когда мне присвоили звание заслуженного работника культуры РСФСР, а Всеволод был в роли ведущего, произнеся немало теплых слов в мой адрес, что, конечно, я не могу забыть.
Никогда мой друг не козырнул своим громким именем, никогда не сказал: «Я – Бобров, а потому мне все можно».
У Боброва была одна страсть, оказавшаяся настолько сильной, что выдержала трудное, полное скрытых опасностей испытание славой. Имя этой страсти – спорт.
Бобров всегда, когда надо, говорил себе: «Нет! Остановись!». Он знал, что спорт не прощает измен, но зато платит за верность.
Недавно одна тележурналистка, узнав, что я дружил с Бобровым, готовя передачу о нем, стала допытываться, а что Всеволод любил больше – театр или кино, что читал, с кем из известных артистов или писателей водил дружбу, как проводил свободное от футбола и хоккея время. Я понимаю ее. Всегда автору интересно побольше узнать о герое предстоящей передачи. Потом я учитываю другое. Самые популярные сегодня спортсмены и тренеры в своих интервью непременно отвечают на вопросы о своих пристрастиях, вкусах, любимых блюдах, любимых ресторанах, в том числе и в далеких странах, рассказывают с кем дружат, чьи диски коллекционируют, какие бестселлеры предпочитают, на концертах каких шоу-звезд и в каких залах бывают. Поэтому вопросы, касающиеся Всеволода Боброва, считавшиеся еще недавно нетрадиционными, мне кажутся ныне понятными.
Бобров, большой жизнелюб, все в жизни делал в охотку. Для него не было скучной работы, неинтересных занятий. Любил копаться в часовых механизмах. Если у него случались неполадки в дверном замке квартиры, он не приглашал слесаря из домоуправления. Нередко ремонт оказался бы для специалиста скорым, а Всеволод, обложившись инструментами, возился с замком часами. Случалось, что в такой момент звонили прекрасные блондинки (это когда он расторгнул первый брачный союз и не заключил новый) или друзья – одни звали купаться в район Иваньковского шоссе, другие ждали обедать в ресторане «Загородный», куда Всеволод любил заезжать еще будучи холостым, нередко с Михаилом Андреевичем. Никакие лестные приглашения до окончания ремонта не принимались.
Он не приглашал слесаря или иного специалиста, предпочитая сам поработать, не потому, что ему было жалко платить (Боброва можно было обвинять в чем угодно, только не в жадности – человека с более широкой натурой трудно представить). Просто Бобров любил эту работу дома.
Чем только ему ни приходилось заниматься на дачном участке (меня иногда не покидает мысль, а может и не надо было так усердствовать, если врачи порой били тревогу по поводу его сердечной недостаточности). Его обладателем он стал за несколько лет до смерти, где вырос «домик по швейцарскому проекту» (цитирую Елену Боброву). Как рассказывают видевшие его за работой на даче (на ней я никогда не был), он все делал там добротно, на славу, словно никогда ничем иным в жизни не занимался.
Спустя несколько лет после смерти Боброва я оказался в квартире Казарминского. Кивнув на огромные, овальные зеркала, висевшие в прихожей и столовой, Леонид Михайлович заметил: «Сева устанавливал».
В подобное трудно поверить, но это факт: уже став игроком команды мастеров, он не считал зазорным (со своим другом Женей Бабичем) разгружать машину, привозившую муку в одну из московских пекарен. За эту работу двух известных спортсменов, уже становившихся кумирами трибун, кормили обедом. Еды после войны не хватало, а парни были здоровые, есть хотелось. В первое послевоенное время будущий капитан сборных команд СССР по футболу и хоккею очень любил сгущенку: варил ее на огне, получалось нечто вроде тянучки.
В еде гурманом не был. Ел все подряд. Особо любимых блюд не имел. В какой-то мере отдавал предпочтение кавказской кухне – бывал в ресторане «Арагви», в двух шашлычных, одна у Никитских ворот (там много лет работала Любовь Гавриловна), другая напротив гостиницы «Советская», окрещенной молвой «Антисоветской».
