Последний поединок - Халемский Наум Абрамович (прочитать книгу .TXT) 📗
Эта новая беда не тронула, не могла тронуть Веру Кондратьевну. Она чувствовала приближавшуюся опасность, понимала, что тучи все больше сгущаются над Васей. Но у нее не хватало силы помешать сыну делать то, что он так хотел делать.
Мысленно перебирая все возможности поисков, Русевич вдруг вспомнил о капитане венгерской команды. «Что если разыскать Иштвана, — подумал он, — да разыскать и попросить у него помощи». Сначала эта мысль показалась ему наивной. Захочет ли Иштван ввязываться еще в одну историю? Однако, почему бы не попытать счастья. Николай решил посоветоваться с Алешей и указал ему глазами на дверь. Алексей понял и первый вышел в коридор. Стоило Русевичу назвать имя Иштвана, как Алеша схватил его за плечи и прошептал радостно:
— Идем…
Через несколько минут они уже спешили к столовой, где обычно обедали и ужинали венгерские офицеры. Поднявшись по улице Ленина, они прошли мимо ресторана; на его витрине красовалась надпись «Только для немцев»; из открытых окон, огражденных стальными сетками, доносилась музыка и синевато струился табачный дым.
— Помнишь, Коля, мы праздновали здесь твое тридцатилетие? — вдруг спросил Русевича Алексей.
Николай сокрушенно покачал головой:
— Разве?
— Неужели ты забыл?
— Нет. Разве все это было?
В памяти сохранилось о том вечере трогательное воспоминание. От него не веяло давностью, — казалось, что все это было несколько дней назад. В то утро Николай встал очень рано, еще до восхода солнца и пошел на Сенной рынок, в пекарню, где работали знакомые кондитеры. Он встал за рабочий стол и сам приготовил торт, на котором выписал кремом футбольный мяч и над ним цифру «30». Помнится, даже старший мастер молвил одобрительно:
— Умелец!
Так, занятые воспоминаниями, они свернули на улицу Франко. Иштвана в столовой не оказалось. Молоденький венгерский офицер, знакомый Русевичу и Климко, кое-как объяснил им, что Иштван уже пообедал и отправился играть на биллиарде.
Объясняясь мимикой и жестами, он велел им подождать в сквере и скрылся за поворотом улицы.
Они присели на скамью. Алексей взглянул по привычке на руку, вздохнул и смущенно одернул рукав.
— Сколько на твоих часах? — насмешливо спросил Николай.
— Можешь справиться, Коля, у полицая в Борисполе… Хорошие были часы. Я беспокоюсь, как бы нас тут, в сквере, комендантский час не застукал.
— Подождем еще.
— Знаешь, что меня удивляет? — помолчав, сказал Климко. — Иштван хорошо знает русский язык. Откуда ему знать? Может, он «специально» изучал? Тогда это опасный экземпляр.
Николай одобрительно улыбнулся.
— Молодец, Алеша. Ты стал продумывать каждый шаг. Помню тебя совсем беззаботным пареньком. Но в отношении Иштвана у меня пока что не было сомнений. По-моему, этот человек не знает и не хочет знать ничего, кроме спорта. Что его к нам на завод привело? А что касается языка — особенно удивляться не приходится. Был у меня в Одессе хороший знакомый, моряк Дальнего плавания, штурман. Каких только стран он не повидал! Был в Уругвае, и в Гренландии, на Аляске и на Мадагаскаре, в Бразилии, в портах Европы и на Гаваях — и везде, говорит, доводилось слышать родную русскую речь. Лучше, говорит, музыки нет на свете, как слово родное русское услышать на чужбине, за тридевять земель от наших берегов. Мы ведь не капелька в море, Алеша, не горстка — махина! И сколько людей с семнадцатого года повернулись к нам лицом!
Климко настороженно прикоснулся к его руке:
— Кажется, Иштван и тот офицер…
На углу квартала, у столовой, остановились двое военных. По стройной фигуре Николай сразу узнал Иштвана. Капитан венгров похлопал маленького офицера по плечу и зашагал к скверу.
— Очень приятный встреч! — крикнул он издали, споткнувшись на ровной аллейке. — Я снова хотел прийти на завод, прощаться.
Он крепко потряс каждому из них руку, отряхнул китель, перепачканный пеплом сигареты, тяжело опустился на скамью. От него пахло вином и какими-то терпкими духами.
— Почему прощаться? — спросил Русевич. — Вы собираетесь уезжать?
Иштван вздохнул и опустил голову.
— Да, поскорее. Здесь тяжело. Почему — не знаю. Наверное, потому, что так Киев очень красивый. Вы бывал в музей? Представьте — прекрасная картина. Это — сам Рафаэль… Вдруг, представьте, по этой картина кто-то раз — топором! Зачем говорить… Лавра… Они взорвать собор, такой собор! Я имею возможность уехать.
— Мы только что говорили о вас, — сказал Климко. — Вы хорошо знаете русский.
Иштван встряхнулся и закивал головой:
— О, да! Предлагали стать переводчиком при штаб. Высокий карьера! Но я — спортсмен. Я учился говорить по-русски, когда был совсем маленький. Мой отец бывал в России, в плену. Это во время Австро-Венгерская империя, такой усатый, сердитый старичок Франц-Иосиф — император… Он послал моего отца воевать. Когда кончился плен, отец привез из Россия хороший, душевный песня. Он больше ничего не привез. Он полюбил Россия.
— Мы хотели видеть вас, капитан, чтобы рассказать о своем большом горе, — сказал Русевич. — Были у нас два маленьких друга. Это друзья всей команды, ну как бы приемные сыновья…
Смуглое лицо Иштвана стало серьезным и строгим, он сразу протрезвел.
Николай подробно рассказал о маленьких «завхозах» команды, о горе их матерей.
— Мы пришли к вам в трудную минуту, капитан. Где нам искать их? Дайте совет.
Иштван долго молчал, глядя на пустынную улицу и хмуря брови. Вдруг он закашлялся и вытер платком лицо:
— Вы называете это «трудная минута»? Вы, русские, умеет видеть чужое горе. Почему вы не подумайт о себе?
Резко поднявшись со скамьи, он спросил уже суховато:
— Где я могу видеть вас? Да, сегодня. Пусть это будет поздно вечером.
Климко дал ему свой адрес. Иштван повторил его, а потом записал в блокнот.
— Хорошо. Идете домой. У футболист, вы знаете сами, много знакомые. В Будапеште меня знает каждый дворник и каждый генерал… Здесь тоже. Ждите.
Возвращаясь на квартиру Григория, они зашли к Вере Кондратьевне домой. Мальчуган дома не появлялся. Дважды сюда приходила мать маленького Котьки — о нем тоже не было никаких вестей.
Забравшись к Григорию на антресоли, Алеша и Русевич попробовали было сыграть партию в шахматы, но игра не клеилась. Старые ходики на стене как-то особенно четко отсчитывали секунды. В квартире было так грустно и тихо, как бывает всегда, когда кого-нибудь безнадежно ждут. Вот ходики пробили девять часов. Потом, шумно вздохнув, ударили десять.
Иштван явился после одиннадцати, когда его уже не ждали, попросил воды, выпил не отрываясь большую кружку и устало сел на диван. В этот вечер ему пришлось основательно побегать, пока он не выяснил кое-что. Мальчики скоро будут дома. Их действительно задержали, так как стало известно, что один из них пробрался на крышу раздевалки и, возможно, подслушивал, о чем говорилось на совещании команды «Люфтваффе». Ничего толкового, впрочем, от сорванцов добиться не удалось, хотя их порядочно секли, особенно старшего.
— Мальчики скоро возвращаться, — заверил он. — Теперь, я думай, нужно заботиться о взрослые.
— Когда же они возвратятся? — допытывался Климко.
Иштван досадливо нахмурил брови:
— Два дня, три дня… Вам нужно думай о себе.
Он привстал с дивана, глянул на двери, на окна.
— Нас никто не подслушивает, — сказал Николай. — Все спят.
Иштван решительно тряхнул головой, вытянул руки, сжал кулаки:
— Русский говорят: двум смертям не бывай. Правильно! Однако печально… Вы говорят и так: береженого бог сторожит. Очень умно! Помните, я однажды говорить вам, что готов отправиться с такой команда, как ваша, ехать очень далеко. Эти слова сами явились, потом я много думать об эти свои слова. У меня в авиация есть большие друзья. Я могу отвезти вас в Будапешт! После Париж это лучший город в мире!
Русевич и Климко переглянулись: почему этот славный малый вдруг вздумал шутить? Но Иштван не улыбался.
