Флагман футбола - Старостин Андрей Петрович (читаем книги .txt) 📗
Послушав о индивидуалистических наклонностях Степанова, Иван Михайлович Москвин, всегда живо откликавшийся примерами из своей богатой актерской жизни применительно к затронутой теме, по аналогии рассказал, как Станиславский на одной из репетиций заметил ему, актеру уже с мировым именем, что если он, то есть Москвин, игравший Ноздрева, будет привлекать на себя внимание зрителей банальными приемами, не избавится от штампов, то никогда не станет настоящим артистом. И дальше Иван Михайлович стал развивать мысль о том всем известном «чуть-чуть», которое отделяет настоящее художественное творчество от ремесленнической поделки в любом деле.
Я не случайно вспомнил этот разговор в кружке. Бесконечное количество раз эта не имеющая конца дискуссия возникала и, не находя решения после яростного спора, тихо сходила на нет, чтобы вновь всплыть неизвестно когда и где.
Речь идет об эстетической стороне футбольной игры. Народ еще шел на футбол любого ранга. Билеты в кассах стадиона брались, что называется, с боя: заранее не запасешься, так и вообще не попадешь. Обеспечение близких людей «дефицитными» билетами – одна из неприятнейших личных бытовых проблем. Спрос на билеты свидетельствовал о благоприятном климате, в котором развивался футбол предвоенного времени.
Однако зрелищная сторона игры недостаточно освещалась при оценках результатов встреч. Критерием качества игры оставался все тот же итог забитых и пропущенных мячей. Болельщицкие пристрастия брали верх. Плохой, но наш – это мнение укоренилось в психологии любителей футбола. Баски потревожили привычное представление высокотехничным мастерством.
Организатор публичных выступлений Павел Лавут соблазнил меня чтением лекций на футбольную тему в большой аудитории МГУ. Народу набралось много, все ходы и проходы забиты людьми. В большинстве записок и устных вопросов с мест высказывался интерес к техническому мастерству испанских футболистов. Болельщики невооруженным глазом отмечали наше отставание в обращении с мячом от западных футболистов.
Против очевидного возражений не найдешь. Да никто этим возражениям и не поверит: действительно, в техническом мастерстве наш футбол стоял ниже среднеевропейского. Наши асы – Федотов, Дементьев, Пайчадзе, Ильин, Бутусов, Щегодский и многие другие выдерживали сравнение по технике владения мячом с Лангарой и Регейро, но впечатление от ведения игры с точки зрения зрелищности и внешней привлекательности складывалось в пользу иностранцев. Они играли красивее и эту красоту создавали высокотехничным мастерством.
С лекторской трибуны большого зала МГУ я в меру своего понимания игры искренне пытался защищать наш футбол, его престижность и уровень качественных умений. Я говорил то, во что верил сам. А именно, что мы достаточно технически «подкованы», чтобы играть по любой тактической системе, в том числе и по самой современной, то есть по той, которую нам во всем блеске продемонстрировали и баски, по схеме «дубль-ве».
Но в глубине души я чувствовал, что сместил акцент почти завязавшейся дискуссии. Мои оппоненты интересовались не технической грамотностью наших игроков, а каллиграфией их технического почерка. По чистописанию баски имели выше оценку. Эта тема, на мой взгляд, не нашла своего решения в нашем футболе до сегодняшнего дня. Мы продолжаем больше уповать на атлетические достоинства в ведении игры. Тогда под воздействием одержанных побед над европейскими футболистами впечатление сгладилось у массового зрителя. Но на лекцию пришли, так сказать, самые-самые. Они в своих вопросах не преминули затронуть эту важную тему. Примирило общее согласие отложить разговор до приезда из Болгарии.
Приглашение из Болгарии принять участие в товарищеских матчах поступило как раз вовремя. Три сезона клубные команды осваивали новую тактику, проверяя класс своей игры в матчах друг с другом. Давно уже, с приезда басков, не было у наших футболистов международных встреч ни на своих полях, ни на зарубежных. А всем хотелось знать, чего мы достигли за период реконструкции советского футбола.
Времени для подготовки было в обрез. Старшим тренером сначала назначили к общему удовлетворению Бориса Андреевича Аркадьева. Потом какие-то обстоятельства вызвали переназначение, и эту должность занял Петр Иванович Ежов. Коллектив был собран на тренировочный сбор в Тарасовку.
Поездке нашей команды в Болгарию придавали большое политическое значение. Для контроля за подготовкой к ней была назначена специальная комиссия, в которую входили Александр Сергеевич Щербаков, Лев Захарович Мехлис и Андрей Януарьевич Вышинский.
Незадолго до отъезда у нас состоялась тренировочная игра с молодежной командой на стадионе «Динамо». Мы проиграли. Обычная история, когда отъезжающая на ответственную встречу команда плохо играет в проверочных матчах: отъезжающие берегут силы, а остающиеся доказывают, что они не хуже отобранных в поездку, и стараются во всю мочь.
В таких случаях добра не жди. Настроение начальства обычно прямо пропорционально забитым и пропущенным голам. Мы еще одеться не успели, как слышим: «Старостина и Федотова просят пройти в центральную ложу».
Входим с Григорием в клубную комнату, смежную с ложей на трибуне, где собрались все члены комиссии.
«Кто атаман?» – спрашивает Мехлис. Я понял, что Лев Захарович имеет в виду капитана. Переглянулись мы с Григорием по поводу оговорки большого командира. Я выпалил: «Я атаман!» Почему-то на душе вдруг легче стало. Наверное, потому, что все члены комиссии вместе с Мехлисом дружно рассмеялись моему быстрому отзыву.
Гроза обрушилась на замешкавшегося с приходом старшего тренера Петра Ивановича Ежова. Не помню, по какой причине он запоздал. Она показалась недостаточно уважительной Мехлису, отличавшемуся среди крупных военачальников крутым нравом. Ежов в напряженной тишине докладывал стоя по команде «смирно» – строевик Петр Иванович был отменный. Вдруг раздалась короткая, как дуплет из ружья, команда: «Кру-гом!» Мехлиса не удовлетворил отчет старшего тренера. Ежов развернулся через левое плечо, четко щелкнул каблуками и двинулся к выходу, полный достоинства.
У нас появился новый тренер Петр Герасимович Попов, пребывавший в должности второго тренера. Попов в двадцатых годах неплохо играл беком за сборную Москвы. Он тоже, как и Ежов, был военный, в чине старшего лейтенанта.
Беседа продолжалась при утихшей погоде. Шквал недовольства поражением промчался, унеся с должности старшего тренера. Однако мы после этого еще острее ощутили ответственность, которая ложится на нас за результаты поездки.
Время было неспокойное. В беседе неоднократно упоминались военно-стратегические термины: линия Маннергейма, линия Мажино, оккупация и прочие.
Об этом говорил с нами и Александр Сергеевич Щербаков. Он подчеркнул, что мы едем в монархическую страну, где правит царь Борис, и будем представлять единственное в мире социалистическое государство. «Вы понимаете, – строго спросил секретарь горкома КПСС, – какой политический резонанс будет иметь ваше выступление».
Вышинский ознакомил нас с международным положением и тоже обратил внимание на значение нашего выступления в Болгарии.
Лев Захарович, как бы подытоживая общую обеспокоенность за результаты поездки, обращаясь ко мне, спросил:
– Так что же, капитан, завоюем у царя Бориса Балканы?
– Постараемся не проиграть…
Через несколько дней мы двумя самолетами вылетели в Софию под флагом московского «Спартака», для укрепления команды в нее были включены несколько футболистов из других клубов. Летел с нами и ленинградский судья Н. Усов.
Руководителем делегации был назначен Николай Николаевич Романов, его заместителем Константин Александрович Андрианов. Тренером – Петр Герасимович Попов.
Как только приземлились в аэропорту Софии, мы увидели бесконечное море людей. Нас встречала вся трудовая София. Вдоль всего пути от аэропорта до столицы встречающие образовали плотный коридор длиною около 20 километров. Мужчины, женщины, молодежь, подростки, дети горячо приветствовали нас. И цветы, цветы, цветы.
