Верность - Третьяк Владислав Александрович (читать книги онлайн TXT) 📗
На площадках Канады и Москвы встречались не просто две сборные – встречались два разных хоккея. Две совершенно непохожие школы. Победили мы. Значит, наш хоккей был более современен. Значит, все эти годы мы шли по правильному пути.
В этих матчах нам пришлось выкладываться полностью, да еще и сверх того. Мы проявили лучшие качества, присущие советским спортсменам: коллективизм, самоотверженность, сплоченность, волю к победе. На мой взгляд, советские хоккеисты выглядели лучше соперников во всех компонентах игры, а особенно в скорости. Канадцам явно не под силу оказался тот темп, который с самого начала им предложили наши ребята. Профессионалов к тому же часто подводила излишняя прямолинейность, тактическая ограниченность. Наш хоккей оказался более творческим, артистичным.
После этих памятных матчей Центральный Комитет комсомола наградил сборную СССР памятным вымпелом, побывавшим в космосе.
А три месяца спустя наш клуб ЦСКА снова поехал за океан… Правда, на сей раз играть нам предстояло не с профессионалами, а с любителями, но я не случайно вспомнил об этом турне. По правде сказать, все мы смотрели на поездку в Канаду как на некую передышку. Мы намеревались сыграть с заокеанскими любителями, не затрачивая много сил, а что получилось на самом деле? Все наши соперники, словно сговорившись, лезли из кожи вон, чтобы победить ЦСКА. Мы поначалу даже опешили. Что ни матч, то прямо-таки битва за каждую шайбу. Только потом нам рассказали, чем все это объясняется. Оказывается, победа над нашей командой имела огромное значение для престижа каждого из канадских клубов. Она повышала их реноме в тысячу раз. А если учесть, что играли в этих клубах 18 – 19-летние парни – кандидаты в профессионалы, – их рвение станет еще понятнее.
Первую встречу мы провели в Гамильтоне. Площадка там была настолько маленькая, что на ней бы не шайбу гонять, а детям в песочек играться. Тесно, непривычно… Нам удалось победить с перевесом всего в один гол. На следующий день ко мне подошел тренер известной профессиональной команды «Торонто Мейпл Лифс».
– Ну, как вы чувствовали себя вчера во время матча? – спросил он.
– Плохо, – огорченно махнул я рукой.
– Сочувствую вам. Легче играть в телефонной будке.
В Торонто у местной любительской команды мы тоже выиграли с большим трудом. Канадцы сражались так, словно на карту был поставлен по меньшей мере миллион. Зрителей пришло видимо-невидимо. Газеты писали, что русские спортсмены дают хорошие уроки хоккея, показывая красивую, грамотную, современную игру.
И снова вся основная тяжесть борьбы легла на плечи нашего первого звена…
В Торонто мы посетили Музей хоккейной славы. Прекрасный музей! Здесь о хоккее можно узнать буквально все. В экспозиции представлены и наши известные спортсмены, тренеры… Одно из центральных мест занимает огромный восковой макет, воспроизводящий ситуацию последних секунд восьмого матча сборной СССР со сборной НХЛ – того самого матча, в котором при счете 5:5 они забили в наши ворота шестую шайбу, решившую исход всей серии в их пользу. Мы увидели среди экспонатов стенд, посвященный А. В. Тарасову, клюшку с автографом А. Якушева и мой свитер, загадочно пропавший в сентябре 72-го из раздевалки в Ванкувере.
Семь встреч провели мы в Канаде, во всех семи победили и, вконец измотанные, вернулись домой. Вот тебе и передышка…
…Как-то у дверей раздевалки перед нашей тренировкой уже в Москве меня остановил человек, отрекомендовавшийся работником издательства «Прогресс». Он протянул мне пакет.
– Здесь книга канадского вратаря Кена Драйдена, которую мы издали на русском языке, – сказал он. – Нам бы хотелось услышать о ней ваше мнение.
Книга называлась «Хоккей на высшем уровне» и была посвящена серии встреч 1972 года. Я с удовольствием проглотил ее, еще раз пережив волнующие события трехлетней давности. Один абзац в этой книге заставил меня словно споткнуться, я еще и еще раз перечитал его:
«Совершенно очевидно, что русские – интересные ребята. Было бы здорово потолковать с ними о хоккее. Да вообще о чем угодно. Но никак не получается. Я бы хотел узнать у них, что они думают о канадских профессиональных хоккеистах. Произвели они на них впечатление или нет? Чем именно? Печально, что я не могу этого узнать. На пресс-конференциях можно услышать лишь дипломатичные ответы, лично мне они ничего не дают. Вот сидят парни, которых мы стали уважать, сидят всего в двадцати ярдах от нас, и мы не можем даже поговорить с ними, хотя и общаемся чуть-чуть при помощи пальцев».
Все верно, Кен. Такие же чувства, я знаю, переживает и каждый из нас. Жаль, что пока наше общение, по сути, ограничено бортами хоккейной площадки. А ведь мы могли бы рассказать друг другу немало интересного. Спорт призван сближать людей – я никогда не считал это просто красивой фразой. Но будем откровенны до конца, Кен. Тогда, в 1972 году, не только языковой барьер мешал нам. Многие твои товарищи не могли перешагнуть через уязвленное самолюбие, ведь мы для вас все еще оставались «жалкими любителями», «цыплятами». Вы смотрели на нас свысока. Потребовалось время, чтобы вы действительно стали нас уважать, как ты пишешь в своей книге.
Что мы думаем о канадских профессиональных хоккеистах? Мои записки в какой-то степени отвечают на вопрос Драйдена. Мы думаем о них, что это превосходные мастера и, за редким исключением, отличные парни. Мы также думаем, что с ними вполне можно играть па равных, что в регулярных контактах двух школ хоккея залог прогресса как любителей, так и профессионалов.
Из какого теста делают вратарей
Чемпионат мира 1974 года проходил в Хельсинки. Начался он с того, что мы крупно проиграли команде ЧССР – 2:7. Настроение было ужасное. Помню, после какой-то игры местный репортер спросил меня:
– Скажите, мистер Третьяк, стали бы вы вратарем, доведись вам снова начать свою хоккейную карьеру?
Я пожал плечами, застигнутый этим вопросом врасплох.
– Не знаю.
– Но все же, – настаивал репортер.
– Подумал бы, – уклонился я от прямого ответа.
Я действительно не мог с абсолютной уверенностью ответить на этот вопрос. К тому времени я уже вдоволь нахватал синяков и шишек, через край хлебнул вратарской доли. Скажи мне кто-нибудь тогда, что играть предстоит еще десять лет, – ни за что бы не поверил.
