Контрапункт - Любецкая Татьяна Львовна (читать книги бесплатно полностью TXT) 📗
В 1967 году на чемпионате мира в Монреале он стоял на высшей ступеньке пьедестала почета – высокий розовощекий блондин, – ласково улыбался в свете репортерских блицвспышек, и этот «кадр» стал как бы удачным дополнением к советскому павильону проходившей в Монреале одновременно с чемпионатом международной выставки ЭКСПО-67.
На том первенстве мира наши фехтовальщики блеснули как никогда, отвоевав все золотые медали в личных и половину в командных состязаниях (всего 6 из 8 возможных). Путятин к тому же – на исконно французском виде оружия – на рапире.
После церемонии вручения наград к Виталию Андреевичу, как к «предводителю» рапиристов, подошел пожилой француз из местных и, вежливо представившись, попросил познакомить его с французскими тренерами, работающими с советскими рапиристами, с Путятиным.
Каково же было его удивление, разочарование, когда он узнал, что французы и итальянцы работали с нашими фехтовальщиками лишь в дореволюционной России и что нынешние чемпионы воспитаны учителями отечественной школы фехтования.
Ввиду всех этих побед и славословий читателю может в конце концов показаться, что сплошные удачи и есть удел Виталия Андреевича. На самом деле это не так. Представим себе хотя бы такую коллизию: уход его ученика к другому тренеру. Думаю, это для него один из самых непростых моментов в жизни. Как, впрочем, и для Бориса Андреевича. Только у Виталия Андреевича уходы учеников носили принципиально иной характер. Ведь он, как уже говорилось, всю свою жизнь работает в одном из ведущих клубов – ЦСКА, так что тут не может быть речи об уходе в более сильную, более преуспевающую команду или же о призыве в армию. Ученики Виталия Андреевича и так уже в сильной команде, и так уже в армии. Суть в том, что от него уходили не ради каких-то там благ, а именно от него. И можно только догадываться, сколько горечи приносили ему эти уходы, ибо внешне по нему в таких случаях, как, собственно, и во всех прочих, заметить что-либо было трудно.
Но нельзя же, в самом деле, вообразить, будто ему был безразличен, скажем, уход ученика, с которым он прозанимался более десяти лет и для которого, по признанию самого ученика, был почти отцом!
«Что ж, грусть – эмоция более квалифицированная, чем радость, и в нашей жизни неизбежна, – отвечает на подобные вопросы Виталий Андреевич и, дав этой мысли немного отстояться в голове собеседника, внезапно со смехом добавляет: – Но я-то неисправимый оптимист и слишком философ, чтобы печалиться из-за таких историй». Так он говорит. Но это неправда. Иначе он не был бы «отцом». Просто его отношение к такого рода событиям обычно глубоко запрятано, ибо на людях он предпочитает искриться оптимизмом. Таков он. И это не фарс. Он в самом деле неисправимый оптимист, но оптимист, реально и точно осведомленный о неизбежности пессимистических коллизий жизни.
Я могу по пальцам пересчитать, причем по пальцам одной лишь руки, дни, когда Виталий Андреевич был не в приподнятом, а в «приспущенном» расположении духа. Да и то это мог бы заметить не каждый.
Но почему, однако, от него, такого результативного, лучшего в мире тренера по фехтованию (это убеждение хранят до сих пор также и те, кто в конечном счете ушел), все-таки уходили ученики?
Ответ может быть совсем прост. Вероятно, потому, что не могли быть больше вместе. Но все же почему? К примеру, одного из учеников Виталия Андреевича толкнула на уход такого рода неудовлетворенность, ревность, если хотите. Ему казалось немыслимым, что он, известный всему миру фехтовальщик, отмеченный многими наградами и призами, вдруг совершенно как бы утратил внимание тренера и вынужден довольствоваться жалкими крохами уроков, в то время как ему скоро выступать на чемпионате мира, а новая, еще, кажется, никак себя не проявившая ученица Аркадьева, лишь подающая какие-то расплывчатые надежды, да к тому же еще и порядочная зануда, занимает чуть ли не все драгоценное время учителя.
Другая, любя и ценя Виталия Андреевича, кажется, превыше всех, ушла, тая на него великую обиду за неустроенность своей жизни – вон тренер М., не в пример Аркадьеву, пристроил своих…
Третья же, похоже, никогда не собиралась покидать Аркадьева, внимала каждому его слову, жесту и во время сборов в Москве (она из другого города) часто жила у Виталия Андреевича дома. Но затем немало изумила всех тем, что, добившись успеха, в газетном интервью не удостоила Аркадьева даже упоминания, представив своим тренером лишь того, кто занимался с ней с детства.
Она нашла возможным приходить к Аркадьеву на урок и после своего удивительного интервью и, пользуясь его безотказностью в уроках, старалась по-прежнему взять как можно больше от мудрости знаменитого учителя. И он занимался с ней как ни в чем не бывало, как прежде. Иные его ученики не могли ему этого простить, называя такое снисхождение беспринципностью. Но Аркадьев спокойно с ними не соглашался, говорил, что средний человек, увы, как правило, с кучей недостатков. «Но зато какой простор для педагога!» – чуть не в восторге заключал он.
Когда кто-либо из ушедших хотел вернуться, он принимал назад всех, независимо от того, «звезда» то была или нет. Вообще, сведение счетов – не его стихия. Если человек нуждается в уроке, значит, он его получит. Вот и все. Таков его принцип. Иные вернувшиеся блудные сыны и та, что в звездный час свой сумела благополучно умолчать о нем, не могут, в сущности, ни понять, ни оценить этот его принцип, втайне весело недоумевая, что он, несмотря ни на что, по-прежнему им помогает. Оттого что странный. Вот если бы он отказался с ними заниматься да еще при этом постарался как-нибудь их наказать, это было бы, конечно хуже, но понятно.
Впрочем где-то в глубине души они все-таки чувствуют – не могут не чувствовать, – что просто этот человек совсем иной категории, иного порядка. Понять, простить без лишних слов, без поз и демагогии может далеко не каждый.
На Олимпиаде в Токио уже вовсю гремела слава советских рапиристов и их тренера Аркадьева, а сам Виталий Андреевич еще был полон тревожных ожиданий: предстояло открытие сабельного турнира, где должен был стартовать его новый ученик. С этим фехтовальщиком Виталий Андреевич связывал самые смелые свои тренерские надежды, но в Токио он, Умяр Мавлиханов, был только третьим.
В то время у нас, как, впрочем, и у наших учителей – венгров, шла смена поколений. Покинули дорожку, так и не узнав поражений в командных турнирах чемпионатов мира и олимпийских игр, Геревич, Ковач, Карпати, ушли и наши «старики»: Кузнецов, Тышлер. И тогда, по мнению специалистов, наступил «мавлихановский период» в нашей сабле.
В то время Мавлиханов был очень силен, но ни чемпионат мира, ни олимпийские игры ему выиграть так ни разу и не удалось…
К обычным – если их можно назвать обычными – предолимпийским волнениям перед Токио у фехтовальщиков добавились дополнительные переживания по поводу новой системы олимпийского турнира.
Фехтовальщики, привыкшие к многоступенчатому марафону, где сильнейший всегда мог позволить себе проиграть один-два незначительных боя, сберегая силы для решающих поединков, на тех Играх соревновались по системе прямого выбывания, в которой первый же проигранный бой становился последним.
И вот в Токио в бою за выход в финал жребий свел Мавлиханова с самым неудобным для него в мире противником. Этому венгру Бакони он проигрывал прежде всегда, без исключения…
В фехтовании можно быть чемпионом из чемпионов и при этом ходить «в клиентах» у какого-нибудь несильного противника.
Почти у всех фехтовальщиков есть свои «клиенты» и своя «погибель», с которой не очень-то стремишься встретиться в решающем бою, тем более на олимпийских играх и тем более при системе прямого выбывания.
Мавлиханову не повезло – он попал на Бакони, а у того был к нему какой-то свой «ключик».
Но в тот раз «ключик» не подошел. Едва их вызвали на дорожку, Мавлиханов бросился на Бакони, не дав ему опомниться, и быстро повел в счете.
А в финале, где по новой системе фехтовали лишь четверо, Мавлиханов проиграл сначала уже прославленному к тому времени динамовцу Якову Рыльскому, потом французу Арабо и затем победил венгра Пежу. «Вот у него-то я выигрывал всегда, – вспоминает Умяр Абдулович, – это был мой „клиент“, и он хорошо знал об этом. Я был страшно неудобен для него, а он мне в самый раз, под мою саблю. И тогда, в финале, я снова убедился в этом, выиграв у него 5:2».
