В шутку и всерьез - Котов Александр Александрович (читаем книги онлайн бесплатно полностью txt) 📗
Мое первое впечатление от личной встречи с Фишером резко отличалось от всего, что я читал в газетных и журнальных статьях. Я не заметил в нем ни заносчивости, ни вызывающей развязности. Наоборот, он был скромен, молчалив. Позже я убедился в том, что его вообще очень трудно вызвать на долгий разговор. Он предпочитал отмалчиваться. И уж никогда не допускал язвительных замечаний и высокомерных поучений по отношению к противнику. А ведь, что греха таить, он был на голову выше большинства участников по пониманию шахмат и классу игры.
Особенно восхитило меня, как вел себя Фишер по окончании партии. В Стокгольме турнир игрался в помещении, где не было подсобной комнатки для участников. Проанализировать только что закончившуюся партию противники могли лишь в гардеробной, да и то поставив доску на стул и кое-как примостившись рядом. Едва кончалась битва, Фишер забирал со стола доску и фигурки и развалистой, неуклюжей походкой шел в гардеробную. Усевшись в полутемном уголке, он часами разбирал вместе с противником возможные варианты. В полночь гардеробщики с трудом упрашивали американского чемпиона "отпустить" их домой.
Внешне Фишер тоже выглядел совсем иначе, нежели его рисовали словоохотливые репортеры. Всегда подтянутый, аккуратный, каждый день в новом, тщательно выглаженном костюме. Белая сорочка, скромный, в тон, галстук. Фишера скорее можно назвать франтов, чем безвкусным стилягой. Позже он поведал мне, что страсть к отлично сшитым костюмам – его болезнь. С ребяческим тщеславием перечислял Роберт, сколько и в каких странах сшил он костюмов. Но особенно гордился он следующим важнейшим для него фактом: из семнадцати его костюмов два сшиты у того же портного, у которого шил сам президент Джон Кеннеди.
Бобби оказался простым, покладистым парнем. Частенько после тура он приходил в номер к кому-нибудь из советских гроссмейстеров, и тогда начинался бесконечный блиц с остроумным, дружелюбным "звоном". Шутки сыпались и на английском и на русском языках. Роберт знает порядочно русских слов, хотя, по его собственному признанию, говорит он намного хуже, чем читает. Это понятно: Фишер учил русский язык именно для того, чтобы читать советские шахматные книги и журналы. Некоторые фразы он произносит правильно, без акцента. Так, начиная новую блицбаталию, Бобби объявлял по-русски под общий смех присутствующих:
– Сейчас я его прибью!
В первый же день Ефим Геллер решил подшутить над Фишером. Когда Роберт предложил Геллеру сыграть матч из пяти партий, Ефим показал на незнакомого американцу Леонида Штейна.
– Сыграй лучше с ним.
Тот согласился, хотя ему явно не хотелось играть с "заведомо слабым" противником. Считая необходимым уравнять шансы в предстоящей борьбе, Фишер высказал Леониду условие.
– Я даю вам небольшую фору. Вам нужно набирать два очка из пяти. Как только вы наберете два очка, считается, что вы выиграли весь матч. Мне же нужно выигрывать три партии.
С помощью того же неистощимого на выдумки Геллера была установлена ставка: проигравший платит десять крон. Сумма небольшая, но все же достаточная для шутливых подстрекательств, Фишер охотно пошел на эти условия, не возражал и Штейн. Американский гроссмейстер был, как всегда, уверен в своем мастерстве. Он и не догадывался, насколько быстр и сообразителен молодой украинский мастер.
Началось сражение. Исход матча ошеломил Фишера. Он проиграл первую партию, за ней вторую. Уплатив десять крон, Роберт хотел было продолжать борьбу на тех же условиях, но здесь вмешался пришедший Тигран Петросян.
– Бобби, что ты делаешь! – закричал он. – Ты даешь ему фору?! С ума сошел, Штейну – фору! Проси скорее сам два очка, тогда будешь иметь какие-то шансы.
Фишер с видом оскорбленного посмотрел на Петросяна, но потом, очевидно, вспомнил о его несравненном умении оценивать шансы в шахматной борьбе. Бобби всегда высказывал самое высокое мнение о будущем чемпионе мира и на этот раз решил последовать совету опытного гроссмейстера.
– Играем на равных, – заявил Бобби.
Но и теперь ему здорово досталось от Штейна. Талантливый шахматист из Львова уже тогда был особенно искусен в блице. И все же Фишер не сдавался – он просто представить себе не мог, чтобы кто-нибудь в чем-нибудь превосходил его за шахматной доской. Однако и последующие встречи со Штейном не принесли ему утешения.
Если вечерами в блицматчах Фишер терпел поражения, то днем в турнирных партиях он не знал, что такое ноль. Единички в его графе таблицы перемежались только редкими "половинками". Любящему и знающему шахматы было приятно видеть, с каким глубоким пониманием стратегии строит американский чемпион свою позицию, как искусно маневрирует, как точно реализует самый незначительный перевес. Без сомнения, богатое природное дарование было развито и упорядочено титанической работой по освоению законов шахматной борьбы. Уже к середине турнира стало ясно: Фишер не только попадет в первую шестерку, дающую право играть в турнире претендентов, но и будет первым в итоговой таблице результатов.
Острые турнирные поединки все сильнее волновали любителей шахмат. Четверо советских посланцев ожесточенно боролись за первые места: при удаче любой из них мог обойти и Фишера. Вот почему каждый вечер в турнирном зале неизменными гостями были сотрудники советского посольства и торгпредства в Швеции. Беспрерывно звонил телефон из Москвы, Риги, Таллина: болельщики требовали последних сводок с шахматного фронта. Часто приходили на турнир югославские, венгерские, чешские дипломаты.
Лишь одно посольство совершенно не интересовалось шахматным сражением – посольство Соединенных Штатов. Да и газеты этой страны ничего не печатали о ходе турнира. Шахматы – плохой бизнес, кого они могут интересовать! Порой было обидно за Бобби Фишера. Каждый вечер приносил он с собой свежие газеты своей страны и подолгу перелистывал бесконечные страницы. Но даже в этом изобилии бумаги не было ни единой строки, посвященной его успехам. Опечаленный, Бобби с горечью отбрасывал смятые листы.
Примеру газетных боссов из США следовали владельцы многих печатных органов других стран Американского континента. Правда, временами сенсационные события разжигали на миг их интерес, и тогда желание сделать бум, а следовательно, повысить тираж газет принимало смешные и парадоксальные формы. Показательна в этом отношении история колумбийского мастера Гачарна Куэллара, на мгновение вознесенного на волну подобной сенсации, а затем безжалостно брошенного а забытье.
Судьбе было угодно, чтобы этот а общем-то слабый мастер выиграл в первых двух турах у Геллера и Корчного. Две победы подряд у двух сильнейших советских гроссмейстеров! В Боготе ахнули: в их стране появился шахматный "гений". А они-то даже не подозревали! Газетные тузы решили: вот удобный случай воспеть величие колумбийского духа, одержавшего победу над коммунистами в их коронном шахматном искусстве!
Не обмолвившись перед тем ни словом о шахматном турнире, газеты Боготы вдруг засыпали Стокгольм телеграммами: "Высылайте телеграфом все партии, сыгранные Куэлларом".
Аккуратные шведы скрупулезно выполнили требование, выслав за океан шесть следующих партий Куэллара. В конце каждой из них против имени Куэллара стояло испанское слово "абандоне", что означает "сдался". Шведам не пришлось долго работать: после того как Куэллар проиграл еще дважды, из Боготы пришел новый приказ: прекратить высылку партий.
Тем временем с колумбийцем в Стокгольме творилось что-то невероятное. Начиная новую партию, он ставил перед собой огромный графин с водопроводной водой и маленькую бутылочку лимонада – для вкуса. Через час графин пустел, и тогда колумбиец просил наполнить его заново. И этого хватало всего на пять– шесть ходов.
– Почему вы так много пьете? – спросил я возбужденного колумбийского мастера в один из тех коротких перерывов, когда он прекращал глотать жидкость.
– Вот здесь горит! – воскликнул Куэллар, показывая на собственную грудь. – Нет сил!
