Футбол оптом и в розницу - Рафалов Марк Михаилович (книги онлайн полные TXT) 📗
Я уже писал, что с начала 30-х годов дела отца выглядели далеко не лучшим образом. Его биография члена партии с 1919 года по тем временам не выглядела безупречной. После того как Троцкий был изгнан из страны и объявлен контрреволюционером, отца с завидной поспешностью обвинили в приверженности к троцкизму.
Первое исключение из партии последовало в 1931 году. Дело было в следующем. В 1928 году в сборнике «Экономика и политика внешней торговли» была опубликована статья отца «О монополии внешней торговли и торговой политике СССР». Если бы хоть кто-нибудь мог тогда представить, как отразится эта статья на судьбе всей нашей семьи! Вся соль была в том, что в своем материале отец привел несколько высказываний Троцкого.
Через пять лет в протоколе одного из партийных собраний было записано: «Рафалов написал в 1926 году статью, содержащую ряд политических ошибок. Для определения сущности важнейших этапов Экономической политики партии товарищ Рафалов пользовался цитатами контрреволюционера Троцкого. Сущность нэпа определялась им следующим образом: «В возрождении рынка, его методов и учреждений состоит существо новой экономической политики».
Вы внимательно прочли последнее высказывание? Вам не показалось, что оно удивительно созвучно периоду нашей перестройки с ее разбалансированным и неустойчивым рынком?
Тогда эта фраза обошлась моему отцу дорогой ценой: его лишили партийного билета. В протоколе вердикт выглядел четко и лаконично: «За неизъятие из библиотеки Академии внешней торговли троцкистской статьи, написанной им в 1926 г.». Оказывается, требовалось не только каяться в политическом заблуждении, но еще автору нужно было изымать «крамолу» из всех библиотек!
В марте 1932 года контрольная комиссия МГК вернула отцу партийный билет.
Однако в 1933 году при чистке партии Октябрьский райком ВКП(б) г. Москвы вновь исключил Рафалова М.А. из партии... «как не изжившего троцкистских шатаний».
В марте 1935 года Центральная комиссия по чистке партии вновь восстанавливает отца в рядах ВКП(б).
А буквально через пару месяцев, в мае 1935 года, «как дважды исключавшегося за принадлежность к троцкистской оппозиции»... отца опять лишили партийного билета.
Вновь последовала апелляция, и Комиссия партийного контроля при ЦК ВКП(б) под председательством известнейшего большевика Емельяна Ярославского возвращает Рафалова в ряды коммунистов.
Но и это еще не все. В декабре все того же злополучного 1935-го при проверке партдокументов Ленинский РК ВКП(б) вновь, в четвертый раз, исключает отца из партийных рядов «как не доказавшего на деле преданности партии»!
Через пять месяцев КПК при ЦК ВКП(б) отменяет решение Ленинского райкома.
Не знаю, можно ли это назвать забавным, но не отметить «связи поколений» или иронии судьбы не могу. Многие годы я, сын того самого Рафалова, состоял на партийном учете в том же самом Ленинском РК КПСС г. Москвы. Кстати, именно в этом райкоме в 1986 году было оформлено представление на установление мне персональной пенсии.
Вернемся, однако, к основной теме нашего повествования. Все данные о бесконечных мытарствах отца, о его исключениях из партии и последующих восстановлениях по сей день хранятся в его партийном деле. Они зафиксированы и в протоколе № 10/96 заседания бюро Куйбышевского РК ВКП(б) г. Москвы от 29.01.37. К тому времени у отца был партийный билет образца 1936 года № 1289284.
Теперь я могу только приблизительно представить себе, как тяжело переживал отец все эти изломы своей судьбы. Его облик — чистого и Честного гражданина своей Родины, которую он безмерно любил, даже в те страшные годы, когда его пытались насильственно отторгнугь от нее, — требует самых возвышенных слов. Эти требования намного превышают мои литературные возможности, но писать надо без крикливых штампов, без полуправды и недомолвок, без излишних прикрас и ненужного пафоса.
Оглядываясь назад через пропасть промчавшихся лет, особенно остро ощущаешь необходимость вернуть Истории всех людей, судьбы которых так трагически оборвались в те страшные годы.
К началу 1935 года дела отца шли все хуже и хуже. Клеймо «бывшего троцкиста» уже прочно пристало к нему. 23 января 1935 года он вынужден был подать заявление на имя начальника объединения «Авторемснаб» С. Быстрова с просьбой освободить его от должности заместителя начальника объединения. Это была, по существу, последняя высокая должность отца. «Авторемснаб» объединял тогда все автомобильные и авторемонтные заводы и предприятия страны. Объединение подчинялось первому заместителю наркома тяжелой промышленности Георгию Леонидовичу Пятакову. А возглавлял тот наркомат Серго Орджоникидзе.
Через год в ходе следствия арестованного Пятакова вынудят написать, что «скрытым троцкистом был Рафалов». Эти показания расстрелянного затем заместителя наркома, которого Ленин в своем завещании отмечал, как «человека несомненно выдающейся воли и выдающихся способностей», явились важной частью обвинения, сфабрикованного против отца (Г.Л. Пятаков был через много лет посмертно реабилитирован).
Но все это было потом. А тогда, в начале 35-го, отец вынужден был оставить пост. Удушающее кольцо травли сжималось все плотнее. Меньше чем через два месяца, 14 марта 1935 года, в парткомиссию РК ВКП(б) на имя партследователя (были тогда, оказывается, и такие не очень благозвучные, на мой взгляд, должности) Зубова поступило заявление от секретаря парткома «Авторемснаба», фамилию которого я не записал (кажется, Маринин). Он писал: «Во время моего доклада о Ленине в Ленинские дни т. Рафалов выступил в прениях и в конце своего доклада сказал следующее: «Когда Маркс умер, то на его могиле была подпись Энгельса, что человечество пало на одну голову ниже. Когда же умер Ленин, то человечество пало на две головы». На этом он закончил свое слово, не упомянув о том, что осталась после Ленина партия, коллективный Ленин, что остался Ленинский ЦК и верный ученик и соратник тов. Ленина — тов. Сталин. После него выступили многие еще товарищи, но никто его не осадил. Я же в заключительном слове дал ему резкий отпор, указав на то, что под руководством т. Сталина человечество поднялось неизмеримо выше и мы идем к бесклассовому обществу». (Здесь и далее во всех цитатах сохранены стиль и орфография авторов. — М. Р.)
В партийных делах отца не сохранилось документов о том, как реагировали в МК ВКП(б) на этот донос. Но стиль и характер этого письма уже отдают зловещим запахом средневекового мракобесия. Многие тысячи лучших людей России уже поднимались на эшафоты, шагали по страшным этапам смерти в Магадан, Норильск, Воркуту, Соловки... Через два-три года по этому пути в небытие к своим Голгофам пройдут миллионы.
Этот день исковеркал жизнь моей когда-то очень счастливой семьи. Кто знает, как бы сложились наши судьбы, если бы не страшная дата 26 июня 1938 года.
В этот жаркий солнечный день отец, как всегда, отправился на работу. Вернуться домой ему уже было не суждено. Его арестовали. Приговор звучал традиционно и банально: «Враг народа». Статья 58, пункты 10 и 11. Наша семья жила тогда в квартире № 10, на пятом этаже дома № 8 по Петровскому переулку, напротив филиала МХАТа. Позже этот переулок превратился в улицу Москвина, а теперь вновь обрел свое первоначальное название.
В нашем доме жило много людей, занимавших видные посты в партийных и государственных организациях. В частности, в одном подъезде с нами на третьем этаже жил с супругой бывший первый комендант Московского Кремля Павел Дмитриевич Мальков. Помню, что Мальковы держали двух красавцев — белых борзых.
Отец и Мальков поддерживали добрососедские отношения, хотя, насколько мне помнится, в гостях друг у друга не бывали. Первый комендант Кремля тоже не избежал судьбы большинства людей, работавших с Лениным. Знаю, что Мальков был арестован в конце тридцатых годов. Его дальнейшая судьба мне неизвестна.
В 1938-м отец занимал скромную должность старшего экономиста в тресте «Союзвзрывпром». Эта организация располагалась в районе улицы Куйбышева (ныне Ильинка), кажется, в Хрустальном переулке. Поэтому на работу и обратно отец ходил пешком. 26 июня он прошел этот путь в последний раз и только в одном направлении. В середине дня в трест явились два человека в форме НКВД, посадили отца в машину и увезли. В это же время другие исполнители чьей-то злой воли чинили обыск в нашей квартире. До сих пор не могу понять, почему люди, совершавшие эту акцию, прихватили с собой полное собрание сочинений Г.В. Плеханова, мой фотоаппарат «Фотокор», подаренный отцом. Исчезли из дома еще кое-какие вещи.
