В шутку и всерьез - Котов Александр Александрович (читаем книги онлайн бесплатно полностью txt) 📗
Шахматы непопулярны в США, им мало уделяют внимания печать, радио.
– Я очень люблю слушать радио Москвы, – признается Фишер. – Особенно шахматные выпуски.
Молодой гроссмейстер не скрывает своей неприязни к меценатам, которые не очень-то жалуют шахматистов.
"Мы зависим от турнирных призов, которые большей частью ничтожны, – заявил Фишер в одном из интервью. – Миллионеры, правда, поддерживают шахматы, но недостаточно. Для турниров по гольфу они не жалеют и тридцати тысяч долларов, а на шахматы швыряют тысчонку или две – и еще хвастаются этим! Турнирам же присваиваются их имена, каждый должен им низко кланяться, играть, когда они захотят. И все это за пару тысяч долларов. Но и эти деньги они отсчитывают от своего подоходного налога, так что ничего не теряют".
Подобная строптивость не нравится миллионерам и их прислужникам. Не потому ли Фишер часто подвергается нападкам газет, не потому ли самый талантливый шахматист, какого порождали когда-либо Соединенные Штаты, живет в обстановке недоброжелательства?
У Фишера немало хороших качеств, которые пока еще не погибли в схватке за жизненный успех и славу.
Среди своих коллег, в атмосфере крупных международных турниров (как, например, в Стокгольме) Фишер становится "нормальным", вызывающим симпатию человеком. В эти периоды он способен на красивые принципиальные поступки. Когда на Кюрасао Пал Бенко нарочно просрочил время в партии против Геллера (чтобы дать возможность Ефиму разделить второе – третье места с Кересом и этим отомстить эстонскому гроссмейстеру за несколько поражений), Фишер отказался лететь в одном самолете со своим нечестным соотечественником. Но вот он попадает домой ,где от него требуют доказательств "гениальности" – а только это может обеспечить ему безбедное существование, и тогда он резко меняется. Самозабвенно поет дифирамбы своей персоне, не скупится на обещания и угрозы, пыжится очернить и унизить коллег – словом, набивает себе цену. Именно этой-то бесцеремонности ждут газетчики, которые немедленно подхватывают болтовню и разносят ее по всему свету.
По окончании турнира в Стокгольме я долго разговаривал, с Фишером. Роберт в который уже раз жаловался мне, что корреспонденты сочиняют про него басни, приплетают и то, чего он не говорил.
– Знаете что, Бобби, – сказал я. – Вот вы жалуетесь: про вас пишут плохие статьи. А ведь вы сами виноваты в этом.
– Почему? – спросил американец.
– Зачем, например, вы так много говорите о деньгах? "Доллары, платите доллары". Попробуйте поменьше говорить о них, и тогда – репортеры потеряют один из главных козырей для нападок на вас.
– Да, вы правы, – согласно закивал головой Фишер.
Мы продолжали разговор. Вспомнили о Москве.
– Вам понравилась Москва? – спросил я.
– Да, очень.
– Вы приехали бы еще раз в СССР, чтобы сыграть в международном турнире?
– С удовольствием! – ответил Бобби и после небольшой заминки добавил: – Только при одном условии.
– Каком?
– Чтобы состав турнира был сильным и…
– И что?
– И чтобы призы были хорошие! – заключил юный гроссмейстер.
Я понял – зря старался! Нет силы, способной бороться с Желтым Дьяволом, уже погубившим душу талантливого американского чемпиона!
Черный король
Попутчики с любопытством поглядывали на высокого, богатырского сложения, но начинающего толстеть мужчину. Многие узнавали его и сокрушенно покачивали головой: "Сдает Серго, стареет!" Его помнили еще молодым, стройным атлетом, идущим во главе колонны чемпионов мира с большим, развевающимся на ветру знаменем в правой руке.
Сегодня Серго Амбарцумян был явно расстроен. А казалось бы: отчего? Едет домой, в родной Ереван, к друзьям и знакомым. Кому из уроженцев солнечной Армении не кажется самым лучшим, самым красивым город у подножья Арарата? И все же лицо гиганта– атлета было недовольным. Уж не огорчил ли его кто в Москве?
Серго то вставал и выходил в коридор вагона, то вновь бросался на нижнюю полку и вздыхал. Печалили его не неудачи в любимом тяжелоатлетическом спорте, не провал коллег, не справившихся с непослушной штангой, отягощенной набором пудовых блинов. Ему не хотелось уезжать из Москвы по причине, не имеющей никакого отношения к атлетике. Читатель, вы поймете Амбарцумяна: ему обидно было покидать столицу в момент, когда тяжелейший матч играет дорогой сердцу Тигран Петросян.
Рекордсмену по поднятию тяжестей вспоминался роскошный зал Театра эстрады в Москве, напряженное пятичасовое молчание публики, взрыв аплодисментов, когда кому-то из противников удавалось добиться победы. А на сцене один лишь маленький столик, за ним Михаил Ботвинник и Тигран Петросян. Где-то между соперниками, как заветная награда, мерещится соблазнительная шахматная корона.
Как хорошо было каждый вечер приходить в этот тихий зал, беседовать с земляками, часами глядеть на Тиграна. Если бы взгляды помогали! А потом целый день раздумывать над отложенной позицией, пытаясь угадать по расположению маленьких фигур на доске, будет ли сегодня радоваться или скорбеть Армения,
Все на свете кончается, кончился и срок командировки Серго. И вот он уезжает далеко от турнирного зала. Побыть хотя бы еще на пяти партиях, – может быть, тогда определилась бы судьба шахматного трона. Но жизненные законы неумолимы, и в документе Серго Амбарцумяна появилась отметка: "Выбыл из Москвы".
В Ереване друзья набросились на приезжего с расспросами. Как там Тигран? Что говорят гроссмейстеры? Удержит ли Петросян перевес в счете, не начнет ли Ботвинник отыгрывать партию за партией? Рассказывая о матче, Амбарцумян вспоминал мельчайшие подробности московской битвы, и земляки жадно внимали его словам.
Тем временем Армения горела в шахматной лихорадке. Прямой телефон из Москвы доставлял в республику ходы очередной партии, корреспонденты переда вали детали встречи. На площадях Еревана установили огромные демонстрационные доски, у которых пять вечерних часов стояли толпы. Энтузиасты разбирали варианты, спорили о шансах, подсчитывали очки. Им не был страшен ни дождь, ни ветер: кто думает о простуде, когда решается шахматная судьба Тиграна Петросяна?
Когда Тигран проигрывал, Ереван печалился, кто-то даже повесил на свою автомашину черный креп в день неудачи Петросяна. Когда же одерживалась победа, стихийно вспыхивало всеобщее ликование.
– Выиграл! Выиграл! – кричали друг другу шоферы встречных машин, подав перед этим, пусть запрещенный, гудок.
Шахматное волнение захватывало в те дни и хирурга, и тракториста, и фрезеровщика, и балерину. "Как дела у Тиграна?" – спрашивали по телефону с высокогорной станции, а в Бюраканской астрономической обсерватории сотрудники Виктора Амбарцумяна забыли про небесные светила. Глаза астрономов блуждали в те минуты по шахматной доске. Однажды позвонили даже из резиденции католикоса Восгена: здесь тоже нуждались в шахматных сведениях, ибо верующие армяне всего мира в те дни молились за успех Тиграна Петросяна.
Любители вспоминали, как пять месяцев назад Тигран в дни юбилейного шахматного чемпионата СССР приехал в Ереван. Город был расцвечен шахматными афишами, лозунгами, призывами посетить шахматную битву в зале филармонии. Буря аплодисментов поднялась в турнирном зале, когда появился претендент на шахматную корону мира. На следующий день в оперном театре партию Канио в "Паяцах" пел знаменитый тенор из Румынии Зобян. Перед началом второго акта, когда погас свет, два прожектора вдруг скрестились на кресле первого ряда. Там сидел Тигран Петросян. Вспыхнула овация. Румынский гость так и не понял, почему зрители аплодируют: ведь не зазвучали даже первые такты музыки Леонкавалло.
Утром на ресторанном столике гостиницы, за которым обычно завтракал Петросян, стояло несколько бутылок отменного армянского коньяка – подарки от восхищенных поклонников. А рядом приглашения на десятки обедов. Как пренебречь гостеприимством? Уж Тигран-то знает, что нельзя обидеть хозяина!
