В шутку и всерьез - Котов Александр Александрович (читаем книги онлайн бесплатно полностью txt) 📗
Это была шутка, так как удивительное животное – только австралийский житель и не может быть вывезено за пределы Австралии: немедленно погибает. Коала, без сомнения, самое очаровательное существо из всех живущих на земле. Слово "коала" значит "непьющий". Медвежонок ростом сантиметров в тридцать-сорок обитает на деревьях, почти круглые сутки дремлет, закрыв глаза, и жует листья. Австралийцы утверждают, что листья любимого дерева медвежонка содержат в своем соку алкоголь, так что коала вечно "на взводе". Пушистая мягкая шерсть серого цвета, огромный черный пятачок носа сразу же вызывают улыбку у того, кто впервые видит коала.
Этот медвежонок и кенгуру – символы Австралии. Их изображения можно увидеть на стенах домов, на платках женщин, на эмблемах авиакомпаний. Статуэтки кенгуру и коала продаются как сувениры…
Во дворах многих домов на окраине Сиднея кенгуру бегают, словно козы в русской деревне. На воле кенгуру нередко бывают причиной автомобильных аварий: выбегая на свет фар, крупное животное зачастую попадает под колеса. Газеты писали, что где-то смирное животное взбунтовалось и убило человека, но, видимо, было за что, поскольку разозлить кенгуру не так-то просто.
Да, какой только экзотической "живности" нет в Австралии: дикая собака динго, страус эму, утконос! На деревьях, запорошенных ярчайшими цветами, сидят "настоящие" попугаи, которых мы привыкли видеть лишь в зоопарках и клетках.
Лежа в больничной постели, я вспоминал величественные эвкалиптовые леса в окрестностях Сиднея. В полудреме громады деревьев с их светлыми, гладкими, словно отполированными стволами виделись настолько явственно, что мне вдруг померещился мерцающий меж ними огонек, и я долго не мог понять, откуда он взялся. С трудом очнувшись, я сообразил, что это медицинская сестра с потайным фонариком в руках проверяет надежность циркуляции лечебной жидкости в моей кровеносной системе.
Вскоре я вновь задремал. Вдруг "странные" восклицания достигли моего слуха.
– Ну что, пойдем, что ль? – спрашивал один женский голос.
– Нет, сначала уберем, – отвечал другой.
Что такое, уж не галлюцинация ли начинается? Однако новая русская фраза, прозвучавшая в коридоре, убедила меня, что я в здравом уме. Впрочем, всполошился я больше от неожиданности. Мне было известно, что в Австралии живет шестьдесят тысяч русских, в разные времена и по разным причинам оторвавшихся от родной земли. Встречая впоследствии своих соотечественников, я многое узнал об их жизни на чужбине.
В целом переселенцам в Австралии живется несколько лучше, чем в других странах: здесь легче найти пусть грязную, но работу. И все-таки даже самые процветающие люди тянутся к Родине.
– Одна мысль утешает, – сказал мне в минуту откровенности человек, благодаря своей высокой технической квалификации ставший зажиточным. – Как-нибудь соберу все это барахлишко – да в Россию!
Другой рассказывал:
– Жена мне часто говорит: "Вот живем мы с тобой здесь не худо. А нет во мне былого веселья! Где мой раскатистый смех, где веселые шутки друзей?"
Но есть и другие люди в Австралии. С ними не хочется связывать даже слово "русский". Однажды в Мельбурне на турнир пришел маленький человек лет пятидесяти.
– Здравствуйте, господин Котов, – поздоровался он, поймав меня во время прогулки между столиками.
– Здравствуйте!
– Я тоже из Тулы. Слыхал, вы туляк?
– Да.
Разговорились, вспомнили тульские улицы, парк…
– А где после Тулы проживали? – спросил я.
– В Харькове. Кончил там институт, работал химиком.
– И давно из Советского Союза?
Белесые глаза собеседника как-то сразу беспокойно забегали.
– С сорок… сорок четвертого.
Все ясно – убежал во время войны, когда фашисты побросали своих холуев на произвол судьбы.
Я молча отошел, но теперь уже непросто было отвязаться от этого типа.
– И как вам нравится в Австралии? – задал он стандартный вопрос.
– Скучаю. Уже три недели, как из дома.
– А нам весело! – заторопился бывший туляк, убежавший из Харькова. – Каждый вечер собираемся вместе, организуем концерты. Отличное общество! – Он явно бодрился. Но внезапно физиономия его стала кислой, и он выпалил совсем уж странное, не вяжущееся с предыдущим: – Знаете, честно: если бы была возможность, пешком бы пошел в Москву!
Я пристально посмотрел на бывшего туляка. Что это: признание или хитрость?
– Только при одном условии, – добавил он после паузы.
– При каком? – автоматически спросил я.
– Если бы власть у вас переменилась.
– У, милый! – засмеялся я в лицо изменнику. – Долго тебе придется ждать!
На второй день моего пребывания в госпитале в палату вошел огромный лысоватый детина. Его скрюченные волосатые пальцы впились в ручку пылесоса.
— Здравствуйте, – прорычал он басом.– Меня зовут Лорис Петрович.
И пошли воспоминания. Эмигранты, встретив человека, приехавшего из СССР, как правило, спешат рассказать свою историю. Одни хотят оправдаться, найти сочувствие, другие ждут помощи, совета.
Лорис Петрович принадлежал к иному сорту беглецов и от меня ничего не ждал. Оперировал он пылесосом всего минут десять, но затем еще несколько раз заходил ко мне, а в середине дня даже принес обед, заменив официантку.
– Сможете определить, сколько мне лет? – спросил здоровяк и тут же с гордостью объявил: – Семьдесят шесть! Неплохо? Но я говорю, что шестьдесят. Иначе сразу уволят: стариков после шестидесяти пяти не держат на работе.
Я уже знал, что Лорис Петрович – "полунемец, полулатыш, полушвед, полурусский", как он представился, – до революции служил офицером в Петербурге.
Теперь же он принялся рисовать сцены буйств и веселых похождений молодых лет. И вдруг похвастался:
– А знаете, кем я был во время гражданской войны? Правой рукой атамана Семенова. Заведовал его механизированными частями!
И этот ярый враг советской власти рассказал далее как белая армия воевала с разутыми, голодными красноармейцами. Перечислил самые ожесточенные бои, отступления, марши. Живые картины гражданской войны! Невольно я заслушался его рассказами и даже перебил вопросом:
– А скажите, почему все-таки вы не смогли задушить Советскую Россию? Как по-вашему?
Собеседник помрачнел.
– Что можно сделать с народом?! – захрипел он. – Нельзя победить народ! У него сколько хочешь резервов, а к нам не шел никто! Техника, вооружение – что от них толку, когда воевать некому!
Когда я выписывался из госпиталя, я встретил у выхода Лориса Петровича. Он выносил огромный металлический бак, наполненный окровавленными бинтами, гнойными тампонами.
– Передайте привет России! – гаркнул он мне вдогонку.– Да, да, не Советскому Союзу, а России!
И, схватив волосатыми рыжими руками тяжелый бак, легко взвалил его себе на плечи. Нужно было спешить загрузить санитарными отходами подошедший автомобиль. Не великий удел достался на старости лет этому душителю молодой Советской республики.
"Мы одна семья", – написано на гербе международной шахматной федерации. В справедливости этих слов я убедился в тяжелые дни пребывания в госпитале. Сиднейские шахматисты относились ко мне с изумительным вниманием и предупредительностью. Ежедневно меня посещало до десяти человек. Они приносили с собой фрукты, сладости, книги. Частенько палата превращалась в комнату встречи многочисленных весельчаков, один из которых по какому-то недоразумению привязан к столбу со стеклянной банкой наверху.
Хотя я мог оперировать лишь одной рукой, это не мешало проводить в палате настоящие шахматные бои. Руководитель юных шахматистов Сиднея мастер Флатов приводил в день по нескольку человек своих питомцев. Как было не дать им импровизированный сеанс одновременной игры!
Однажды вечером зашел ко мне лечащий врач – Мистер Холлинс.
– У меня к вам просьба, гроссмейстер. Не могли бы вы сыграть со мной в шахматы?
