Воспоминание о спорте - Ваншенкин Константин Яковлевич (читать книги онлайн бесплатно полностью .txt) 📗
Во втором тайме команда ФРГ провела второй гол. И произошло то, из-за чего этот матч до сих пор четко стоит в памяти всех, кто его видел. Начался штурм такого накала и страсти, что зрители словно тоже стали его участниками. Германская труба молчала. Немцы отбивались хладнокровно и организованно. Но крепкие нервы были тогда у наших ребятишек. Они атаковали не только яростно, но и разнообразно, и «железные» немцы почти неуловимо начали ошибаться. Эта захватывающая, не отпускающая ни на миг картина длилась минут пятнадцать или больше, пока дальний удар Масленкина, из категории тех, что принято называть пушечными, не достиг цели. Прекрасный был полузащитник Анатолий Масленкин. Жаль, что «Спартак», не имевший, еще с ухода Василия Соколова, полноценного центра защиты, переквалифицировал его в стопперы. Он и здесь играл хорошо, но он все-таки был прирожденным блестящим хавбеком. Пример зависимости судьбы игрока от интересов команды.
Счет стал 2:2, но всем было ясно, что он еще изменится.
Нужно сказать, что к тому времени уже гремел и потрясал воображение наш хоккей. Но общеизвестный ныне его клич-призыв «Шайбу!» еще не успел проникнуть в футбольный обиход. И вот здесь, чувствуя необходимость и потребность внести свою долю участия в победу, трибуны в едином порыве начали скандировать, стройно, словно это было отрепетировано: «Е-ще гол! Е-ще гол!…» Ни до этого, ни потом я никогда такого не слышал.
И команда в красных майках и белых трусах – именно команда – откликнулась, не могла не отозваться на эту просьбу, на этот зов. Последовала очередная верховая передача. Сальников пробил головой – редко кто у нас играл головой, как он. Вратарь в другом углу. Гол? Нет, защитник, пластаясь в горизонтальном прыжке, тоже головой отбивает мяч с линии ворот. Вот это да! И тут же Ильин коротко бьет слева. Вратарь на земле, защитники лежат, а мяч в сетке. Талант Ильина – забивать именно такие, решающие, «золотые» голы. До него этим отличался Бобров, позже – Понедельник.
С этого матча люди расходились взволнованные, потрясенные, понимая, что присутствовали при проявлении высшего спортивного духа.
Был на той игре и Миша Луконин. При выходе, разделенные толпой, мы увидели друг друга и только сделали глазами нечто, означавшее: «Да-а, брат!…» Он знал и понимал футбол изнутри. До войны начинал играть за шумевший тогда сталинградский «Трактор», вместе с самим Александром Пономаревым. Подавал надежды, но стихи пересилили, взяли верх. Однако друзьями они остались на всю жизнь. Он вообще дружил с людьми спорта. Они чувствовали в нем своего. Он был близок и с другим великим спортсменом, боксером Николаем Королевым. Сейчас всех троих уже нет.
На даче у Луконина была оборудована спортивная площадка, было несколько хороших мячей. Мы с Винокуровым, давно когда-то, более двадцати лет назад, ездили к нему поиграть в футбол. Помню пустынную платформу Мичуринец, первую светлую зелень, тропинку через поле. Потом я стоял в воротах, а хозяин бил. Впрочем, бил и Винокуров, и собравшиеся на звук мяча писательские дети, но всерьез бил только он. У него был тяжелый удар настоящего форварда. Обжигало ладони, больно было ногам, отбивавшим мяч, но я старался не показывать вида. Потом мы все шли к станции, с нами был еще его сын Сережа – как это все далеко!
В нем немало было от спортсмена – не только сила, не только эта площадка или две пары боксерских перчаток, висевших на виду в его городской квартире, – от спортсмена в высоком смысле и понимании.
В 1939 году он записался добровольцем в студенческий лыжный батальон – на финскую. И Отечественную прошел от начала до конца, вырывался из окружения, был ранен и вернулся с довольно скромными наградами. Почему? Причин никаких, просто так получилось. Но он умел, как говорят боксеры, «держать удар». Потом у него была счастливая литературная судьба, но это качество характера пригождалось ему в периоды творческих кризисов и спадов.
И еще такая история. В начале 1971 года врачи обнаружили у него в легком неприятное затемнение, опухоль. Нужно было срочно ложиться на операцию. Он попросил день отсрочки, приехал в Переделкино прощаться. Был у Смелякова, зашел в Дом творчества. Держался он спокойно и естественно. «Ну что же, – говорил он, – грех жаловаться. Жизнь сложилась, судьба была…»
В последний момент перед операцией выяснилось, что диагноз оказался неверным, – это был след только что перенесенной на ногах пневмонии. И отмену приговора он тоже встретил спокойно, по-мужски, с достоинством. Умер он через пять лет, неожиданно для всех, от болезни сердца.
2
Почему людям искусства так близок спорт? Потому что спорт близок самому искусству. Он тоже зрелище, он тоже потрясает, он тоже не терпит неполной отдачи – только всего себя, до конца. Футбольная «выездная модель», заранее планирующая ничью на чужом поле, в дальнем результате к добру не приводит, развращает, разъедает команду. Известный спринтер, заканчивающий предварительные забеги с оглядкой, психологически не готов к борьбе в финале, где нельзя жалеть себя. А комментатор ликовал: «Он затрачивает ровно столько усилий, сколько нужно для выхода в следующий круг, ни капли больше!» Может быть, стоило затратить и побольше. Мне по нраву титаны, борющиеся не только с соперником, но с обстоятельствами, случайностями, самими собой. То же в искусстве. Спорт в некотором роде пример, идеал, к сожалению, недостижимый – в смысле объективности оценки и результата. К нему тянешься. Татьяна Казанкина выиграла в Монреале две золотые олимпийские медали. Можно ли сказать, что не она лучшая на своих дистанциях? А в литературе – можно. История литературы полна подобными примерами.
Притягательная сила спорта – и в неизвестности конечного результата, в его неожиданности.
Лишь в видах, близких к искусству (фигурное катание, художественная гимнастика), могут доставлять удовольствие и показательные выступления – без нервов, без борьбы. Но все же это не то. Спорт требует, подразумевает столкновение характеров, честолюбия, упорство, стремление победить.
Когда зритель присутствует на спектакле по хорошо известной ему пьесе, он получает наслаждение благодаря постановке, режиссерскому решению и игре такой глубины и силы, которые заставляют воспринимать увиденное как бы впервые. Похожее – при перечитывании любимых книг: внезапные открытия там, где ты, казалось, знаешь все насквозь.
Настоящий спорт – это всегда встреча с чем-то новым.
Казалось бы, типично городское, несерьезное развлечение. Но приезжаю в Дубулты, в писательский дом творчества – сидят у телевизора Ф. Абрамов и С. Викулов, смотрят футбол, не оттянешь. В Переделкине зимой кто не пропускает ни одной хоккейной передачи? В. Астафьев, С. Крутилин. В чем дело? В истинности спортивных страстей.
А что делается с венгерскими писателями, когда они начинают вспоминать свою команду! А поляки… А болгары… Да что говорить!
Великие спортсмены! Во времена моей молодости такого определения не существовало, оно бы коробило, выглядело бы слишком сильным. Но ведь и здравствующих художников никто так не называл – великий.
Большие спортсмены. Пусть так. Но они были кумирами. Мы сами в глубине души безосновательно мечтали стать такими. И еще резала по сердцу заведомая, заданная кратковременность их полета.
Легко сказать: «Какие люди были! Глыбы! Как играли!…» Вам возразят: «Да сейчас играют лучше» – и, возможно, будут правы: как докажешь? Но ведь так же можно утверждать: и писатели сейчас лучше, и артисты… Это уже несколько смущает. Во всяком случае, каждый тогдашний игрок воспринимался как личность. Теперь «звезд» в игровых видах стало появляться меньше, и светить они стали короче. Если говорить, к примеру, о хоккее, то ясно, что после поколения Харламова, Третьяка, Петрова, Якушева, Мальцева уже несколько лет не появлялось мастеров столь выдающегося уровня и класса. Разве что Балдерис. Но ведь похожее и в поэзии и в театре… И здесь существует своя закономерность, цикличность.
